Виталий Сероклинов

фото Анна Абарбанель

             ДАР

— …

— Тебе прикурить?

— Не сейчас.

— Хочешь ведь, знаю.

— Ой, много ты обо мне знаешь…

— Ну, чего не знаю — могу увидеть и узнать. Или предугадать.

— Что, неужели я такая предсказуемая? — она села на постели, подобрав под себя ноги и чуть прикрывшись простыней.

— Да женщин вообще прочитать и рассчитать проще, чем мужчин.

Он стоял у подоконника, спиной к ней, затягиваясь и пуская дым в открытое окно.

Она пожала плечами, хоть он и не видел:

— Так везде же говорят, что мы непредсказуемые, и логики у нас нет…

— Логики — нет. Но у вас оболочка тоньше, информационный сброс идет масштабнее. А мы все прячем тщательнее.

— И ты можешь по этому… сбросу обо мне все рассказать?

— Могу. Чего тут сложного. У меня тоже оболочка тонкая, я вижу и знаю больше, чем другие. Дар у меня такой.

— Ну ты и хвастуни-и-ишка… — засмеялась она. — Кто-то про размеры хвастает, а ты — про знания…

— А что – мне про размеры уже и не стоит хвастать? — обернулся он.

Она захохотала, откинувшись назад:

— Ну вот мужики — точно предсказуемые! На эту тему ни один не промолчит!

— Молчу-молчу уже… Хотя, конечно, интере-е-есно… — с деланным равнодушием протянул он.

— Да нормально у тебя все. Ты лучше про меня раскрой тайну, заинтриговал.

— Легко. Тебе… как у цыганки: что было, что стало, что будет?

— Ну, допустим, «что будет» — неинтересно, это ведь ждать придется, когда сбудется. Ты лучше про было-стало выложи как на духу.

— Точно-точно хочешь слышать? Ты учти — меня заносит…

— Давай-давай, что ты ломаешься, как… Ой, а у нас шампанское осталось? Налей в тот бокал…

Он посмотрел на просвет одну толстостенную бутылку, покачал в руке вторую — почти полная. Разлил.

— Теплое уже и горчит. Ну да ладно, сойдет — начинай уже, не томи душеньку, — она откинулась на подушки с бокалом в левой руке.

Он налил себе, встал опять к подоконнику, щелкнул зажигалкой.

— Сейчас попробую… Ух, а там тучи-то понабежали, щас ливанет, — вон, уже капает… В общем, я сумбурно, вперемешку. Только не останавливай, иначе все, не смогу больше запустить…

Воспитывал тебя отчим. Отца ты не помнишь или только думаешь, что помнишь, когда он тебя маленькую на рыбалку брал, и вы осетров ловили. Но это тебе только кажется, ты потом уже все придумала. Последние года два в доме были какие-то напряги, да еще и не поступила с первого раза, работа, подработка, скучные приятели, подружки по институтам… Потом отчим стал подглядывать за тобой в ванной. Может, он давно уже, но ты заметила только весной, что в замазанном краской окошке между туалетом и ванной чего-то мелькнуло и крышка унитаза грохнула. Ты вырывалась, когда он упрашивал не говорить матери, молча выдергивала руку… правую… нет, левую — с тех пор у тебя на ней шрам от его браслета, ты тогда кусок мяса вырвала, убегая. Всю ночь тряслась в парке, промокла, да кровь еще течет. То облизывала кровь, то ревела. Наутро вся в соплях и с простывшим горлом поехала домой, собрала вещи и уехала, якобы на подготовительные курсы в универ. Они и вправду тогда начинались, но ты «вписалась» в общагу, устроилась полы мыть в главном корпусе, через месяц дали койку… Ты не любишь теперь простывать — сразу, когда кашель, вспоминаешь ту ночь в парке.

Ах да… отчима звали каким-то простым русским именем… Серёжа, наверное. Да, точно, Серёжа…

Он стал говорить все быстрее и быстрее, но четко и отрывисто. Налил себе еще, не предлагая ей и, кажется, даже забыв про нее.

