Он, она и Тель-Авив
(фрагменты повести)
***
За прилавком книжного магазина сидел грузный человек, лет пятидесяти, без каких-либо следов растительности на голове.
– Привет, Алексей, проходи.
– Ну что, Юра, прочитал, то, что я тебе передал? – начал Лёша с места в карьер.
– Да, есть о чём говорить.
– Ну, так может и аванс, такой малюсенький, – он показал на пальцах, – выпишешь?
Лицо человека за прилавком приобрело недовольное выражение, и он стал похож на ворчливого ребёнка, страдающего ожирением.
– Лёша, давай говорить серьёзно, потому что к работе надо относиться именно так. Ты взрослый человек и сам прекрасно понимаешь, что в теперешнем состоянии никакого аванса быть не может, ни от меня, ни от кого-либо вообще. В общем-то, сейчас нет ничего! Просто ты затронул мою больную тему, Тель-Авив, – поэтому мне хочется с тобой об этом поговорить. Поверь моему слову, в теперешнем состоянии эта рукопись не заинтересует никого, ну, естественно, кроме меня. Ту книгу, что ты задумал, сложно продавать вообще, тема не проста для маркетинга.
– То есть?
– Ну вот, например, твоя предыдущая книга о тель-авивской бирже. Её продавать легко. Всё сводится к простому тезису: «Заплати небольшие деньги за книгу, для того, чтобы научиться разбираться в бирже и нормально зарабатывать». А для того, чтобы книга о Тель-Авиве нормально продавалась, – это должна быть бомба, шедевр. А у тебя всё сухо, академично, не интересно.
– Поясни.
– Поясняю: ты описываешь интересные вещи, а читатель не сможет воспринять это так, как нужно.
– Не понял.
– Ну вот, например. Ты отлично перевёл четверостишие Бялика. Помнишь его?
– Конечно:
Огрошую тебя
Огазированный
Омилуюсь твоей сдачей
Очарованный[1]
– Так вот, сам перевод – отличный. Во-первых, потому что других переводов не существует, а во-вторых, потому что действительно хорош. Но, кроме этого четверостишья, ничего нет. Ты не передал ту атмосферу, никак не показал, что для жителей означало это место на самом деле…
– То есть?
– Ну, смотри, 1910-й год. Ничего нет. Ещё нет ни страны, ни Тель-Авива. Есть какой-то маленький пригород арабского Яффо, населённый нелюбимыми и презираемыми местным населением евреями. Ещё нет абсолютно ничего. И вдруг, посреди этого ничего, словно фонтан в безводной пустыне, возникает место – киоск.
Он прервался на секунду, обдумывая следующее предложение.
– И сразу же, местное население понимает, что уже есть что-то!.. Люди сразу понимают, – продолжил он, – что появилось что-то совершенно замечательное. Есть место, куда можно выйти, встретиться с друзьями, других посмотреть, себя показать, куда можно пригласить девушку.
Он сделал большой глоток кофе, и Лёша с удивлением отметил, что взгляд собеседника перестал блуждать и стал одухотворённым.
– Жители вдруг осознают, что здесь будет большой красивый город, и что именно здесь и сейчас к этому городу сделан первый, маленький, но такой важный шажок, а ты этого не показал… Вот даже четверостишье Бялика. Ведь смысл очень прост: «Красавица, налей мне газировки, я тебе дам грош, а ты мне вернёшь сдачу милями[2]». Ты написал, что это был просто флирт с молоденькой продавщицей, но ведь это не так!
Пойми, – продолжил он, – поэты люди восторженные. Таким был и Бялик. А его восторга по поводу того, что уже есть, где посидеть с друзьями, обсудить мировые проблемы в обществе местных пикейных жилетов, увидеть девушек, прихлёбывая газировку, пофлиртовать, и всё это меньше, чем за грош… Этого ты абсолютно не показал!
Ладно, – усмехнулся он, – будем работать.
– Кстати, – Лёша глубоко затянулся сигаретой. – Ты сказал, что книгу по бирже легко продавать. Юра, мне бабки очень нужны.
Взгляд издателя потух, глаза устремились куда-то в пустоту.
– Ты забываешь, что издать книгу – это расходы. Твоя книга их ещё не окупила.
– Ну, хоть пятьсот шекелей. У меня сейчас с деньгами совсем труба.
– Сейчас триста, и это последнее слово. Не проси и не канючь. Придётся подождать где-то ещё годик. Тогда можно будет о чём-то говорить. Распишись вот здесь.
Положив деньги в кошелёк, Лёша вышел из магазина. На душе было хорошо и спокойно.
