Январь 2021 – Артикль

Владимир Ханан

ДАЛЕЕ – ВЕЗДЕ?

Только за пару лет до смерти отца я узнал, что моя семья, оказывается, чуть было ни эмигрировала из России в начале двадцатых – то ли в двадцатом, то ли в двадцать первом – году. Следует, конечно, поправиться – «часть моей семьи», ибо в рассказе отца фигурировали только его родители (половина, стало быть, комплекта моих бабушек и дедушек), он сам – в возрасте девяти-десяти лет, его младший брат Наумчик, на пять лет младше, и ещё какие-то дальние родственники, так и оставшиеся мне не известными. Причём, собирались они эмигрировать не в какую-нибудь там Америку или экзотическую Аргентину (прецедент в семье был), а именно в Эрэц Исраэль, что мне, как израильтянину, особенно приятно. В том смысле, что я чувствую себя как бы выполнившим наказ (можно выразиться красивее: осуществил мечту) предков. Всё было уже, так сказать, на мази. Покинув родную Умань, наши путешественники добрались до маленького молдавского городка на берегу Днестра, противоположный берег которого в те времена был румынским, и уже через несколько дней оказались ночью в хибарке – развалюхе на берегу пограничной реки, где должен был ждать местный человек – контрабандист, взявшийся переправить их на лодке (интересна вместительность этой лодки: такая большая или за несколько ходок?) на тот – иностранный – берег. Естественно, за плату. Вот как я представляю себе ситуацию. Хибара, как я уже говорил, развалюха (пункт обязательный хотя бы из соображений конспирации). В ней, естественно, без света (из тех же соображений), группа из нескольких (Восемь? Десять? Двенадцать?) человек в напряжённом ожидании. Женщины, само собой разумеется, боятся. Мужчины, конечно, тоже (а то нет?), но не показывают вида. Дети, которым сказано вести себя тихо, возбуждены, а может быть, просто спят, не представляя себе ни опасности, ни судьбоносности этой, как кажется, вполне обычной ночи. Вокруг хибарки темнота, хоть глаз коли, шум не Бог весть какой широкой и быстрой реки (однажды сам смотрел на неё три недели из болгарского села Парканы, куда приехал на заработки, и уехал, ничего не заработав, кроме отвращения к розовому сухому, впрочем, не надолго), темнота еще более мрачная – одновременно пугающая и манящая – на том берегу: Румыния!

И вот среди всего этого – всего того, что я вам нарисовал – появляется долгожданная фигура – контрабандист. Нет, не жулик – честный малый, плату должен был получить уже по выполнению работы, на том берегу – и сообщает, что сегодня никак нельзя, надо быстро уходить: вот-вот будет облава. Сведения точные, из самого ЧК, что ж вы думаете, там ангелы работают? Вот так. И вся моя семья (да моя ли? Ведь меня ещё нет и не скоро ожидаюсь) возвращается в безымянный (для меня) городок ждать следующей (или там через две? Три?) ночи. Но уже на другой день в городе появляется или очевидным образом проявляется – сразу несколько смертельных случаев – брюшной тиф, оспа, холера, выбирайте, что кому нравится, я точно на запомнил, – и город закрывают на карантин. Карантин длится месяц или больше, мишпаха *продаёт вещи, чтобы прокормиться и на лекарства, кто-то (может быть, даже не один) умирает… И после снятия карантина глава мишпахи, мой любимый (значительно позже) дедушка Шаврум говорит: «Возвращаемся в Умань. Всё. Не судьба».

