На улице Качалова
- Вера Львовна Краснопольская была из той редкой когорты русских людей, у которых количество слогов в фамилии превышало сумму слогов имени и отчества. То есть, 5> 2+2. Сама Вера Львовна никогда не задумывалась о подобной математике. Более сорока лет она проработала гардеробщицей в театре Моссовета, где ей регулярно приходилось балансировать количество вешалок и номерков, но цифры эти были вполне доступными. Если Станиславский говорил, что театр начинается с вешалки, то для Краснопольской единственной верной цифрой была та самая одна абстрактная вешалка, то есть единица. Но и о ней она не задумывалась.
Родилась Вера Львовна в 1928 году. Дня её рождения никто не знал, хотя существовала метрика, и вплоть до двадцатичетырёхлетия в 1952 году эта дата отмечалась; иногда вполне бурно, насколько бурные празднования были возможны в годы большого террора и большой войны. Обделять вниманием собственный день рождения Краснопольская начала после смерти Сталина.
В Соединённые Штаты Вера Львовна перебралась в 1995 году, вслед за сыном и дочерью. Она покинула театр Моссовета без особого сожаления, да и в самом театре её уход остался незамеченным. Ровно через двадцать пять лет, в январе 2020 года, она так же незаметно покинула этот мир.
- Вера Львовна Краснопольская переехала жить в дом престарелых в середине две тысячи восемнадцатого года. Официально он считался реабилитационным центром имени Франца Шуберта, но на практике функционировал как дом престарелых, так как, поступая в это заведение после госпиталя, больные домой никогда не возвращались. Некоторые реабилитировались на протяжении нескольких месяцев, прежде чем оказаться в похоронном доме; у других реабилитация длилась не больше недели.
Наша героиня была одной из долгожительниц дома Шуберта, как его называли среди русскоязычного населения. Администрация приняла Веру Львовну в относительно здоровом состоянии. Редкая стенокардия и лёгкая форма диабета вряд ли могли послужить причиной для нового места жительства, тем более для отдельной комнаты, что на Манхэттене было редкостью. Как бы там ни было, Татьяна Краснопольская, дочь Веры Львовны, по-видимому, обладала некоторыми связями в реабилитационном мире и была готова на конкретные финансовые пожертвования, лишь бы пристроить маму в достойном месте.
Краснопольский-младший, сын Веры Львовны, которого звали то ли Владимиром, то ли Сергеем, не возражал. Он находился на западном побережье США, заработка стабильного не имел, детей было трое, заниматься приходилось в первую очередь ими. Основной удар приходился на Татьяну, потому в первую очередь ей и решать, что именно делать с весьма пожилой мамой.
Последняя в последнее время – если так вообще можно выразиться, – надоела родной дочери. Жить вместе было сложно. Главным раздражителем оказались видеокассеты, которые мама требовала ежедневно просматривать на допотопном видеомагнитофоне. Их небольшая квартира в районе Челси была наводнена пением Аллы Баяновой, Изабеллы Юрьевой и Вадима Козина. Были и другие проблемы, естественно.
Переезжать Краснопольская поначалу не хотела, но в итоге была пленена именем Шуберта, надеясь на регулярные концерты классической музыки в реабилитационном порядке, и вообще на яркую культурную жизнь. К сожалению, эти надежды не оправдались, ибо никто из работников дома Шуберта понятия не имел о деятельности человека, в честь которого названо это терминальное пристанище для престарелых людей. К слову, не ведали они и о произведениях Баха, Моцарта и Чайковского.
Своё имя реабилитационный центр получил после того, как один состоятельный ньюйоркец завещал на медицинские нужды чуть ли не всё своё состояние. Шуберт являлся любимым композитором этого филантропа. Поскольку умер молодой Франц после продолжительного сифилиса, филантроп сожалел, что в Вене того периода не было достойных реабилитационных обителей, где талантливые люди могли закончить свой век.
- Являлась ли Вера Львовна талантливым человеком? Скажем так: у нас нет никаких данных о её гипотетических талантах. Как и многие девушки своего поколения, в юности Краснопольская была очарована актёрским мастерством Любови Орловой. Её восхищало, как актриса кричала «За мной!» в фильме «Волга-Волга», как пела про Москву в кинокартине «Цирк», как блистала в роли важной учёной в «Весне». Однако вступительные экзамены в институт кинематографии Вера Львовна провалила, причём дважды. Пришлось поступать в педагогический.
