Бахыт Кенжеев

 

Стихи  разных  лет

                       ***

Всяк, кто близко со мной знаком,

за глаза давно говорит,

что недобрым стал старичком

жизнерадостный ферт Бахыт.

Был и я золотой пострел,

по ночам в барабан стучал.

Каюсь, милые, постарел

и порядочно одичал.

Потому ли, что жизнь долга,

под конец охренел, охрип.

Разучился прощать врага,

слушать шелест осенних лип

и нести стихотворный вздор,

подпевая горлице наугад.

Неспроста от горючих гор

надвигается мор и глад.

Неужель наше дело швах?

Голосить уже ни к чему.

Лишь под пеплом помпейский Вакх

выцветает в пустом дому.

                                             2022

                      ***

Время действия — осень. Москва.

Незапамятная синева

Так и плещется, льется, бледнеет.

Место действия — родина, где

Жизнь кругами бежит по воде

И приплыть никуда не умеет.

Содержание действия — ты.

Покупаешь в киоске цветы,

Хризантемы, а может быть, астры —

Я не вижу, мне трудно дышать.

И погода, России под стать,

Холодна, холодна и прекрасна.

Ждать троллейбуса, злиться, спешить —

Словом, быть, сокрушаться, любить —

Все, что нужно для драмы, в которой

Слезы катятся градом с лица,

Словно в горестном фильме конца

Нашей юности, сладкого вздора

О свободе. Арбатские львы,

Дымный запах опавшей листвы,

Стертой лестницы камень подвальный

И цветы на кухонном столе —

Наша жизнь в ненадежном тепле

Хороша, хороша и печальна.

Если можешь — не надо тоски.

Оборви на цветах лепестки,

наклонись к этой тверди поближе.

Там, вдогонку ночному лучу,

Никогда — я тебе прошепчу, —

Никогда я тебя не увижу.

                                                   1983

               Два голоса

«Мы пируем на княжеских кашах,

бычьи кости глодаем, смеясь.

Наши мертвые благостней ваших.

Даже если и падаем в грязь –

восстаем и светлее, и чище,

чем лощеный какой-нибудь лях.

Пусть запущены наши кладбища,

но синеют на наших полях

васильки. В заведеньях питейных

рвут рубахи, зато анаши

мы не курим, и алый репейник –

отражение нашей души –

гуще, чем у шотландцев воинственных.

Наша ржавчина стоит иной

стали крупповской. В наших единственных

небесах аэростат надувной

проплывает высоко на страже

мира в благословенном краю,

и курлыкают стаи лебяжьи,

отзываясь на песню мою».

«Отсверкала, пресветлая, минула.

Отпустила в пустыню козла

отпущения. Кинула, cгинула,

финку вынула, развела.

Некто, лѐжа на печке, к стене лицом,

погружаясь в голодный покой,

повторяет: скифы, метелица,

ночь, София, но и такой….

Дева радужных врат, для чего же ты

оборачивалась во тьму?

Все расхищено, предано, прожито,

в жертву отдано Бог весть кому.

Только мы, погрузиться не в силах

в город горний, живой водоѐм,

знай пируем на тихих могилах

и военные песни поем.

Ива клонится, речь моя плавится,

в деревянном сгорает огне.

Не рыдай, золотая красавица,

не читай панихиду по мне…»

                                             1998

Алексей Слаповский

 

Польза и вред прогулок

на свежем воздухе

Несовременная история

 

Нарочно разлюбить так же невозможно,

как и нарочно полюбить.

Анри-Рене-Альбер-Ги де Мопассан

 

Как известно, все собачники здороваются друг с другом независимо от того, знакомы они или нет, потому что чувствуют себя членами одного сообщества. В этом сообществе нет отдельно собак и людей, возникают некие парные зооантропоморфные существа, и не удивляйтесь, если владелец злобно рычащего черного бульдога, похожего на маленький живой танк, скажет: «Вы нас не бойтесь, мы кастрированные». Поэтому было естественно, что Антон, молодой человек 44-х лет, гулявший со своим Кентом, поздоровался с девушкой Литой, 33-х лет, гулявшей с вельш-корги-пемброк Барби.