По пути его глаза наткнулись на двух личностей, нетрадиционной сексуальной ориентации; на тротуаре были разбросаны бесплатные рекламные журналы, с первого взгляда на обложки которых становилось понятно, что это за продукт.
«Зазывают, как в новый ресторан, – подумал он, – а с другой стороны, что тут такого? Реклама как реклама. На самом деле, в сексе, как ты не верти и не расписывай, ничего нового быть не может. Человекообразные существа делали это еще до того, как стали людьми. Недавно появился виртуальный секс. Но на поверку оказалось, что и это старо, как мир, и даже в Торе описано, – как грех Онана. На ʺстарую тахану[3]ʺ сходить, что ли? Нет, слишком грязно, слишком много «сермяжной правды жизни» даже для меня. А куда же пойти?»
На душе до сих пор оставалось приятное ощущение от полученных денег.
«А, – подумалось ему, – живём один раз. Пойду в “Весёлый домик”». Такое название жители Тель-Авива дали роскошному дому терпимости, появившемуся недавно напротив «Банана бич». «Там чисто, девочки красивые, обстановка приятная. Правда, дороговато, но оно того стоит».
Он сам не понял как, но его мысли неожиданно переключились на Лилю. «Слушай, – обратился он сам к себе, – а зачем ты её держишь у себя дома? Зачем она вообще тебе нужна? Ведь всё просто, как три копейки! У тебя дома симпатичная сексуальная девушка, а ты думаешь, к какой проститутке пойти! Так зачем она тебе нужна? Поговорить с ней абсолютно не о чем. Секса с тобой она не хочет совершенно. Когда ты на неё сильно «наезжаешь», даёт себя раздеть и лежит как бревно, – офигеть, как романтично!! А всё её либидо направлено исключительно на твои мозги. Ни помощи, ни страсти, ни удовольствия, одни проблемы. Не твоя она. Тебе вон в собственный дом возвращаться неохота, когда она там. Всё, решено, пусть валит к своей маме в Бат-Ям. Надо будет с ней поговорить сейчас, не откладывая в долгий ящик. Чем раньше свалит, тем лучше».
Занятый своими мыслями, по дороге домой он зашёл в киоск на старом автовокзале, купил сигарет и начал подниматься по Гдуд hа-иври на Алию.
По дороге его остановила симпатичная девушка:
– Извините, пожалуйста, можно воспользоваться вашим телефоном? Только на минутку, мне лишь нужно сказать пару слов, – обратилась она к нему на русском.
У неё было, открытое, искреннее, чуть-чуть раскосое лицо, а сердечная бесхитростная улыбка украсила её щёки очаровательными ямочками.
– Конечно, нет проблем.
Она быстро набрала номер. «Ну что, получил свою выручку, мудило?» – донеслось до Лёшиного уха. Реакции он не услышал, а лишь разобрал её ответ: «Отсоси, козёл!»
Она нажала на красную кнопку «END» и, улыбаясь, вернула ему телефон.
– А ты здесь работаешь?
– Сегодня уже нет, – снова улыбнулась она и быстро, весёлой, почти подпрыгивающей походкой прошла в один из пассажей.
Он продолжил путь, погружённый в свои мысли. Вдруг «Турецкий марш» телефонного звонка прервал его шаг.
– Алё!
– Кто это? – спросил мужской голос на другом конце линии.
– Ничего себе, сам мне позвонил, а потом спрашиваешь, кто я.
– С твоего телефона только что девушка звонила. Где ты находишься?
– А тебе какое дело?
– Ты не груби, придурок. Я здесь задаю вопросы. Кто ты?
– Слышишь? Тебе же сказали, что делать, вот иди и отсасывай, козёл!
Лёша нажал красную кнопку на своём «эриксоне» и продолжил путь. Его обогнал «фиат пунто», проезжавший на малой скорости. Стоявшая неподалёку девушка подняла руку. Машина приостановилась для того, чтобы осмотреть “ночную бабочку”, и вдруг один из искателей приключений изнутри машины заорал на неё раздражённым низким голосом:
-Тьфу, блин, педик вонючий! А ну, вали отсюда, коксинель[4] хренов.
Из удаляющейся машины послышался весёлый смех.
– У тебя сигареты не найдётся?
Бросив на неё внимательный взгляд, Лёша оценил могучие плечи, толстые пальцы, низкий голос, – и понял, что разозлило ночных гуляк. Конечно же, когда она родилась, это был мальчик. На неё же весь инцидент не произвёл абсолютно никакого впечатления.
– Да, пожалуйста.
Он щёлкнул по коробке «Пэл-мел» так, что одна сигарета оказалась немного поверх других, и протянул ей пачку.