— В детстве… лет в десять ты тайком забрала из маминой шкатулки бусы. Перламутровые, на солнце меняющие цвет. Подружкам в школе говорила, что тебе их подарила мама «навсегда-навсегда». Все восхищались и завидовали, к вечеру ты уже и сама поверила в то, что они твои. А назавтра мама стала искать, везде проверила, на тебя даже не подумав. Эти бусы и по сей день лежат под порогом маленькой комнаты, там его можно подковырнуть, и откроется углубление. Ты их так и не решилась отдать маме, но много раз хотела.

Сзади коротко хрустнуло что-то и зашуршала простыня. Он уже не слышал, увлекшись. Дождь стал идти все сильнее и сильнее, барабаня по карнизу. Он перекрикивал шум дождя, забывая, что рассказывает не темноте за окном, а ей:

— У тебя в книге закладкой лежит старый кленовый лист, запаянный в пергамент. Тебе его подарила в четвертом классе Наташка, которая потом с папой-военным уехала куда-то в Киргизию и слала тебе письма с крупным аккуратным почерком. Однажды она даже передала с дембелем посылку с финиками и сушеной алычой, но тебе они не понравились.

Тебе нравится пить кисель из маленькой кастрюльки с болтающейся ручкой, прямо из нее, отфыркиваясь и морща носик, когда его щекотит подплывшая ягодка.

Своего первого ты сама себе выбрала и сама пришла с бутылкой токайского к нему. Но до утра не осталась. Ты вообще ни у кого до утра не оставалась — сама не знаешь, почему.

А он с тобой никуда не ходил — ждал тебя и почти не разговаривал. Однажды он сказал, что завтра не может — у него свадьба.

И да, его тоже звали Серёжей.

После него ты испытываешь настоящий и окончательный оргазм, когда в момент экстаза кричишь: «Серёжа!» Одного ты даже не знала, как зовут, когда ему это крикнула. Но он тоже оказался Серёжей.

Софи Рон Мория

«Десятый жених»

                      роман

 

Кому легче выйти замуж – девочке-студентке или разведенной молодой женщине  с маленькой дочкой ?

Если вы переехали в новую страну, ответ отнюдь не однозначный.

Дина, в детстве Диана, в Ленинграде в канун перестройки возвращается к еврейской традиции, приезжает в Израиль с мамой – учительницей русского языка и бабушкой и в ожидании принца выходит замуж за дровосека.

Но во второй-то раз у нее непременно получится!

И на этот раз она выйдет замуж за израильтянина, религиозного, обаятельного, интеллигентного, и при этом завсегдатая оперы, потому что как же петербургской девушке без оперного театра?

Героиня романа обращается к свахе и та обещает ей десять вариантов.

История, иногда печальная, а иногда смешная, о русских евреях, вернувшихся к традиции, о культурных и социальных кодах, о не повзрослевшей девочке, ставшей матерью, внезапно делает крутой вираж и возвращается в Берлин последних месяцев войны. Апрель 45-го. Оказывается – не случайно.

Роман «Десятый жених» можно приобрести в книжном «русском» магазине «Львы Израиля» в Реховоте по адресу ул. Эхад Ха-Ам 1, или у автора:  sr3966@yahoo.com

Книга доступна также в электронной  версии

                          ЧЕЛОВЕК-ГОРА

 

Одиннадцатая  глава из романа «Десятый жених»

Семнадцать миллионов. Семнадцать миллионов в лотерею. Розыгрыш завтра.

Дина снизила скорость: впереди светофор. Когда зажегся красный свет, покопалась в сумочке, извлекла тушь для ресниц и занялась правым глазом. К левому даже не прикоснулась. Светофора напротив супермаркета Найот, это она уже усвоила, хватает в точности, чтобы накрасить один глаз. Вторым она займется на следующем перекрестке, когда проедет долину крестоносцев. Чтобы припудриться и подкрасить губы, ей хватит светофоров на улице Кинг Джордж. Маршрут от своей квартиры и до Общинного Дома она освоила в деталях, точно знала, сколько простоит на каждом светофоре, и косметичку всегда оставляла открытой на переднем сидении. Некоторые женщины красятся на стоянке. Но пока она найдет стоянку напротив Русского Подворья, времени совсем не останется.

Реклама тем временем сменилась. Страховая фирма без агента, пытаясь заразить слушателей хорошо оплаченным энтузиазмом, сообщил диктор. Девять миллионов это не деньги. Это номер телефона.