Двухлетняя Барби сразу проявила к пятилетнему Кенту дружелюбный интерес. Было раннее утро, в парке безлюдно, поэтому Лита спустила Барби с поводка, спустил своего Кента и Антон. Барби тут же начала резво бегать от Кента, заманивая, его, давая себя догнать, но тут же шаловливо огрызаясь, в общем, вела себя так, как и свойственно всему женскому полу.

Собаки весело носились, а Лита и Антон беседовали.

– У вас дама или джентльмен? – спросил Антон.

Лите понравилась эта формулировка, обычно слышишь банальное: «Девочка или мальчик? Или: «Кобелек или наоборот?» Собачники матерые, опытные таких слов не любят, они режут прямо: «Кобель, сука?»

– Дама, – ответила Лита. – Барби зовут.

– Смешно, – сказал Антон. – А моего Кент, почти Кен. – Только ваша-то породистая, я вижу.

– Вельш-корги.

– А у меня беспородный. Взял выбракованного из питомника – очень уж понравился.

– Да, симпатичный, – любовалась Лита бойким рыжим псом, похожим отчасти на сеттера, отчасти на спаниеля.

– Быть может, его бабушка согрешила с сенбернаром, – улыбнулся Антон.

– Булгаков, – тут же узнала цитату Лита.

И обоим было приятно от своей эрудиции.

– Я вас раньше не видел, – сказал Антон.

– А мы недавно в этот район переехали. Вон в тот дом, – и Лита кивнула в сторону дома современной архитектуры, отделанного панелями песочного и светло-серого цвета, с застекленными от низа до верха лоджиями, огражденного собственным забором садово-паркового типа, с виньетками; виднелся широкий пологий въезд в подземную парковку — дом так называемого бизнес-класса или клубного типа, невысокий, всего четырнадцать этажей.

– Ясно, – сказал Антон. – Мы тоже рядом живем.

Но показывать на свою пятиэтажку-хрущевку не стал, хотя ее тоже было видно из парка «Дубки», где все и происходило.

У собачников еще одна особенность: они могут знать клички других собак, их повадки и особенности, чем кормят, какие от них бывают неприятности и, напротив, чем они утешают хозяев; им известно, какого песика вчера рвало, а какого пронесло; о самих же владельцах часто не знают ничего – ни имен, ни того, кто они, кем работают. Это считается несущественным в человеко-собачьем комьюнити. Исключение составляют женщины серьезного возраста, пенсионерки, они общительнее, они находят темы для бесед не только о собаках.

Но хватит лирики, перейдем к истории.

У Антона были не только жена, взрослая дочь, сын-школьник, но даже уже и двухлетний внук Никита, а работал он с документацией в одном государственном учреждении, заведовал отделом, состоящим из трех человек. А Лита была замужем за топ-менеджером из – из какой отрасли, угадайте с трех раз! – да, угадали с первого, из нефтяной. Детей у них с двадцатисемилетним мужем Максимом еще не было, он с утра до вечера пропадал на работе, на выходные отправлялись в загородный коттедж, Лита там занималась декоративным садоводством, а еще ежедневно вела блог на морально-политические темы, у нее было почти четыре тысячи друзей и около пяти тысяч подписчиков, уважавших ее за ум, красоту и либеральные воззрения.

Кстати, полное ее имя было Аэлита. Отец, впервые увидев ее, вынесенную из роддома счастливой мамой, сказал:

– Надо же, глаза какие! Прямо марсианка. Аэлита.

– Отличное имя! – отозвалась медсестра, вышедшая на перекур.

– В самом деле, – улыбнулась мама. – Аэлита, Лита. Так и назовем.

Глаза у Литы были и впрямь какие-то марсианские – широко расставленные, водянисто-голубые, слегка как бы затуманенные, обволакивающие, загадочные. При этом очень светлые волосы и очень белая кожа, не как у людей-альбиносов, но близко.

Нет, это опять лирика, а не история.

История в том, что Антон и Лита понравились друг другу.

Лита раньше гуляла с Барби без графика, утром когда проснется (а иногда всю ночь не ложилась – любила ночную одиночную тишину), а вечером когда Барби сама начинает поскуливать, подходить, подсовывать голову под руку. Теперь же выходила в шесть тридцать, как и Антон, которому после этого надо было ехать на работу, а вечером подгадывала к восьми, когда, опять-таки, появлялся с Кентом вернувшийся с работы и поужинавший Антон. Иногда, очень редко, с Кентом выходил четырнадцатилетний сын Антона, еще реже – супруга, о них Лита ничего не знала, потому что Антон не рассказывал, понимала только, что это – сын, а это – жена.