– Спасибо. Тебя как зовут? Я Дина, – улыбнулась она.
– Лёша. Но знаешь, я не по этим делам.
– Да не волнуйся, я это вижу. Мне просто нужно с тобой поговорить.
– Что? – удивился он. – Именно со мной?
– Да, с тобой. Пойми, я под «трипом»[5]. Мне нужно рассказать, мне нужно выговориться с правильным человеком, иначе это меня не отпустит. А ты и есть тот человек. Ты человек травы.
– А это что такое?
– Разделение на «людей травы» и «людей бутылки» произошло очень давно. Дело было перед Судным днём.[6]
И сказал Господь Моисею так: пусть возьмет Аhарон от общества сынов Израиля двух козлов в грехоочистительную жертву.
Лёшу ошеломили перемены, произошедшие с его собеседницей. Улыбка, зовущая клиентов, исчезла, лицо приобрело неземное, отстранённое выражение, глаза устремились куда-то вверх.
И возьмет он двух козлов, и поставит их пред Богом у входа в шатер откровения. И возложит Аhарон на обоих козлов жребий: жребий один для Бога, и жребий другой для Азазеля.
И взял Аhарон двух козлов и возложил на обоих жребий: один для Бога, другой для Азазеля. И взял он козла, на которого выпал жребий для Бога, и зарезал козла жертвы грехоочистительной, которая за народ, и искупил от преступлений их, и от всех грехов.
– Я знаю эту главу[7], это «Ахарей мот» – после смерти. Но она звучит не так!
– Не мешай мне, – рявкнула Дина. – Ты лишь читал, что написано, а я тебе говорю даже не то, что слышу, а что проходит через меня, через мою кровь, мои вены, через каждую клеточку моего организма. Откуда тебе знать, что люди не извратили речения Всевышнего. Не смей меня перебивать во время откровения!!
Вспышка её гнева и злости была настолько неожиданной, что он не нашёл, что возразить. А она, тем временем, продолжила:
И спустилось на народ Израиля благолепие, и сошла на него Божья благодать.
А Аhарон подвёл козла живого, и возложил обе руки свои на голову живого козла, и отослал его в пустыню, чтобы понёс на себе козел все провинности их в страну крутых ущелий и оврагов.
И побежал козёл в пустыню.
И лежали люди на траве, потому, что хорошо им было и пребывали они в неге и благости, и поэтому многие стали называть их людьми травы.
И не трогали козла люди травы, потому что были очищенные и не хотели проливать ничьей крови. Но были рядом другие люди; лишь для вида признавали они Бога Всесильного, и предавались они неумеренным винным возлияниям, и кружились в отвратительных плясках, и устраивали богопротивные оргии.
И пробегал козёл, которому выпал жребий для Азазеля, мимо этих людей.
И отделился от этих людей человек – Авшалит, сын Ицhара, сын Кеhата, сын Леви, брат Кораха.
И был у него в руках кувшин с вином. И допил он вино из кувшина, и приблизился к козлу и ударил его кувшином, и умер козёл для Азазеля.
И стало общество Израиля называть этих людей людьми Азазеля и людьми кувшина, потому что кувшином они убили козла. А позже стали называть этих людей людьми бутылки.
Она замолчала. Взгляд потух, а губы снова вернулись к дежурной улыбке: «чего изволите».
– Так что, – Лёша наконец пришёл в себя от неожиданности, – первосвященник Аhарон обкурил свой народ «ганджубасом»?
– Конечно же, нет. Не ёрничай. Всё ты понял. Смесь благовоний была лишь для хорошего запаха, и не было там «плана». А на людей сошло благолепие и Божья благодать от присутствия Всевышнего в каждом из них.
– А те, ну, другие люди? Они что, не ощущали присутствия?
– Ощущали. Но у них внутри был не Всевышний, а Азазель.
– Почему же Он сразу не уничтожил «людей Азазеля» или «людей бутылки»?
– Я думала об этом. Всевышнего трудно понять, ведь у Него свой путь. «Люди травы» генерируют нужные идеи и начинают нужные проекты. Но их надо воплощать в жизнь, а «люди травы» в чистом виде слишком наивны и беззащитны для этого. Для того, чтобы воплощать проекты в жизнь, надо хорошо знать и понимать людскую грязь, и тут без «людей бутылки» никак не обойтись. На самом деле, и «люди травы», и «люди бутылки» в чистом виде встречаются очень редко. В большинстве намешано и того, и другого в разных пропорциях. Но мне просто дано чувствовать людей, в которых присутствие Всевышнего – в большой концентрации. А «под трипом» это усиливается во много раз, и в таком состоянии я точно знаю, что такому человеку я должна сообщить откровение, и я чувствую по своему состоянию, что, если я этого не сделаю, то могу попасть в «психушку».