Дина с ним была вполне согласна. Девять миллионов это не деньги. А вот семнадцать…

Розыгрыш завтра. После лекции, по дороге домой, она купит в киоске лотерейный билет. Нет, лучше пять или шесть билетов, тогда шансов на выигрыш будет больше.

Семнадцать миллионов. Конечно, на всю сумму рассчитывать не следует. Допустим, она окажется не единственной. Допустим, выигрыш поделят пополам. Восемь с половиной миллионов. Тоже кое-что.

Десять процентов на благотворительность. Восемьсот пятьдесят тысяч. Ладно, она не будет мелочиться, миллион. Часть она пожертвует. На остальные деньги поможет друзьям. Юдит и Илье, чтобы достроили, наконец, второй этаж, тогда у них будет нормальный дом. Бени она купит машину. Новую, серебристого оттенка, раз ему так нравится. Алисе тоже машину. Пусть сдает на права. Так, сколько осталось? Семь с половиной миллионов.

Квартира для мамы и бабушки. Не слишком большая. Три комнаты в Рехавии, на втором этаже и с балкончиком. Классическая квартира бабушек, массивный, темного дерева сервант в салоне, черно-белые, с размытыми от времени контурами, семейные фотографии под стеклом. Часы с кукушкой на стене, стол накрыт пожелтевшей с годами кружевной скатертью. Теплый запах яблочного пирога с ванилью из кухни. Прохладный, горьковатый, блеклый, как больничные простыни, запах лекарств из спальни. Сколько может стоить такая квартира, включая обстановку и ремонт?

Квартира для них с Михалькой. В Старом Катамоне, как можно ближе к маленькой круглой площади и тупичку после поворота направо и вниз. Двухэтажная квартира, четыре комнаты. Просторная кухня в деревенском стиле, шкафчики вишневого дерева, ситцевые в цветочек занавески, посредине тяжелый дубовый стол. Залитый солнцем салон, вид на город открывается с увитого вьющимися растениями балкона. Белый рояль для Михальки, белые кожаные диваны на разноцветном ярком ковре.

Примерно полмиллиона долларов. Два с половиной миллиона шекелей.

Новая машина. Квартира для Михалей. Если девочка вырастет в Старом Катамоне и получит собственную квартиру в приданое, у нее все шансы сделать прекрасную партию, даже если сама Дина замуж больше не выйдет. Так, еще порядка полутора миллионов.

Еще полмиллиона она потратит на частного детектива. Обратится в агентство. Да, я понимаю, дело непростое, я готова заплатить, сколько потребуется. Нужна девушка, опытная, профессионалка, облик – воплощенная наивность. Хрупкая голубоглазая шатенка. Ей нужно устроиться на «Коль а-Дегель». Разумеется, временно. Через месяц-полтора Дина представит Иоси фотографии. Впрочем, нет, сама она к нему не пойдет, пошлет детектива. Вот, смотрите, господин Розенфельд. Нет, Боже упаси, мы не хотим разрушать вашу семью. Совсем наоборот. Мой клиент как раз заинтересован в том, чтобы вы проводили в кругу семьи больше времени. Уделяли внимание жене.

Не возвращались домой по ночам, после того, как провели время с такими вот девушками. Работа на радио слишком многого от вас требует и к тому же изобилует соблазнами. Займитесь чем-нибудь другим, подальше от общественной жизни. Оставайтесь дома, в стороне от соблазнов, а мой клиент, со своей стороны, обязуется похоронить прошлое. Иоси согласится, она уверена. Куда он денется.

Пройдет еще месяц, и она ему позвонит. Как дела, Иоси, сто лет мы уже не разговаривали. Что это тебя совсем не слышно? Ах, ты решил заняться чем-нибудь другим. Поискать новые перспективы. У тебя получится, я уверена, ты такой способный. Ах, да, ты же не знаешь, у меня за это время многое в жизни изменилось. Я все собиралась тебе позвонить, но была занята переездом. Ремонт и все такое. Нет, не в Гиват Мордехай, я переехала в Старый Катамон. Да, хорошее место, недалеко от твоего брата. Нет, я не сняла, я купила. Небольшая квартирка, четыре комнаты и балкончик, правда, двухэтажная, мне так больше нравится, но не вилла, много ли мне надо, мне и Михальке. Нет, замуж я не вышла, не все продвигаются в жизни за счет выгодного брака. Ну, всего тебе хорошего, Иоси, привет семье.