Училась Вера без радости, предстоящая работа с детьми её никак не привлекала. Надвигалась серая, одинаковая жизнь, в которой одна вялая неделя обещала переходить в другую, вполне похожую на прежнюю. Вероятно, Краснопольскую ожидала семейная жизнь с таким же угрюмым мужем, каким был её отец накануне ареста в 1947 году; с таким же скандальным характером, каким славилась её мать, математичка из старших классов, которая и убедила дочь идти на педагогический, убедила по формуле: «А куда же ещё, когда такое делается?» Вера Львовна не вполне понимала, что именно «делалось», но, возможно, мать имела в виду аресты среди родственников и знакомых.
Единственная радость – даже не радость, а удачное совпадение, – заключалось в том, что институт тот убогий, где Вера Львовна нехотя училась учить других, находился неподалёку от улицы Качалова. Именно эта улица сыграла решающую роль в судьбе Краснопольской.
- Поместив маму в дом Шуберта, Татьяна дала себе обещание посещать её ежедневно, желательно утром перед работой и вечером. В первую неделю именно так и происходило. Но шли недели и месяцы, мама не умирала, а личная жизнь дочери находилась в руинах; впрочем, из этих руин было сложно извлечь Татьяну, даже если бы мамы не было в помине.
Она сократила свои визиты до двух в неделю, затем стала наведываться трижды в месяц, а потом и вовсе стала приезжать под Новый Год и в день маминого рождения, которое Вера Львовна не праздновала. У мамы был айфон; они иногда перезванивались. А сами визиты… Надобности в них было мало, одна фальшь, да и только.
Поначалу Татьяна боялась, что мама быстро умрёт в доме Шуберта, потому и заглядывала часто, чтобы впоследствии не винить себя в её смерти, не корить себя за то, что была плохой дочерью. Но мама чувствовала себя отменно, пожалуй, даже лучше, чем дома, – всё-таки наличие медперсонала, пусть несколько дебильного, но хоть какого-то. Да и весь реабилитационный центр, пропитанный запахом мочи и пота, каким бы убогим ни казался Татьяне Краснопольской, – но и в нём соблюдались минимальные стандарты.
Когда ей в конце января двадцатого года позвонила встревоженная медсестра, Татьяна внезапно осознала, что не посещала мать с середины девятнадцатого.
– У вашей мамы какой-то странный кашель.
– Кашель?
– Да. И температура. Вероятно, нечто бактериальное. Завтра утром придёт врач, он пропишет антибиотик.
– Я могу с ней сейчас поговорить?
– Утром. Она недавно заснула. Теперь уже утром.
- Кашель у Веры Львовны случался часто. Можно было даже назвать её астматиком, хотя точного диагноза ей так и не поставили. В молодости она могла остановиться посреди улицы и закашляться секунд на сорок-пятьдесят. В таких случаях иные прохожие шарахались в стороны, иные делали замечания: дескать, отойдите в сторонку, гражданка, сидите дома, если больны.
Лишь один человек отнёсся к Вере Львовне Краснопольской с пониманием. Это был Лаврентий Павлович Берия. Заметив в подзорную трубу, как Вера Львовна переходила улицу Качалова, на которой стоял его особняк, он подозвал услужливого адъютанта и попросил немедленно пригласить эту молодую девушку к себе.
Приятно удивлённую Краснопольскую в течение десяти минут привели к шефу тайной полиции, переселителю разных народов из одного конца советского государства в другой. О Лаврентии Павловиче также ходили слухи, что он часто принуждал юных особ к сожительству.
Именно об этом наша героиня сама заявила в первые минуты знакомства:
– Мне так приятно, Лаврентий Павлович, что вы хотите меня изнасиловать.
- Врачебный консилиум в доме Шуберта состоял из единственного врача по имени Рахул Гупта, который определял, стоило отправлять резидента в госпиталь или нет.
– По-моему, она задыхается, – сообщила медсестра.
– Она не задыхается, – поправила нянечка. – Она просто сильно кашляет.
– Температура 104.5! – Медсестра проверила что-то в компьютере. – Уже пятые сутки не спадает.
– Это хорошо, – заметил доктор Гупта. – Если есть температура, значит, организм борется с инфекцией.
– Думаете, это бактериальное? – медсестра звучала тревожно.
Доктор Гупта зевнул.
– Может быть, бактериальное. А может быть, и нет. Говорите, сильный кашель?
– Да, какой-то необычный. Сухой, продолжительный такой, словно вот-вот горло взорвётся. Будете смеяться: у меня сегодня утром нечто похожее началось. Видимо, что-то нервное. Перед завтраком минуты две длился приступ, но потом стало лучше, и я поехала на работу.
– А кроме кашля?
– Других симптомов нет, – напомнила нянечка.