***
Офис нужной маклерской конторы располагался недалеко от нового автовокзала, на пересечении улиц Неве-Шаанан и Бней-Брак.
Жизнь тель-авивских улиц Алина условно делила по времени на три стадии: деловую, развлекательную и разгульную.
Деловая стадия начинается с первым автобусом, без пятнадцати пять. Город в один момент наполняется шумом автобусов, моющих машин, станков для уборки улиц, машин, спешащих до возникновения пробок попасть к месту назначения, и людей, спешащих на ранние автобусы, к подвозкам или к своим машинам, что невольно навевает сравнения с большим муравейником,
Поскольку Тель-Авивскую Центральную автобусную станцию можно сравнить с сердцем, гоняющим кровь по транспортным капиллярам общественного движения страны, то здесь движение и суета городского человейника видны особенно ярко. Район очень быстро заполняется людьми, спешащими на работу, приезжими, прибывшими решить в Тель-Авиве свои дела, тель-авивцами, едущими в другие города. Но так как этот район стал прибежищем криминала, а также изгоев и отщепенцев со всех концов Израиля, эта утренняя суета к аборигенам района имеет мало отношения.
Внутренняя жизнь района начинается позже: часов в 9-10 утра. Открывается большинство магазинов, контор оптовой торговли, офисов по продаже и съёму недвижимости, мастерских, пекарен и кафе.
Примерно в это же время начинают работать и некоторые “махоны”, но у них в эти часы работы очень мало. В то же время начинают выползать из своих нор (кто из квартиры, кто из нежилого дома, а кто и из-под моста) сами жители района. Воры, “работающие” в магазинах, быстро разбредаются по остальным районам города, нищие идут со стаканом к своим перекрёсткам, кто-то спешит в Яффо, чтобы успеть получить порцию адолана[8].
Пик деловой стадии где-то от двух до четырёх часов пополудни. В это время в офисах заключается большая часть легальных сделок.
Часов с пяти-шести начинается стадия развлекательная. Открываются многочисленные пивные и ресторанчики, в которых большей частью сидят иностранные рабочие, часто с временными подругами (у кого они есть). Их женщины закупаются в продуктовых магазинах, а мужчины треплются с товарищами за бутылкой пива. Из многих ресторанов доносится музыка, причём на самый разный вкус: ближневосточная, средиземноморская (в основном греческая), русская, румынская, китайская.
Часов в 8-9 наступает стадия разгульная. Начинают работать в полную силу большинство “махонов”, выходят на промысел машинные воры и грабители. В это время в биллиардных и кафе, в офисах хозяев или в специально оборудованных комнатах гостей совершается большая часть наркосделок и улаживаются многочисленные конфликты, касающиеся деятельности “махонов” (кто сколько и кому должен заплатить; сделки, связанные с переходом “работниц” из одного заведения в другое, кто кого “крышует” и т. д.)
Пик разгульной стадии – приблизительно с 11 вечера и до трёх-четырёх часов утра. Громкая музыка слышится со всех сторон. Посетители ресторанов и кафе уже порядком набрались. По «махонам» бродят толпы арабов, приезжающих в Тель-Авив именно за этим, и иностранные рабочие, обычно, уже успевшие прилично набраться. Нередко можно увидеть наркоманов, шляющихся по «махонам» с товаром, украденным за день.
По классификации Алины, «тахана» в это время находилась в разгаре своей деловой стадии.
На секунду остановившись, Алина критически осмотрела себя ещё раз в стекле витрины, и потянула на себя дверь.
Валера разговаривал с клиентом. Он мельком взглянул на неё:
– Я скоро заканчиваю; если хочешь, пойди приготовь себе кофе.
Она не преминула воспользоваться его предложением. Пройдя через салон, она оказалась в небольшой кухоньке, отгороженной гипсовой стеночкой.
Едва успев приготовить себе кофе, она услышала, как закрывается дверь за посетителем; и сразу после этого Валера её позвал:
– Давай, Алина, иди сюда, присаживайся.
Пока она подходила к столу он, бегло оценив её взглядом, подумал: «А как приоденется, накрасится, – она ещё очень даже неплохо выглядит. Несколько худощава, но это даже сексуально».
Она села напротив него.
– Как дела, Алина?
– Да нормально, вот только с деньгами очень туго.
Она открыла сумочку и достала оттуда заранее приготовленные и аккуратно сложенные деньги.
