ЕСТЬ У КОТА ПЕРИОД ОСТРАКИЗМА
Пушистые кошки живут в богатом районе.
А лучшие кошки живут на весеннем пляже.
Пушистой – я почитаю с надрывом Вийона,
а с лучшей – мы у нагретого моря ляжем.
Сотней кошачьих глаз за нами следят отели.
Миллионами глаз с неба – кошачьи души.
Нам хорошо на этой песчаной постели.
Возьми мое сердце и съешь мою порцию “суши”.
Рыжая кошка – огонь, пепелище. Шрамы
картой дорог на теле твоем, морячка.
В этом я, мальчик, вижу источник шарма.
А для поэта в этом – хмельная качка.
Мы отряхнемся, может быть чуть брезгливо.
И разбежимся, может быть чуть поспешно.
Серые волны тушат огни Тель-Авива.
Звездная пыль оседает на город грешный.
НЕ ТОЛЬКО…
Я пью не только молоко,
я кот, а не монах.
Когда подружка далеко,
и в четырех стенах,
со шкафа уроню бутыль,
меж острого стекла
я буду пить вино и пыль,
чтоб грусть была светла.
Курю я не один табак,
а раз, и два, и три.
Хозяин мой, такой чудак,
не держит взаперти
ни сигареты, ни гашиш,
ни прочие дела…
А после я поймаю мышь –
чтоб грусть была светла.
Я нюхаю не только след
подружки на песке,
а то, что нюхать вам не след,
что так стучит в виске,
что превращает кошку в льва,
но дух сожжет дотла…
Я в рифму выстрою слова,
чтоб грусть была светла.
Колюсь не только о репьи,
колюсь шипами роз,
тех, что хозяева мои
припрятали всерьез.
И звезд бездарный хоровод
рассеялся, погас.
И Млечный путь лакает кот,
открыв на кухне газ.