Дальше – проще, а, главное, меньше экзотики. Не попав в Румынию (далее – везде…), мой отец ещё года через четыре рванёт из родного дома в Ленинград, там устроится на работу, сделает карьеру в комсомоле, вылетит с работы и из комсомола, как скрывший своё происхождение «из бывших», устроится на новую работу, сделает карьеру хозяйственника, выпишет к себе родителей с младшим братом, сам уедет в Углич, женится на моей маме – москвичке, родит мне сестру (гордость семьи) и, наконец, меня (в семье не без урода). Ещё одна подробность. К эмиграции, оказывается, дед подготовился основательно. Некоторый, до лучших дней отложенный капитал (не как у Ротшильда, но и не копейки), был заранее переправлен за границу. Как раз об этом факте я знал всегда (рассказала мама, больше всех сокрушавшаяся по этому поводу – образец женской логики – в том смысле, что именно ей эти деньги не светили в любом варианте), но подробности узнал совсем недавно и неожиданно в 1995-м, приехав в Израиль в гости за год до репатриации. О злополучных этих деньгах, но уже с подробностями, рассказал мне родной племянник деда Шаврума мой двоюродный дядя, пришедший в Израиль (тогда Палестину) в 24-м году в возрасте двенадцати лет, пешком, через ту же, к слову сказать, Румынию. Выяснилось, что где-то в тридцатых годах мой дядя, молодой тогда человек, попал в тяжёлое финансовое положение и ухитрился каким-то образом сообщить об этом (30-е годы, представляете – в Россию, ужас-то какой!) моему деду, славившемуся среди родных и знакомых добротой, что я успел оценить позже – и попользоваться! И мой дед Шаврум переслал ему через Париж значительную сумму. Какую, дядя не уточнял. Мой дед – в тридцатых – через Париж! – я не мог этому поверить. Однако, здесь, уже переехав, я прочитал в газете «Вести» статью – и всё понял. По-видимому, мой дед, как и многие небедные евреи, вложил когда-то некую, надо думать, немалую сумму – для приобретения недвижимости в Эрэц Исраэль – в какую-то сионистскую контору, квартировавшую в Париже. В контору, от которой, как и от денег, ничего не осталось (так сообщила газета «Вести») самым таинственным (т.е., до сегодняшнего дня не прояснённым) образом. В итоге получается, что мой дед Шаврум оказался менее лопоухим, чем прочие вкладчики, и хотя бы часть своего капитала успел передать в родные руки. Так что совсем не все его денежки, а, может, и вообще ни франка не пошли на девочек из Мулен Руж и прочие сионистские штучки. Другое дело, что мой двоюродный дядя, получив эту (в который раз с удовольствием пишу – немалую) сумму, тут же вложил её в одно очень выгодное дело. В разговоре со мной дядя утверждал, что не ошибся, дело действительно было очень выгодным, жаль только, что не для него. Просто удивительно, что из многочисленных потомков моего прадеда Хунэ ни один не унаследовал хотя бы части его предпринимательских талантов. Однако, вернёмся в двадцатый (или двадцать первый) год. Какой смысл во всём случившемся (вернее, не случившемся) – спросите вы, глядя на опустевшую хибару у теперь уже обоими берегами иностранной реки Днестра – усматриваю я, русскоязычный израильский литератор, сын своих родителей и отец своих детей? Прежде всего, следует сказать о главном: удайся данное мероприятие, не было бы в первую очередь меня самого. То есть, разумеется, кто-то с относительно похожей генетической структурой, должно быть, был бы, но только – относительно похожий. Будучи человеком «некриминального», как выразился один знакомый поэт, честолюбия, эту тему я развивать не буду. Честно говоря, меня в этом случае волнует другое: что не было бы босоногого детства в Угличе, Ленинграда с Художественной школой и хореографическим кружком Дворца Пионеров (с поступлением в Вагановское, между прочим!), Царского Села с его волшебными парками – идеальным местом для пьянок и кобеляжа. Не было бы писания стихов, вольнолюбивого диссидентства, незапланированных путешествий на третьей полке, приблизительно двух сотен (или больше, но кто считает!) славянских женщин, нынешней жены, дочки, внука, Израиля, тихой пристани в будке шомера (охранника, работать приходится в три раза больше, чем в России – «тихая пристань», бляха-муха!), съёмной квартиры в русско-марокканской шхуне (квартале) Катамонов, Иерусалима. Насчёт Израиля и Иерусалима я, пожалуй, хватил лишнего – эти-то, похоже, как раз были бы и в первом варианте, а вот всё остальное – включая упомянутую шхуну – всё остальное, скажем так, под вопросом.