Пересчитав, Валера покачал головой:
– Ты что, издеваешься надо мной? Мы договаривались на 1400, а здесь всего 550. Нет, нет, так не пойдёт.
– Ну, Валерочка, клянусь, больше нету. Я теперь тебе каждый день буду по двести заносить, пока весь долг не покрою.
– Да зачем мне это нужно? Сейчас спрос сумасшедший, а я тут с тобой буду мучиться? Нет, мне этого не надо. Давай, освобождай квартиру, у меня уже есть на неё несколько клиентов. – Он протянул ей обратно деньги. – Возьми деньги, сейчас они тебе очень нужны. Новое жильё искать надо.
Улыбнувшись, она взяла его руку в свою, стрельнула на него глазами так, как только она умела, когда ей действительно нужно было “завести” клиента, другой рукой взяла деньги со стола, вложила в его другую руку и сжала её.
– Валера, ну разве можно выгонять женщину на улицу? Мы же всё-таки не чужие друг другу, ведь многое вместе прошли. Милый, только скажи, и всё тебе будет…
Левой рукой он обнял её за шею.
– Пользуешься ты моей слабостью. Скажи, ты в попку даёшь?
«Чёрт, ну почему вы все извращенцы-то такие»?
Вообще-то она ЭТО не то, что не любила, а просто не могла, по физиологическим причинам. Когда-то, ещё до замужества, поддавшись на уговоры своего тогдашнего парня, она попробовала, и после этого зареклась не делать этого ни при каких обстоятельствах.
«Да ладно, посмотрим, кривая выведет».
– Я же сказала, для тебя – всё, что угодно!
– Хорошо, подожди минутку.
Подойдя к двери, он снял табличку «[9]פתוח» и повесил другую, с надписью от руки «[10]מייד אשוב» и закрыл дверь на ключ.
Алина тем временем достала из сумочки пачку салфеток, осмотрела интерьер комнаты и обратила внимание на большое мягкое велюровое кресло, стоящее возле столика.
«Это то, что надо; здесь ничего лучшего, пожалуй, не найдёшь».
Валера уже стягивал футболку.
– Вот же я, голова садовая, резинки забыла, выскочи в киоск.
– Да не нужно, зачем? Так намного лучше, помоешься потом.
Быстро окинув его опытным взглядом, она сразу обратила внимание на обвисший член.
«Ну что за засада, везде задница, ещё и с этим придётся работать. Надеюсь, что хоть с правилами гигиены он хоть немного знаком».
– Придвинь, пожалуйста, кресло поближе к «шаишу[11]».
Пока он двигал кресло, она спокойно разделась, внутренне настраиваясь.
Сложив аккуратно одежду на стул, она не спеша начала к нему приближаться, давая возможность себя осмотреть, зная не понаслышке, что выглядит она, несмотря на свой образ жизни, ещё очень неплохо, и понимая, что чем больше он сосредоточится на ней сейчас, тем меньше надо будет с ним “работать”.
Подойдя к нему, она обняла его за плечи, начала целовать, переходя с лица на шею, потом на живот:
– Всё хорошо, милый, расслабься, ни о чём не думай. Всё остальное сейчас не имеет значения, только я и ты…
***
Выйдя на улицу, она закурила и не спеша побрела в направлении своего дома. Настроение было отвратительное, и она не могла объяснить себе, почему. Ведь действительно – её день, новости-то отличные! И с квартирой всё прекрасно решилось, а уж о её бывшем сутенёре и говорить нечего! Это в разговорах с другими девушками она хорохорилась, делала вид, что не думает о нём вообще. Но, на самом деле, у неё внутри всё содрогалось от одной мысли о встрече с ним. И работала только на «тахане» и в тех местах, про которые знала, что «крыша» там очень серьёзная. Да, только сейчас, после последнего разговора, она окончательно решила попробовать поработать в новом месте, на Алленби, в «Весёлом доме», как его называли. И место хорошее, недалеко от моря, и клиентура лучше. Так что, действительно, для неё всё сложилось просто великолепно. Так почему же настроение такое плохое?
Её вернул к действительности телефонный звонок.
– Хай, Динуш, как дела. Уже закончила с клиентом?
– Да. А ты?
– Быстрая ты. Я тоже всё решила, домой иду.
– Так давай встретимся около твоего дома, минут через пять.
– Давай, пока-пока!
Динка ждала её возле подъезда.
– Привет, Алинка, ну чего опять у тебя морда лица такая кислая? Что-то не так?
– Да нет, всё нормально. Динуш, давай поднимемся ко мне. Жарко, да и рожи эти на улице неохота видеть.
В квартире она сразу включила кондиционер.
