(Родился в 1975 г. в Холоне. Писатель, сценарист и литературовед. Автор нескольких романов и лауреат литературных премий.)
Воспоминания о дискуссии
на международном конгрессе
по литературе в Лондоне
Я сидел в кафетерии Лондонского университетского колледжа (UCL), ел безвкусный салат и просматривал последний вариант своего выступления, запланированного на завтра. Это была глава из моей диссертации «Психоаналитические комментарии к рассказу Шая Агнона “Фаренхайм”».
Позднее мне рассказали, что доктор Моти Горен из Иерусалимского университета, представивший на конгрессе доклад «Страсть и извращения в творчестве Ури Нисана Гнесина», в это обеденное время сидел вместе со своей второй женой в пабе недалеко от здания, в котором проходил конгресс.
В этот момент в паб вошли три литературоведа, участвовавших в конгрессе по французской литературе, который одновременно проходил в том же здании, что и наш. Проходя мимо доктора Горена, на лацкане пиджака которого был бейджик с обозначением его принадлежности к ивритской литературе, старший из трех исследователей французской литературы в полный голос по-английски отпустил замечание в адрес ивритской литературы, без сомнения, адресованное доктору Горену и имевшее целью унизить его.
Затем, в то время как доктор Горен и его жена ели свой ланч, три исследователя французской литературы вызывающе пялились на доктора Горена, а старший из них неприлично пристально рассматривал стройные ноги второй жены доктора Горена. До брака с ним она была его студенткой и начинала писать работу «Роман Леи Голдберг “Письма из выдуманного путешествия”» на соискание степени магистра гуманитарных наук.
После того, как он проводил жену в их роскошный номер в «Royal National Hotel», доктор Горен попросил супругу не покидать номер до его возвращения и направился в здание, где проходили оба конгресса. Придя туда, он переговорил со своим приятелем и соредактором журнала «Реплики» – профессором Ами Авербухом, сотрудником кафедры литературы Тель-Авивского университета, рассказав ему об имевших место нападках на ивритскую литературу, в ответ на что последний немедленно мобилизовал двух своих докторантов, которые уже имели удовольствие опубликовать в журнале «Иерусалимские исследования ивритской литературы» части своих кандидатских работ и прибыли на конгресс, получив стипендии, которые им организовал профессор Авербух. На маленькой тенистой площади перед книжным магазином «Waterstones» означенная четверка устроилась в засаде, поджидая означенных исследователей французской литературы.
Когда те в благостном расположении духа после обеда из трех блюд и, явно крепко выпив красного вина, приблизились к зданию проведения конгрессов, обсуждая причины, по которым Артур Рембо решил оставить поэзию и сделаться торговцем оружием, они не были готовы к неожиданному нападению…
Доктор Горен вломил обрезком железной трубы, который подобрал на ближайшей стройке, по физиономии старшего из исследователей, профессора Альберта Мастерсона из университета города Лидс (лондонской полиции повезло, что у участников обоих конгрессов на одежде были таблички с указанием имени, что значительно облегчило последующую процедуру опознания). Горен сломал коллеге нос и выбил передние зубы, а вторым ударом раздробил челюсть.
Мастерсон, о котором позднее мне стало известно, что он один из крупнейших в Европе авторитетов по творчеству Бальзака и опубликовал в издательстве Oxford University Press блестящее исследование о классовой напряженности в кратком романе «История взлета и падения Сезара Бирото», рухнул на тротуар, однако доктор Горен продолжал наносить ему удары своей трубой, уже красной от крови, по коленям и лодыжкам, пока правая ступня бальзаковеда не повисла безжизненно, вырванная из сустава, а икра уже представляла собой кровавое тесто…
Одновременно профессор Авербух, а также его докторант и докторантка, которая, в частности, занимается приблизительно той же научной тематикой, что и я («Мотив молчания в творчестве Дворы Барон»), не позволили двум коллегам Мастерсона оказать ему помощь. Авербух и исследовательница прозы Дворы Барон свалили их на тротуар и поставили колени на горло франкофилам, так что те не могли подняться. При этом один из докторантов, который получил престижный грант «Алон», одновременно периодически наступал ногами в сандалиях на половые органы французов, причем делал это очень умело, о чем свидетельствовали вопли последних.
К несчастью, заседания на конгрессе по французской литературе начинались на четверть часа раньше, чем наши, поэтому на театр военных действий выдвинулась новая группа исследователей французской литературы, парижских постмодернистов, занимающихся вопросами дадаистской и сюрреалистической поэзии.
Эти специалисты по поэзии набросились на исследователей ивритской литературы, освободили своих товарищей из объятий профессора Авербуха и его докторантки и уже все вместе начали беспощадно избивать последних.
Доктор Горен стал главной жертвой ответной атаки: два постмодерниста схватили его за руки, а третий, стоявший у Горена за спиной, что есть силы дернул его голову назад за волосы, вырвав приличный клок. Четвертый, зайдя спереди, ударил Горена кулаком в горло, очевидно, вдохновленный таинственными и пугающими рассказами Эдгара Аллана По.
Не знаю, в каком состоянии застал бы я доктора Горена, не решив пойти на заседание, посвященное творчеству молодых авторов-выходцев из стран Востока, чуть пораньше. Однако, когда я еще издали увидел картину избиения иностранными литературоведами исследователей ивритской литературы, я не раздумывал…
Я не герой и никогда не хотел быть им. Известно, как я служил в армии, долговязый и неуклюжий. Моей главной страстью с тех пор, как я помню себя, было желание писать и только писать. Тем не менее, даже несмотря на обиду (организаторы конгресса – а Горен и Авербух были в их числе – отодвинули мое выступление на последний день заседаний), я, увидев происходившее на маленькой площади, схватил за горлышко пустую бутылку, оставленную кем-то на скамейке, отбил от нее половину о бордюрный камень и бросился на помощь нашим.
Подтверждаю – это я был тот докторант, который вонзил «розочку» в спину исследователя французской литературы, который избивал доктора Горена. Нет, я не герой и не ради стипендий и публикаций сделал в тот день то, что сделал. Я и сейчас считаю, что сделал то, что сделал бы любой исследователь ивритской литературы.
На следующий день после сражения, когда я закончил доклад на заседании конгресса, и публика приветствовала меня стоя, я не преисполнился гордости, а даже был расстроен, так как доктор Горен и профессор Авербух, во многом для внимания которых я готовил это выступление, не могли присутствовать на нем, поскольку лежали в больнице. Однако они связались со мной и попросили прислать им текст по электронной почте, обещая опубликовать его в сборнике материалов конгресса.
Вот и сейчас, по прошествии нескольких недель после того, что произошло, когда я снова сижу за своим обычным столом на третьем этаже Университетской библиотеки за стеллажами с чудесными произведениями литературы Хаскалы и «Поколения возрождения», мне нет нужды преувеличивать свое участие в той истории.
Перевел с иврита Александр Крюков