57(25) Олег Шварц

Человек-невидимка

Над дорожкой застывшая дымка,
Вдалеке силуэты людей,
И бредёт человек-невидимка
По невидимой жизни своей.
Он красив, хоть уже и не молод,
Но в его постаревшей душе
Светлый нрав, превратившийся в холод,
И мечты догорели уже.
Исчисляя дорожку не в метрах,
А в часах, а быть может, в годах,
Он идёт, подгоняемый ветром,
От начала её – в никуда.
Он живёт в своём доме, как в гетто,
На столе ждёт набросок стиха,
Он допишет его до рассвета,
И отправит потом в облака.

Колледж имени мистера Джона

Кто такой был Джон Брайс, я не знал никогда,
Колледж имени мистера Джона
Проколол мою жизнь и завис, как звезда,
Над балконом у самого дома.
Курс был краток. Пять дней отходил я туда,
С парты клял тель-авивскую зиму,
Дождь по листьям стучал, как стучат поезда,
За окном проходящие мимо.
“Вы садитесь со мной!”. Ты была так строга,
Как с нашкодившим братиком младшим,
Проливались дожди и вздымались снега
Над дрейфующей партою нашей.
Я уехал, и поезд мотало в огне
Уходящего дня над заливом,
И весна Калифорнии скалилась мне,
Увязая в зиме Тель-Авива.
Это было в две тысячи пятом году,
Но найди меня, я заклинаю!
Может, имя твоё, что забыл на беду,
Прокричит мне гусиная стая.
Я назвал тебя Джава. Пусть бредится мне,
То, что мы там учили как будто,
И взойдёт в Сан-Франциско туманной весне
Тель-Авив той зимы поминутно.

***

Не спал, всю ночь писал стихи,
И то, что в сердце было стёрто,
Вдруг зажигало маяки
Давно оставленного порта.
Я улетал. Я вне себя
Ходил по городу в печали,
И, горбясь, тучи рассыпались,
Как корм взлетевшим голубям.
Но хлеба рыхлые комки
Мгновенно растворялись, будто,
Склевав с протянутой руки,
Их разом проглотило утро.
Потом, собравшись в купола,
Как птицы, разлетались тучи,
Как будто там церквей летучих
Звенели все колокола,
И улиц строились ряды,
И я, в тот город перебравшись,
Шёл по бульвару, словно павший
Солдат за линией судьбы.

***

Вместе с музыкой время звучало,
Обжигали мгновенья, как ноты,
И назавтра семья ожидала
Наступления новой субботы.

И кухонный удушливый воздух
Накалялся от горького смеха,
И качались, как маятник, звёзды,
И качалось, как маятник, эхо.
Тут надежда, как будто, мечтала
Поскорее дожить до субботы,
И, как музыка, жизнь напевала
Обгоревшие звонкие ноты.

***

Я небо своё привёз с собою,
Оно мне ближе, оно родное,
Оно оттуда, где я родился,
И проплывают в нём гуси Нильса.
Оно неведомое, большое,
И пустотою ранит порою,
Поди оно далеко от рая,
Но я ведь рая совсем не знаю.
Оно вальяжно в окне парило,
Напоминало, что я бескрылый,
Как поезд мчалось и улетало,
Мне оставляя одни вокзалы.
А я вскочил на подножку смело,
Хоть безбилетник я неумелый,
Куда несёт меня? Может, в сказку?
А дождь – невидимых рельсов смазка?
Я позвоню домой. Может статься,
Что старше я себя лет на двадцать,
Мой голос в трубке споёт две ноты:
“При-вет!” – Я глупо отвечу: “Кто ты?”
Мы детства нашего кровь и вены,
Я от тебя никуда не денусь,
К тебе приду, только повзрослею,
И не закончится одиссея.
Я попрошу тебя, небо-поезд,
Верни к родимому дому, то есть
Туда, где взмок мой кораблик в лужах,
И с другом детства ещё я дружен.
А может, там я не рос и не был?
И понесёт меня дальше небо,
И утром ранним войду я тенью
В мой город до моего рожденья.

***

Рождения нелёгкий груз
Лишь только в странствие пущусь,
Мешком повиснет на спине,
А что в мешке – не скажут мне.

И кто повесил мне его?
То замысел иль баловство?
То чей-то вздор, игра, расчёт?
Никто ответа не даёт.

Воз сожалений, зол и бед
Прицепом тянется вослед,
И как палач или игрок,
Я скинуть с плеч могу мешок.

Но смерти страх, как дух сакральный,
Ко мне привязан изначально.