– Динка, чего ты как неродная, наливай себе колы, не стесняйся.
– Слушай, что с тобой не так последнее время? – подруга сделала большой глоток. – Всем недовольна, всё тебе не так, не эдак. Что происходит?
– Знаешь, Дин, я тут задумалась о своей прошлой жизни и не нашла там ни одного светлого пятнышка. Я ведь росла вполне, можно сказать, нормативной, скорее даже хорошей, несмотря на то, что мать пила. Старалась, училась хорошо, в хоре пела. Воспитательницей в детском саду работала. Почему так получилось, чёрт возьми? Какого хрена я делаю на «тахане»? Что за грёбаная жизнь у нас была! В какой же гребанутой стране мы родились!
– Что ты имеешь в виду?
– Понимаешь, ты из Питера, тебе, наверное, это трудно понять. А я из небольшого посёлка под Нежином. Ты себе не представляешь жизнь советской глубинки. Сплошной мрак, никакого лучика света. Да блин, меня же с четырнадцати лет насиловали! Да все мои подруги лишились девственности именно так! Ни закона, ни защиты, ни хрена! Да лучше бы мне уродиной родиться, счастливо бы жила! Какая мне польза была от того, что я симпатичная? Нормально ухаживать, нормально начать с девушкой никто и не пытался, все вокруг только и хотели, что трахнуть! А менты даже не пошевелятся, только и умеют, что взятки брать. А все вокруг лишь сочувственно головами кивают да сплетничают за спиной.
Алина не была слезлива, но вдруг неожиданно для себя обнаружила, что потекла тушь под правым глазом. Быстро вытерев слезу салфеткой, продолжила:
– Да я с наркоманами водиться начала потому, что они хоть насиловать не пытались! А замуж как вышла? Влюбился в меня местный бандит, повадился ездить ко мне. Попробовала бы я его не пустить! Так все вокруг, и соседи, и начальство, зашикали: «Нехорошо, работник системы образования, какой пример детям подаёшь». Так и заставили, падлы! Боже, а как же мне хреново с ним было, как же он меня бил!! И главное, ни за что! Напьётся, сволочь, и давай кулаками махать. И ты знаешь, я разговаривала с жёнами его друзей, так для них это нормально. Да в каком другом языке ты найдёшь поговорку «бьёт – значит любит»? А мне все вокруг так говорили! Последний раз так бил, что руку мне сломал. И что мне было делать? Да я в Израиль свалила, только чтобы от него подальше быть! Бля, что за жизнь такая грёбаная, что за страна уродов! За что нам это?
– Всему есть объяснение, – неожиданно серьёзным тоном сказала Дина. – Что ты хочешь от страны бутылки с центром в городе гнилой воды?
Алина посмотрела на подругу с недоумением и вдруг увидела, что Динино лицо приобрело какое-то неземное, отстранённое выражение, глаза устремились вверх, сосредоточившись на лишь ей видимой точке.
– Москва – moskava в переводе с мерянского (мёртвого языка угро-финской группы) означает «гнилая вода» или «черная вода» – по сути, «вода смерти». Если отметить все кладбища на карте города, то взору предстанет буквально город мертвых. Общее количество кладбищ, на которых стоит сегодня город, перевалило за тысячу.
– Ты знаешь, – сказала Алина после минутной паузы, – я сейчас подумала о твоих словах… Что-то в них действительно есть.
– Что значит: «что-то есть»?!
Дежурная улыбка «чего изволите» снова вернулась на Динино лицо.
– Я понимаю, ты, конечно же, так не считаешь, но я уверена – это откровение! Понимаешь, когда на меня это находит, сама не знаю, что я скажу в следующий момент. Такое впечатление, как будто кто-то сидит внутри меня и говорит всё это. Как тебе объяснить? Вроде как открываю рот, говорю, а слова и мысли не мои, а кого-то другого… А я лишь инструмент в Его руках, лишь Его уста! Но одновременно душа успокаивается, благость снисходит…
– Просто, честно сказать, до этого я вообще твои высказывания серьёзно не воспринимала. Думала: ну, пусть говорит, у каждого свои недостатки. А сейчас поняла – это не причуда и не блажь, а что-то очень серьёзное.
Алина налила еще колы, сделала большой глоток и продолжила:
– Ты знаешь, на «тахане» считают тебя долбанутой, но сейчас я поняла: не знаю, всё ли в твоих словах правильно, но, во всяком случае, – это точно не чушь.
Она ещё глотнула колы.
– Помнишь, я тебе рассказывала про Алекса?
– Ну конечно. Твой бывший; этот, от которого ты убежала. Видно по тебе, что ты его до сих пор боишься.