Они много говорили о кино, о книгах, а потом и задружились блогами, Антон оценил морально-политические эссе Литы, сам же писал мало и редко, предпочитал комментировать и ставить лайки.

Все чаще Лита ловила себя на том, что пишет не для друзей и подписчиков, а представляет себе Антона. И улыбается.

Улыбался и Антон, читая ее тексты, не всегда вникая в суть.

И оба стали в это время добрее, мягче. Жена Антона Анастасия, специалист-технолог знаменитого завода «Карат», не прочь была упрекнуть мужа за невнимание к бытовым проблемам, в недостаточной заботе о детях, в отсутствии честолюбия; раньше он раздражался, спорил, выходил на балкон нервно курить, а сейчас на все слова жены отвечал близоруким рассеянным взглядом, словно не вполне понимая, о чем речь.

Лита же встречала мужа преувеличенной заботой, словно была в чем-то виновата перед ним, постоянно что-то готовила, хотя раньше любила заказать с доставкой пиццу или какие-нибудь салаты, предпочитая легкие и полезные, оправдывалась занятостью – она пишет кандидатскую диссертацию по своей специальности, ландшафтному дизайну, которым занималась теоретически и практически до замужества, будучи выпускницей Тимирязевской академии.

Максим, наследственно влиятельный человек, сын отца-замминистра, привыкший все вопросы решать быстро, предлагал Лите за неделю сделать ее кандидаткой, а за месяц докторшей наук, она отказалась:

– Нет, хочу сама.

Много времени у нее отнимала и забота о себе: Лита занималась фитнесом, ухаживала за своей внешностью; она выглядела ровесницей мужа, а то и моложе. Антон, кстати, был уверен, что ей двадцать пять – двадцать шесть лет.

И вот дошло до того, что Антон признался в любви. Не Лите, а другу и сослуживцу Сергею Сергиенко. Сергиенко было тридцать пять, он был рыхл, медлителен, бородат, похож на священнослужителя, поэтому Антон добродушно звал его Отец Сергий. Жил Отец Сергий с мамой и угадывалось, что он и к пятидесяти годам будет таким же, как и сейчас, и так же будет жить с мамой, разве еще больше раздобреет, и в бороде появится проседь.

– Прямо любишь? – спросил Отец Сергий. – Прямо точно?

– Точно. Тоскую о ней, а когда вижу – счастлив, как пацан. Снится то и дело.

– Эротически?

– В том числе.

– А с женой как?

– Да всё прекрасно, в том-то и дело! Жену люблю – ну, супружески, конечно, не так, как раньше. Детей люблю, внука обожаю.

– Не обязательно уходить, попробуй с ней это самое.

– Не хочу я это самое! То есть хочу, но…

Антон не умел объяснить, чего он хочет. Да и не знал точно, знал лишь, что влюбился без памяти.

– Несовременный ты, – сказал Отец Сергий.

– Будто ты современный.

– Я – очень. Я, как все мудрые люди нашей эпохи, понял, что гендерный дискурс зашел в тупик.

– Что это значит?

– Долго объяснять.

Но и Лита чувствовала, что влюбилась. Так, как ни в кого не влюблялась. И тоже призналась в этом – маме. Ее мама, Жанна Феоктистовна, трижды разведенная, а теперь гордо и счастливо одинокая, была женщиной очень широких взглядов, сейчас у нее имелось сразу два любовника, в чем она не стеснялась признаться дочери, а Лита, в свою очередь, тоже рассказывала ей всё.

Жанна Феоктистовна отреагировала спокойно:

– Нравится – переспи с ним.

– Не могу. Мучиться буду.

– Совестливая ты у меня неизвестно в кого. Шучу. Я, когда замужем была, своим мужьям тоже не изменяла. А сейчас могу себе позволить.

– Сама не изменяла, а мне советуешь?

– Не изменяла, потому что дура была. По любому будешь мучиться, Литка, но лучше сделать и мучиться, чем мучиться, что не сделала. Это и для психического здоровья вредно.

И были встречи, встречи и встречи на прогулках, без которых Антон и Лита уже не могли жить.

полностью рассказ  будет  опубликован  в ближайшем номер   журнала «Артикль»