– Имеем ли мы право в её возрасте отправлять её в больницу? Из-за одного кашля?
– Да, но температура!..
– Антибиотики всё собьют.
– Ну, хорошо. Ещё понаблюдаем.
- Та первая ночь, которую Вера Львовна и Лаврентий Павлович провели вместе, случилась в начале апреля 1953 года. Накануне Берия лично распорядился, чтобы всех незаконно арестованных врачей (а незаконно арестованными были все) выпустили на свободу, а дело о врачах-убийцах, преимущественно еврейской национальности, было прекращено.
Лаврентий Павлович был в прекрасном настроении, как человек, только что сделавший по-настоящему доброе дело. Полностью обнажённый, не желавший скрыть халатом ни единой части своего немолодого тела, он ходил взад-вперёд по гигантской гостиной роскошного особняка и делился планами с новой возлюбленной.
– Страна теперь будет совсем другой. Из лагерей выпустим заключённых. Разрешим частную собственность и свободную торговлю, то есть вернём НЭП и пойдём дальше! Германии дадим возможность определить собственную судьбу, и вообще дадим свободы всем восточноевропейским странам. В нашей стране тоже: свободу слова, свободу собраний и прочие возможные свободы поддержим!.. Всё теперь у нас будет не как при Иосифе бездарном Виссарионовиче.
– Как это здорово! – Вера Львовна заслушалась речью Берии, которого не просто полюбила в одночасье, а который, как она подозревала, давно был ей симпатичен и бесконечно дорог по газетным портретам.
Впереди маячила не только бурная личная жизнь, но и жизнь в новой стране, в той самой прекрасной России будущего, которая будет создана усилиями Лаврентия Павловича Берии.
Она покинула его особняк на улице Качалова, преисполненная невероятным наплывом чувств. Никогда прежде Вера Львовна не ощущала подобного притока оптимизма и счастья. Оно было здесь и сейчас, это банальное женское счастье рядом с любимым человеком. Тот, кого она прежде знала лишь по портретам, теперь превратился в осязаемую фигуру с голосом, запахом и конкретными качествами, о которых девушка из бедной семьи (впрочем, почти все советские семьи были бедными) могла только мечтать.
- Вера Львовна забеременела от Лаврентия Павловича, скорее всего, в ту первую ночь, хотя, возможно, и несколько позже. Всего таких ночей у них было четыре. Всё-таки он был государственным мужем, у него были постоянные поездки по стране и за рубеж. К середине июня она поняла, что скоро их будет трое, о чём и поспешила сообщить Берии через адъютанта. Он, в свою очередь (Берия, не адъютант), пообещал связаться с Краснопольской 26-го июня, то есть в её день рождения. Просил передать, что они отпразднуют этот особенный день у него дома, и заодно обсудят совместные планы на будущее.
Увы, но в тот июньский день, буквально за несколько часов до намечавшейся встречи, Лаврентия Павловича Берию арестовали его товарищи по партии. Через несколько месяцев он был расстрелян, хотя слухи ходили, что это случилось в тот же день, 26-го июня. Уж очень боялись бывшие соратники Лаврентия Павловича. Боялись, ибо не могли подняться до его интеллектуального уровня, до его понимания правильной экономической линии для советской России, до его трепетного отношения к гражданским и политическим правам, до его общения и обращения с женщинами, наконец.
Этот день стал для Краснопольской чёрным, роковым, просто самым страшным днём.
Несколько позже, когда Татьяна была ещё маленькой, Вера Львовна дважды порывалась покончить счеты с собственной жизнью. Именно 26-го июня, в свой день рождения. Первый раз она перерезала себе вены, однако спасли врачи – наверное, те самые, которых выпустил из тюрьмы Берия. В другой раз она пыталась выброситься из окна, но в последнюю секунду включился трусливый тормоз с избитой фразой: «Господи, что же я делаю!»
Приходилось жить. Из педагогического института пришлось уйти. Подвернулась работа в гардеробе театра Моссовета, совершенно случайно, просто как возможность иметь некоторый доход и бесплатно ходить на все спектакли. Так Вера Львовна и проработала несколько десятилетий, без малейшего энтузиазма, без какой-либо душевной искры. Лишь однажды она испытала небольшой всплеск эмоций, когда переспала с каким-то постоянным посетителем театра, внешне напоминавшим ей Берию. Тоже лысый такой, с пенсне, пузатенький, – реинкарнация, да и только. Вот только мозгов у того театрала было маловато, да и любовником он был вполне заурядным. Тем не менее, младший её, то ли Владимир, то ли Сергей, был от него, потому и записали его Николаевичем. А вот Татьяна была записана Лаврентьевной, как полагается. Только фамилию пришлось свою дать; впрочем, предполагалось, что с замужеством она всё равно поменяется. Никто ведь не думал, что Татьяна Лаврентьевна окажется старой девой.