– Уже нет. Зарезали его.
– Да ну? – удивилась Дина. – Хотя, с другой стороны, ты теперь можешь вздохнуть свободно.
– Так ведь я о чём! Всё! Не о чем волноваться! Первый раз за всё время жизни в Израиле я реально ничего и никого не боюсь. Документы чистые, никто ничего не предъявит. Баста! Я свободна!
– Подожди, – Дина задумалась, её брови вздрогнули, лоб прорезала глубокая морщина. – Но как это связано с откровениями?
– Да напрямую! Ты ведь философию учила, поэтому и думаешь о вещах глобальных, ну, там о судьбах мира, о человечестве. А я думаю больше о своём, личном. Но при этом я полностью согласна с тем, что ты сейчас сказала: не праведники истребляют злодеев, а злодеи сами истребляют друг друга! Смотри: ведь нормальные люди действуют как? По закону. А на законном основании я от него никогда бы не избавилась. Ну, взяли бы его за сутенерство или продажу наркоты, так отпустили через неделю. Ну, максимум, закрыли бы на полгода или год. Я бы никогда себя свободной не почувствовала. А так: раз – и всё! Ни забот, ни хлопот, ни волнений. Нет человека – нет проблемы. Вольная воля!
Алина прикурила сигарету и продолжила.
– Ты же знаешь, я за хату платить пошла, и мне трахаться с этим мудаком пришлось. И когда с ним была, а ты знаешь, он не мылся давно, воняло от него, вдруг подумалось: Боже правый, какой же я фигнёй здесь страдаю! Приходится трахаться с этим пидором немытым, который тебя даже оценить не может, не то что отнестись к тебе нормально. И вдруг тут же, от него же узнаю: всё, свобода, блин!! Динка, это божий знак, это Бог мне говорит: «Надька, валить тебе отсюда надо!»
Она налила себе ещё колы.
– Понимаешь, я ведь в жизни всё время плыла по течению, и вдруг поняла: надо самой сделать шаг! Хватит жить чужой волей, чужой жизнью. Свою жизнь надо делать только самой! И в нормальном месте я оказалась, и люди в этом городе нормальные, и действительно, можно жить! Что мешает, так это грёбаный «хомер». Это он вниз тянет. Ни голову поднять, ни спокойно вздохнуть не даёт! Знаешь, если не вмазываться, так и бабок много не надо! Я могу жить скромно, не нужны мне крутые тачки и роскошные кабаки. Динка, ведь вокруг нас такой классный город, а что мы здесь видим? Я ведь собак люблю, детей люблю, я жизнь люблю. А это не жизнь! Грязь, дерьмо, блевотина! Валить надо отсюда!
Помолчав, неожиданно предложила:
– Динка, давай вместе в Яффо пойдём!
– Знаешь, подруга, – Динино лицо приобрело сосредоточенное выражение, – ты права! Если ты так чувствуешь, значит, действительно пришла к осознанию серьёзных для тебя вещей, подошла к определённой границе. Тебе действительно надо отсюда уходить. Ты что думаешь, я действительно долбанутая? Ничего не вижу, не слышу, ни на что не обращаю внимания?
Она вздохнула.
– У тебя была тяжёлая жизнь, столько гадости, а ты до сих пор всем веришь, всех жалеешь. Стоит какому-нибудь хмырю попросить, сразу кидаешься ему помогать. Вон, Рики помнишь? Что думаешь, я не знаю? Слезу эта гадина пустила, ей, видите ли, негде раскумариться, так ты рада-радёшенька, её домой к себе привела, хотя все знают, какая она сука. И чем кончилось? Заклофелинила она тебя, увела весь «хомер» и всё твоё золото! А, кстати, ты мне не скажешь, почему у тебя сейчас не было денег на хату? Так я тебе скажу! Этот говнарь, Славик, разжалобил тебя. Дескать, хочется ему в нормальном месте раскумариться, дом вспомнить, на белых простынях поспать. И ты ему поверила! Вот он твоих тысячу двести и слямзил! А ведь знала, что он – ворюга! «Тахановское радио» работает!
– Так ведь все вокруг такие!
– Так никому вокруг верить и нельзя! Ты ведь не просто так моя единственная подруга. Что – я просто так никого в свой дом не пускаю, кроме тебя? Просто я знаю, ты даже будешь на «кумаре», и будет у меня «хомер» на столе, – попросить ты, конечно, попросишь, но никогда не украдёшь! Других таких на «тахане» нету. Тут ведь все живут по закону джунглей: съешь или будешь съеден, поимей своего ближнего, или поимеют тебя!
Дина закурила.