Зазвонил мобильный телефон.

– Это Дина Гольденберг?

Незнакомый женский голос. Молодой, пронизанный уверенностью и таящий в себе обещание. Да, Дина Гольденберг – это я. Очень приятно, говорят из университета Бар Илан. Кафедра истории государства Израиль и еврейского ишува в Палестине. Мы слышали о ваших успехах в колледже Бейт-Шемеша. Вы ведь наша выпускница. Мы знаем, что у вас пока нет третьей степени, но как вы посмотрели бы на то, чтобы совмещать докторат и несколько часов у нас? Декан хотел бы с вами встретиться. В ближайшее воскресенье в три часа вас устроит? Прекрасно, ждем вас.

– Да, – отозвалась Дина, – слушаю вас.

– Говорят из бухгалтерии Колледжа Бейт-Шемеша. Хочу вам напомнить, что с начала года вы так и не представили справку из налогового управления. Если вы не принесете справку до конца недели, из следующей зарплаты вам вычтут налог полностью, и вам потом придется добиваться возврата денег ретроактивно.

– Да, конечно, сказала Дина, завтра же иду за справкой. Спасибо, что напомнили.

Только она нажала на кнопку, как телефон снова зазвонил. Шуламит.

– Дина, как дела?

– Все в порядке.

– Я знаю, я тебе давно не звонила, но у меня не было на примете никого подходящего, а я ведь не буду предлагать тебе кого попало. Зато сейчас у меня сразу двое. Вообще-то, не в моих правилах предлагать клиентке сразу двоих, но ты так терпеливо ждала, для тебя я сделаю исключение. Один холостяк, 38 лет. Красивый, обаятельный, со второй степенью. Второй адвокат, разведен, только один ребенок, девочка. Оба иерусалимцы.

– Лучше разведенный, решила Дина, – хватит с меня холостяков.

– Он как раз не такой, как Уди. Очень мягкий, тактичный. Но я тебя понимаю. Кто на молоке обжегся… Значит, решили – адвокат. Он тебе позвонит в ближайшие дни.

Игорь Губерман

*

Истину, добро и красоту

все везде толкуют очень разно,
и хранить о троице мечту

зрелому уму несообразно.

*

Не тоскуй, глухой пенсионер,

не брани явление природы,

жизни остаётся – с гулькин хер,

но зато лихие были годы.

*

Земная красота – она в пейзаже,

в лесу, степи, лугу, саду, пустыне,

а если ты присмотришься, то даже

она в тебе, уродливой скотине.

*

Смысла жизнь моя не лишена,

даже в том, что сплю я, смысл есть,

с этим согласится и жена,

ибо я, поспав, сажусь поесть.

*

Нашёл я в нас на дне черту одну:

к тому, что равно прочим не безгрешны,

евреи ещё чувствуют вину

за то, что неумеренно успешны.

*

Должно быть, волею Создателя

такая выдалась эпоха:

передавая дух писателя,

пространство текста пахнет плохо.

*

Мифы, сказки и легенды,

даже бредни и параши

помогают людям бедным,

утешая души наши.

*

Мне посмотреть одним бы глазом,

как развернётся эта акция,

когда большим исламским тазом

накроется цивилизация.

*

Раньше я пылал, как люстра –

кончилось кино,

в голове не просто пусто,

там ещё темно

*

От этой мысли не в восторге

и не готов я бесшабашно

до похорон валяться в морге,

где есть покойники и страшно.

Алексей Антонов

фото Игоря Шелапутина

СТАРИК

Старик просыпается каждое утро ровно в 8:30 и безо всякого будильника. А потому что  первая пара. Но нет уже давно никакой ни первой, ни пары, и старик задремлевает. И вот тут-то наступают настоящие вящие сны. Тут даже он забывает про свою деревянную левую ногу. И в снах этих есть молодое неизбывное студенчество, есть игра мыслей и смыслов.

Но потом старик просыпается уже окончательно в доме своём для престарелых. И обводит суровым взглядом своё аскетическое жилище. Стол, тумбочка, койка, чайник. Старик, бывало, живал и хуже. На нарах, бывало, жил. Ну да что поминать. Старик поводит своим гоголевским носом и чувствует смрад. А это потому что он стал подванивать. Заживо разлагаться. И ничего уже с этим не сделаешь. Но – а жить-то надо. И он встаёт и идёт на скользкой деревяшке в душ. А он –  упрямый старик. И ещё – у него дырявые носки. Вернее – носок.

