НАУМ ВАЙМАН

Наум Вайман

СТРАШНЫЕ ДНИ

Октябрь уж наступил. Начало Страшных Дней.

Тем, кто не молится, должно быть одиноко.

Горячий воздух. Марево. Сирокко.

Скучает Рок. Балует суховей.

Толпа мужчин, все с книгами в руках,

Укрытых с головой в молитвенные шали,

Как поле спелое волнуется в печали,

Взорвавшись песней, кается в грехах.

Бессмертный хор, тоскующая рать

Всех под знамена вставших поколений,

Гудит во мне набат твоих молений.

Но я один. И братства мне не знать.

Скорее в горы. В этот сад камней.

Наедине судьбину подытожить.

Витает пух вдоль хлопковых полей

И сердце вьюгой белою тревожит.

Вся жизнь – побег. Душа – дорожный прах.

Заблудший сын, бреду по бездорожью.

Любовь – предубежденье. Совесть – страх.

А жалость – неразрывна с ложью.

Таков багаж. И мгла, куда ни кинь.

Песка и пыли гибельные сонмы.

Наполни грудь дыханием пустынь,

Ленивым, рыжим воздухом бездомным.

о поэте

ДАНИЭЛЬ КЛУГЕР

                                               Даниэль Клугер

                      КАПИТАН ИСПАНСКОГО ФЛОТА

 

                     1.

Рабби Эзра де Кордоверо,

(Это имя давно забыто)

Шел на площадь во славу веры

В размалеванном санбенито.

А дорога вела от порта –

Каравеллы и кабаки.

И вослед поминали черта,

Суеверные моряки.

Он чуть слышно звенел цепями,

О пощаде просить не смея.

А потом поглотило пламя

Обреченного иудея.

И не выдержав отчего-то,

Тихо молвил: «Шма, Исраэль…»

Капитан испанского флота

Дон Яаков де Куриэль.

Он рожден был в еврейском доме,

Окрещен был еще мальчишкой.

Ничего он не помнил, кроме

Странных слов – да и это слишком.

Ни злодея, ни супостата

В осужденном он не признал.

Он увидел в несчастном брата

И прощальный привет послал.

Что за игры – паук и муха?!

Благородство – и без награды?!

И молитва достигла слуха

Инквизитора Торквемады.

И опять палачу работа:

Шел, с усмешкою на устах,

Капитан испанского флота

В санбенито и кандалах.

Рев раздался, подобный грому,

Грохот, будто на поле бранном

Моряки, накачавшись рому,

За своим пришли капитаном.

Разбежались монахи,  хору

Спеть «Те Деум» не стало сил:

Разношерстную эту свору

Будто дьявол с цепи спустил!

Нет отчаяннее ватаги!

Не страшились свинцовой вьюги,

И кастильские сбросив флаги

Добрались они до Тортуги.

Он с молитвой смешал проклятья,

Под картечи шальную трель.

Месть раскрыла тебе объятья,

Дон Яаков де Куриэль!..

 

«У меня на Эспаньоле побывал Яков Куриэль – ты его знаешь как Яго де Сантахеля. Он прибыл на андалузской «Санта Марии», но ему нужны были еще два судна для экспедиции. Я помог ему купить каравеллу и галеру»

Губернатор о. Эспаньола Бартоломео Колумб в письме племяннику Диего. 1495.

 

«Отправленный галеон с грузом мексиканского серебра был ограблен пиратами Якова Иудея, совсем недалеко от Эспаньолы Я слышал, что он собственноручно убил находившихся на корабле инквизиторов Мигеля Хименеса и Хосефа Арахонеса».

Из воспоминаний Эрнана Кортеса, 1506.

                     2.

…Как-то вечером, после боя

Он задумчив, стоял у грота,

Разговаривал сам с собою.

Он шептал: «Хороша охота…

Только ночи мои пустые,

Поскорее бы новый день…»

Услыхал он шаги чужие

И увидел чужую тень.

И спросил он: «Ты не был с нами

Ни в Сант-Яго, ни в Да-Пуэрте?»

Незнакомец сверкнул очами

И ответил: «Я – Ангел Смерти!

Сделал ты океан могилой

Всем встречавшимся на пути.

Ты молился с такою силой,

Ты заставил меня прийти!

И хочу я сказать по чести,

Хоть душе твоей будет больно –

Я помог этой жаркой мести,

Но теперь я прошу: «Довольно!»

Я с тобою был не однажды,

Книгу Смерти с тобой листал.

Утоление этой жажды.

Невозможно – а я устал».

И, оплакав свою подругу –

Шпагу, сломанную у гарды,

Капитан услал на Тортугу

Каравеллы своей эскадры.

«Забирай меня, гость проворный!

Я остался на берегу!»

Но потупился ангел черный

И ответил: «Я не могу…»

«Прибыл  корабль из Венеции, на нем один старик по имени Яков Куриэль. Он провел на море всю жизнь, пиратствовал, командуя тремя кораблями».

 Рабби Хаим Виталь Калабрезе. «Книга видений».

                      3.

…Он омыл в океане руки,

Сшил одежду из парусины.

На борту турецкой фелуки

Он добрался до Палестины.

Дуэлянтом, бретёром, с целью

Бросить вызов, послать картель –

Так ступил на Святую Землю

Дон Яаков де Куриэль.

И раввина найдя святого

В синагоге старинной, в Цфате,

Пожелал он услышать слово

О прощении иль расплате.