Вариант «что было бы» мы обсуждать не будем, ибо на деле это не вариант, а море, океан вариантов, и рассуждать на эту тему пристало разве что каким-нибудь бессовестным сочинителям так называемой «фантастики», а мы – увольте, не станем и пытаться. А вот в чём я себе не откажу, так это в том, чтобы поразмыслить на тему «Почему?». Почему не получилось так, как замышлялось? Вы ведь помните: подготовка была ой-ой! Продумано всё было до мелочей. И НЕ ВЫШЛО. Почему? И вот что приходит мне в голову.

Присмотримся: 20-й или 21-ый год. Берег Днестра. На берегу ветхая хибара – развалюха. В ней – естественно, без света – группа людей (восемь? Десять? Двенадцать?) – еврейская семья, ждущая обещавшего переправить их в Румынию контрабандиста. Тихо. Несмотря на это женщины, само собой, боятся. Мужчины не показывают вида. Дети спят. Вокруг хибары и на том берегу, где Румыния, темно, небо затянуто тучами. А вот уже там – над тучами – где-то высоко-высоко, за тысячи световых лет или, напротив, совсем рядом – сидит (стоит, парит – любой вариант на выбор) сам Господь Бог, или, как принято говорить по-здешнему, А-Шем (ИМЯ). Сидит это, значит, А-Шем и неотрывно смотрит куда-то вниз.

– Ты не знаешь, что там за хибара на берегу этого… как его? – спрашивает Он кого-то рядом, по-видимому, ангела.

– «Ведь Сам всё знает, – с привычным раздражением думает ангел, – так нет, всё время надо кого-нибудь дёргать». Однако, отвечает вежливо:

– На берегу Днестра. Такие-то. Ждут контрабандиста. Едут в Эрэц Исраэль, через Румынию.

– Ма питом?* – рассеянно роняет А-Шем, продолжая внимательно смотреть вниз.

– «Ма питом!» – про себя передразнивает ангел, но отвечает по-прежнему спокойно, с микроскопической долей раздраженья:

– А я знаю? Это ведь Ты там для них намазал… этим, ну… молоком и мёдом. Вот и едут.

– Ладно, – говорит Всеведающий, – сейчас глянем, разберёмся.

Некоторое время до ангела доносится бормотанье: «Так… Дева – сирота в Москве… Ереван, Углич, этот, чёрт бы его драл, всё время название меняют… Ленинград. Так… В Арэце русскоязычных пока не надо, пусть попишет там. Что ещё? – Одного кочегара на Уткин, 2. Ага… Так…».

– Ну вот что,- это уже ангелу, – никуда они не едут. Не время. Возвращай.

– Как это – возвращай?! – едва не срывается ангел, – Люди всё бросили. Все мысли только о…

– Кончен спор! – это Вседержитель. – Сказано – выполняй! Успеют ещё этого… с мёдом. Как вернуть – забота твоя. Ты за это амброзию получаешь и Меня лицезришь. Я сказал! – И унёсся.

На следующий день в семь часов утра в кабинете Председателя ГорЧК известного нам городка раздался телефонный звонок. Трубка поднимается сразу:

– Слушаю.

– Это ГорЧК? – спрашивает до неправдоподобия благостный голос. – Как гражданин, лояльный рабоче-крестьянской власти, довожу до вашего сведения, что контрреволюционным элементом в город – путём заражения колодцев – занесена бацилла брюшного тифа (оспы, холеры – выбирайте, что хотите). Есть случаи заболевания со смертельным исходом.

– Ясно! – твёрдо сказано в трубку, – через тридцать минут город будет закрыт на карантин. Спасибо за сообщение, мы этого не забываем. А вы, кстати, кто, товарищ?

– Да я, собственно… Да хрен меня знает, кто! – неожиданно взрывается голос, но уже спустя секунду успокоившись, продолжает прежним тоном:

– Понимаю… Разумеется, порядок есть порядок. Записывайте: ДОБРОЖЕЛАТЕЛЬ.

* – семья (иврит).

** – Что вдруг? (иврит).