Вчера к старику приезжал молодой активный кандидат наук в джинсах, эпигон, и рассказывал тему, что он де, старик, сделал в плане мировой поэтики. «И надо же, – думает старик, – приехал аж из Москвы аж к нам в Иваново». Но тут получается, что старик – мировая уже величина. Вот он тут себе отвязно сидит, а весь их учёный мир сходит понемножку с умаот его пятидесятилетней давности амбивалентности. Говорил также, что выходит нарасхват его, эпигона, стараниями, его, старика, теоретическая книжка с его, эпигона, комментариями. И что поправит и в корне изменит она его, старика, финансовое благополучие. Но только он отсюда уже никуда. Стол, тумбочка, койка, чайник.

Он, старик, действительно, было дело, и взлетал, и воспарял мыслью. Ну а потом как бы иссяк и стух. И все свои грозные полемические тексты читает как уже не свои. Да и не читает он их. Ему теперь задача – с утра полностью опорожниться, потом успеть на семичасовой кефир, а далее – дремать до обеда. А это уж сквозь дрёму приходят к нему фрачные делегации и увенчивают заслуженными лаврами. А он – овощ и читает «Остров сокровищ».

А вообще-то старик хочет умереть. Но умереть естественно. И он уже и так пробовал, и этак. Но не дают. Приходят постаревшие делегации злобных гонителей и юлят, и заискивают. А старик сидит с каменным лицом. Он ведь – упрямый старик.

Нелли Воскобойник

фото Ицхак Хаимов

 

С БОЖЬЕЙ ПОМОЩЬЮ

Последняя субботняя трапеза закончилась. Сеньора Толедано подала супругу бокал, наполненный до краев и зажженную витую свечу. Он произнес благословение, отделяющее святое от будничного, выпил бокал и погасил свечу в остатке вина. Потом понюхал благовония в драгоценной коробочке с прорезями и передал ее старшему сыну. Тот вдохнул аромат и передал дальше. Коробочка в форме граната поплыла вдоль стола и вернулась к хозяйке.  Ицхак Толедано, судья Кадисской еврейской общины, знаток торы и судовладелец попросил прощения у домочадцев за то, что этот вечер не будет сопровожден пением, облегчающим переход от субботы к будням. Все его сыновья и дочери, незамужняя сестра жены и два племянника, которых он воспитывал после смерти своего брата, встали с мест, поклонились хозяину и вышли из столовой.

– Ты встревожен, Ицхак, – сказала Ханна. – Пойдем, расскажешь мне, в чем дело. Она взяла мужа за руку и через спальню вывела его в маленький патио, освещенный масляными светильниками и предназначенный для них одних. Шла третья неделя нисана. Вечер был теплый и безветренный, они уселись в легкие кресла под цветущим олеандром, и Ханна спросила мужа: “Что, очень плохо?”
– Да, – сказал он. – Очень. “Гаон ” и “Святой Михаил” потонули. Остальные суда разбросала буря и от них нет известий. Я взял кредит на строительство галеона и теперь, чтобы вернуть долги должен продать… что? Наш дом?
– Зачем же дом, – сказала Ханна. У меня есть изумруды, и имение в Эстремадуре стоит немалых денег.
– Прости, Ханита, – сказал сеньор Толедано. – Я не хотел тревожить тебя. Изумруды заложены в счет платы за товары. Цены упали, и я уже два раза оставался без прибыли. Имение я продам, но это потребует времени. Покупатель пожелает съездить и осмотреть его, а кредит должен быть погашен сразу же после пасхи.

– Продай галеон, – предложила Ханна. Он великолепен, устойчив, быстроходен и имеет огромные трюмы.
– Ты права, – согласился Толедано. Я уже договорился с Нахумом Абулафией. Если бы он не оказался предателем, мы бы сейчас пели с детьми. И я не стал бы тебя огорчать. Но он узнал о моем несчастии и хочет уничтожить наш торговый дом и мое честное имя. Как быть, Ханита? Он отказался покупать галеон.