И раввин отвечал: «Посланник

Мне поведал – из Высших стран:

Не осудят тебя, изгнанник,

Не простят тебя, капитан».

Слово режет подобно бритве,

И душа поддается горю,

Он все дни проводил в молитве –

Но ночами спускался к морю.

Жизнь, раздвоенная тоскою,

Не плоха и не хороша.

Может быть, потому покоя

Не находит его душа.

Он является в лунном круге –

Неподвижен, одежды белы:

Не идут ли за ним с Тортуги

Быстроходные каравеллы?

Сотни лет, каждой ночью лунной,

Из-за тридевяти земель

Ждет корсаров своих безумный

Дон Яаков де Куриэль…

Дон Яаков де Куриэль, он же Яго де Сантахель д’Акоста похоронен в Цфате. Его могилу можно видеть и сейчас, недалеко от могилы святого рабби Ицхака Лурия Ашкинази. Последний потомок Куриэля – Морис Куриэль – ныне живет на острове Кюрасао и занимает пост президента еврейской общины этой голландской колонии.

об авторе

ДАВИД МАРКИШ

ДАВИД  МАРКИШ

Раздвигая жару, они шли по городу, помнящему поступь римских легионеров и топот закованных в железа крестоносцев. Толстостенные приземистые дома, сложенные невесть когда из жёлтого камня или чёрных квадратных блоков, глазели своими мелкими, глубоко сидящими оконцами на выгоревшие от солнца улицы. Палило так, что, казалось, само время, зависнув над городом, испеклось и обездвижено. И это сводило ход жизни к мгновению, остановившемуся и трепещущему на острие иглы. Прохладный и вечно полу-сумеречный, выполненный в полутонах Питер был непредставим отсюда, с берега розово-серого озера, в тёплой глубине которого плавала рыба Святого Петра. Эта рыба, распяленная и зажаренная на мангале, чревоугодно манила сюда христианских туристов, не убоявшихся дикой жары и угрозы арабо-еврейской войны. Отведать Святого Петра на месте происшествия – это входило в список обязательных и куда как не дешёвых мероприятий, предоставляемых местными жуликами любознательным путешественникам. В Париже подняться на Эйфелеву башню, в Тивериаде съесть святую рыбку – одно, с поправками, не уступало другому. Что ж, слаб человек, и в этом его прелесть.

   По пляжному берегу, пустынному в этот раскалённый полуденный час буднего дня – лишь несгибаемые героини-одиночки, похожие на опалённые пламенем палые листья, безжизненно валялись на песке – Саша и Юз подошли к лимнологической станции. Квартира научного сотрудника была предусмотрительно пристроена к тыльной стене станции, так что Юз мог в любое время, хоть днём, хоть ночью, выйти на берег, на дощатые мостки, чтобы измерить и проверить всё,  надлежащее проверке и измерению в озёрной действительности. К этому надо прибавить, что к мосткам был привязан верёвкою хлюпающий на мелких волнах кургузый станционный чёлн, на который и библейские обитатели этих мест взглянули бы не без опаски.

ОБ  АВТОРЕ

ЕЛЕНА ГЕРШАНОВА

Елена Гершанова (Джеро)

наш  человек (экскурсовод) в  Риме

ГОВОРЯЩИЕ СТАТУИ РИМА

Начал рассказчик издалека — с Иерусалимского синдрома. Которым страдают исключительно паломники, прибывшие из очень дальних стран, желательно — пешком. Добирается такой вот пилигрим до священных мест и немедленно заболевает манией величия: сообщает всем вокруг, что он какой-нибудь библейский персонаж и пытается срочно начать спасать мир в лице местных жителей. Местные жители, естественно, спасаться не желают, а сразу вызывают «скорую», которая и отвозит новоявленного пророка прямиком в Кфар Шауль. Там таких уже прилично.

Так вот, психиатры утверждают, что природа нашего Иерусалимского синдрома вовсе не уникальна, и истории подобных внезапных заболеваний известны еще хотя бы два: синдром Стендаля и Парижский синдром.

— Про синдром Стендаля я читал, — поспешил вставить Гийом. Не хотелось показаться совсем уж невежей. — Это про галерею Уффицы, вроде от обилия произведений искусства у людей едет крыша, так?

— Именно. Стендаль действительно писал про Флоренцию, но вот по поводу причин я с ним не согласен. — Профессор вздохнул и отложил вилку. — Ведь каковы симптомы? Внезапно, подчеркиваю, внезапно, начинаются галлюцинации. Потерпевшие рассказывают, что видят определенную картину будто другими глазами, что вроде они ее и рисуют, или находятся в месте, изображенном на полотне. При этом сердцебиение и прочие физиологические показатели зашкаливают так, что нередко жертва синдрома теряет сознание. О чем это нам говорит?

Гийому это не говорило ни о чем. Но израильтянин и не ждал ответа.

— О том, что имеет место явление физической природы. И на что это похоже? Что это нам напоминает, если задуматься? — профессор взмахнул рукой с ножом, словно вел лекцию. — Резонанс, дорогой мой Гийом! И, как следствие, увеличение амплитуды вынужденных колебаний. Но мост ведь не обязательно рушится под строем марширующих солдат, так ведь? Надо, чтоб совпали частоты — солдатская и его, моста, собственная, как в нашем случае — зрителя и картины.

Вот тут Гийом и засомневался.

— Никогда не слышал, что у картин есть частота, — попытался он сказать ровно, без сарказма и иронии.

 

ОБ АВТОРЕ