На приеме
Из архивов офтальмолога
– Доктор, этот пациент к вам, говорит только на идише или по-русски.
– Ну, если по-русски, зови его сюда.
Ввели деда лет под сто на вид.
– Здравствуй, дедушка, садись. Что беспокоит?
– А?
– Я спрашиваю, что беспокоит?
– А? Ойген ништ гид.
– Ты, дедушка, со мной по-русски, я идыша не знаю.
– Вус?
– Я говорю – по-русски, по-русски говори со мной. Я идыша не понимаю. Слышишь?
– Слышу, зачем кричишь?
– Ну, так что болит?
– Ойген…
– Тьфу, пропасть! Глаза болят, что ли?
– Ага, глаза не видют…
– Давно не видют?
– А?
– Давно глаза не видят?
– Та кто их знает! Не видют, и все.
– Ну, хорошо, давай проверим. Смотри в зеркало. Левый глаз закрой, а правым смотри. Видишь там зеркало?
– Ну…
– Самую крупную цифру видишь?
Старик долго смотрит в зеркало.
– Ну, дед, видишь?
– Вижу…
– Что видишь?
– Мужик…
– Какой мужик?
– Вон там, в зеркале сидит.
– Да это же ты сам и сидишь. Я тебя про цифру спрашиваю.
– Цифру? Где?
– Видишь, там зеркало и свет горит, а в нем цифра.
– Свет вижу.
– А цифра какая?
– Нету…
– Чего нету? Есть там цифра. Ты, дедушка, смотри в оба.
Старик убирает руку, прикрывающую один глаз, и смотрит двумя глазами.
– Какая цифра? Нумеро, нумеро? Ферштейст?
– Их вейс!
– Ух и морока с тобой, дед!
– Да, мокро, мокро, из глаз течет…
– И течет у тебя, и мокро, и песочек сыпется… – ворчу я про себя.
Вдруг дед этак хитро улыбается.
– Нет, песок не сыпется. Дай руку.
Я подал ему руку, а он как сдавил ее своей клешней, у меня звезды из глаз посыпались.
– Лечи глаза, шлимазл.
Приглашаю его к щелевой лампе для проверки глаз. Дед медленно подходит, критически оглядывает прибор, осторожно садится. Я сажусь напротив.
– Положи голову сюда, не лысину, мне глаза твои обследовать надо, а ты лысину мне подставляешь.
– Так куды голову-то?
– Подбородок сюда, лоб вперед, вот так – хорошо.
Начинаю проверку, он сильно жмурится.
– Дед, глаза открой, я так не могу тебя проверить.
– А ты не слепи меня своей лампой.
– А как же я тебя обследую? Впотьмах, что ли? Открывай глаза!
Старик открывает рот, а глаза закрывает сильнее.
– Дед, я не зубной врач, закрой рот, открой глаза. Впервые у меня пациент такой. Ну, давай теперь капли закапаем.
Дед опять открывает рот, но я быстрым движением размежую его веки и закапываю нужные для проверки капли.
– Ох, печет, печет! Огонь!
– Ничего, сейчас пройдет, положи голову сюда.
– Тьфу, надоел ты мне! Голову туды, голову сюды… лечи глаза, не мучай.
– Дед, у тебя катаракта в обоих глазах. Созревшая.
– Чего? Катарака?
– Да, катаракта мешает тебе видеть. Нужно оперировать, понимаешь?
– Оперировать? (пауза) Хм, ну оперируй.
– Не здесь, в больнице.
– В больнице? В больницу не поеду. Отродясь в больнице не был и не буду. Помру – сразу в могилу.
– Дед, ты глупости не говори, я не могу тебе здесь операцию сделать.
– Почему не можешь? На, делай, вот глаза, делай…
– Да что же я тебе, пальцем, что ли, эту катаракту выцарапаю?
– А хоть козьей ножкой. Мне во время войны и ногу, и руку, вон гляди, пальца нету, резали без укола даже. Я и не пикнул. И теперь потерплю. Ты, главное, не боись…
– Да ты не понимаешь, дед! – я начинаю горячиться. – В этих условиях такие операции не делают.
– Ишь, барин! Какие тебе условия нужны? Ну, хочешь, приходи ко мне домой, там делай. Только по секрету, ты эту самую катараку до меня кому-нибудь делал? Может, ты еще не умеешь, ты не стесняйся, сынок.
– Ты меня с ума сведешь! Я-то делал, но это операция для больничных условий.
– Хм, для больничных… Мне девяносто лет, я Буденного видел…
– Буденного? А теперь себя в зеркале узнать не можешь, как же без операции?
– Н-да, упрямый ты парень. Вот у нас фельшер был в полку, оперировал хоть где. Бывало, остановимся на привале, Федька, срежь волдырь, он раз-два – и готово. Потом спиртиком помажет, половину мы внутрь, само собой, и порядок. Н-да, другие лекари пошли…
– Хорошо, дед, у тебя родственники есть?
– Есть. Дочка.
– Пусть придет ко мне, я направление на операцию выпишу, все объясню, а уж она тебе все растолкует. До свидания, дедушка, будь здоров.
– Зай гезунт, будь здоров, – он медленно с достоинством, ворча себе под нос, поднимается, – зай гезунт… языка родного не знают… оперировать не умеют… что за люди… Не пойду ни в какую больницу.