- Стоя у изголовья матери в госпитале «Маунт Синай», куда Веру Львовну после недельной задержки всё-таки привезли, Татьяна испытывала странную смесь презрения и сострадания. Она понимала, что в свои почти девяносто два мать может умереть. Температура не спадала несколько дней. Самостоятельно дышала Краснопольская с трудом, поэтому врачи настаивали на интубации. К тому же, врач что-то сказал про цвет мочи Веры Львовны. Татьяна не помнила, что именно.
Да, она жалела собственную мать, как, вероятно, это и должно происходить по биологическим законам. При этом Татьяна не могла простить бериевского отцовства и сохранённую память об этом так называемом отце. Ей казалось, что именно из-за дьявольской бериевской крови на неё никогда не смотрели мужчины. Сколько она ни пыталась скрыть этот подлый факт собственной родословной, Вера Львовна была тут как тут:
– А вы знаете, кто папочка у нашей маленькой Татьяночки?
Убила бы эту суку! Пусть задыхается от воспаления лёгких, не фиг её интубировать.
- Однако долговязый врач с кучерявыми волосами сказал, что у Веры Львовны Краснопольской совсем не воспаление лёгких.
– Я не знаю, что именно, но лёгкие у вашей мамы в полном порядке.
– Может, грипп какой-нибудь? – спросила Татьяна.
– Возможно, но с точностью не скажешь. В таком возрасте вообще сложно определить, от чего умирает пациент. Мы обычно говорим: от старости.
Татьяна вздохнула:
– А она точно умирает, да?
Долговязый врач развёл руками.
– Ну, а вы как думаете?
– Я ничего не думаю: я вас спрашиваю как профессионала.
– Боюсь, после интубации ваша мама в себя уже не придёт.
– Да не надо её мучить всякими трубками! Дайте человеку спокойно умереть.
– Дадим.
– Пожалуйста, дайте.
- Проработав более четырёх десятилетий гардеробщицей в театре Моссовета (это было абсурдное место, но куда она, квази-вдова квази-правителя, могла податься?), Вера Львовна привыкла находиться в ожидании.
Она привыкла ждать антракта, третьего звонка, конца спектакля и, наконец, того вожделенного мгновения, когда последнее пальто исчезало с вешалки.
Вера Львовна Краснопольская также ждала Лаврентия Павловича. Она никогда до конца не верила, что его убили. Надеялась, что эти подонки во главе с Хрущёвым сохранили ему жизнь в последнюю минуту, что держали в какой-нибудь Богом забытой тюрьме, сменив ему фамилию и заставив забыть о прошлой жизни и политической деятельности. Ждала, что всё же его выпустят на волю после долгих лет заключения. Ждала и надеялась, что он придёт в театр Моссовета посмотреть какую-нибудь пьесу с актрисой Орловой и – ба-бах! – увидит Веру Львовну.
Она надеялась до середины девяностых годов, когда стало понятно, что Лаврентий Павлович никогда уже не придёт, так как, если и остался тогда в живых, то к ельцинскому времени уже точно умер, – всё-таки в 1899 году родился.
Посему Вера Львовна уволилась из театра и уехала в Соединённые Штаты.
Вдали от родины она ждала, что мнение о Берии поменяется к лучшему. Ждала, что в нём начнут видеть несостоявшегося реформатора, а не состоявшегося костолома. Ждала, что оценят его вклад в атомный проект. Ну, и надеялась, что признают её, Веру Львовну, главной женщиной этого великого человека.
На смертном одре, пока Краснопольская ещё была в сознании, она тоже ждала. Теперь она ждала встречи с Берией. Да, она была атеисткой. Это правда. Но даже атеист немного верит в высшие силы и в жизнь после смерти.
Шанс увидеться с Лаврентием Павловичем был невелик. Ведь даже если загробная жизнь и существовала бы, они ещё должны были найти друг друга в той новой жизни, после почти семидесяти лет разлуки. Но шанс этот всё равно был выше той крошечной вероятности их внезапной встречи в апреле 1953 года.
– Это произошло на улице Качалова, – совсем слабым голосом сказала Вера Львовна Краснопольская, но эти последние слова были произнесены в пустоту. Татьяны рядом уже не было, а медицинский персонал по-русски не понимал.
Через несколько минут она впала в беспамятство.