– Ты до сих пор веришь людям, хочешь думать о них хорошо. Считаешь, что вокруг все такие же, как ты, а это не так! Ты знаешь, что на «тахане» все считают тебя дурочкой, даже те ханурики, которых ты жалеешь, за спиной смеются над тобой и называют тебя «фраерит[12]».
Она на секунду остановилась:
– Тут все считают тебя слабой, а это не так. Ты сильнее их всех! Я это вижу. Просто это не твоё место! Среди нормальных людей тебе будет намного легче. Ты ведь ярко выраженный «человек травы», а здесь место для «людей бутылки».
Дина снова посмотрела куда-то вдаль и продолжила, подбирая слова:
– Ты знаешь, я же не просто так снова стала употреблять. Да была боль, были «дуды». Но, кроме всего прочего, я почувствовала: моё место на «тахане»! А каким бы тебе это смешным не казалось, моя миссия – нести откровения людям, находить заблудших, как ты, и показывать им правильный путь. И поверь мне, это намного нужнее и важнее для Создателя, чем понимание разницы между диктатурой и демократией, и между философией Ницше и взглядами Гурджиева!
Она ещё отхлебнула колы.
– Кстати, и Ринкино место здесь, но по другой причине. А ты здесь чужая! Так что, Надька, валить тебе отсюда надо, не твоё это место! А насчёт того, чтобы идти вместе – это глупости! Это падают в дерьмо вместе, а выбирается каждый отдельно! Так что, иди одна – у тебя получится! Это я тебе говорю, Дмитрий Стадлер!
Дина опять закурила, достала из сумки две купюры по пятьдесят шекелей и три двадцатки.
– Вот деньги. Из Лода едь прямо сюда, не задерживаясь!
– Да ты чего, Динка, мозгами поехала?! Ты же моя единственная подруга, и ты мне не веришь?
– Ты знаешь, что верю. Не верила бы, не отправляла бы со своими деньгами. Просто прошу: никуда не заходи и не “вмазывайся” по дороге! Пожалуйста, сразу ко мне!
– Да какой базар, конечно, сразу к тебе. Да у меня и времени не будет. После этого я сегодня на новое место пойду, в «Весёлый домик». Посмотрю, что за работа там.
– Ну, давай, – Дина начала собираться, – хорошей дороги.
[1] Перевод Михаила Певзнера.
[2] Миль – мелкая монета, 1∕1000 палестинского фунта. Грош – 10 милей.
[3]Имеется в виду район старого автовокзала, где в описываемые времена было расположено множество притонов и дешёвых публичных домов.
[4] Коксинель — сценический псевдоним французской актрисы и певицы Жаклин Шарлот Дюфреснуа, рождённой мужчиной. В 1960-е годы она выступала в Израиле, после чего её псевдоним стал там нарицательным. На современном израильском сленге – это мужчина с женскими манерами.
[5] Трип – психоделическое состояние (англ. Trip — путешествие) — специфичные переживания в сознании человека, характеризуемые отличным от типичного восприятием и интенсивным мыслительным процессом, как правило, творческого плана. Психоделические состояния ума могут быть вызваны различными способами, например, приемом психоактивных веществ. Данные состояния ума заключаются в переживаниях иллюзий, галлюцинаций, измененного восприятия и ощущения внутреннего «Я», мистических состояний, а также иногда и состояний, схожих с психозом. По названию этого состояния, вещества, его вызывающие, тоже получили такое название. Обычно это таблетки, содержащие ЛСД.
[6] Имеется в виду еврейский пост «Йом Кипур».
[7] Речь идёт о недельных главах Торы. Каждую неделю рассматривают новую главу.
[8]Метадон и адолан выписываются лечебными учреждениями как обезболивающее или для лечения наркотической зависимости. При их использовании в заместительной терапии, пациент обязан употребить препарат в присутствии врача.
Суть заместительной терапии состоит в том, что наркоман переходит с нелегального употребления героина, которое сопровождается различными известными проблемами со здоровьем и преступлениями, на легальное употребление метадона и адолана. Заместительная терапия применима к наиболее тяжелым опиатным наркоманам, плохо удерживающимся в терапевтических программах иных типов. В Яффо расположена одна из станций заместительной терапии, где происходит распределение синтетических опиатов: метадона и адоланата защищается с большим достоинством и искусством.
[9]פתוח – открыто.
[10] מייד אשוב – скоро вернусь.
[11] Шаиш (ивр.) – искусственный мрамор.
[12] Фраер, фраерит (ивр) – этим словом люди, живущие в криминальной среде, называют любого слабого или неопасного человека как позволительную жертву преступления.