47(15) Александр Дашков

ЗЕЙД

1.

– Ты когда-нибудь трахал осла?

– Нет, но слышал, что у вас это принято.

Зейд не унимался.

–  Вот ты женат, а зачем тебе жена? Ты ее содержишь, а толку? Одна головная боль. С ослом проще, ему денег не надо, только сено. Дашь ему еду, подойдешь сзади,  пока он жует, поднимешь хвост, и …

– Хватит чушь нести! За дорогой следи! Еще подорвемся все здесь  из-за тебя…

Шел шестой день операции “Литой Свинец”. Я – тридцатишестилетний  сержант-резервист – сидел за рулем бронированного джипа “Суфа”. Тяжелый армейский внедорожник   медленно рассекал промозглый  январский туман. В паре метров от меня, в молочной дымке рассвета  проплывали металлические столбы, провода под напряжением и бесконечные ряды колючей проволоки забора безопасности на границе с сектором Газы. На заднем сиденье дремали  трое солдат-срочников бригады «Кфир». Зейд, следопыт-контрактник из бедуинов,  сидел рядом со мной. Вел беседу.

– Дай мне свою куртку.

– Не дам, она мне дорога.

Каждый раз, когда мы выезжали на дежурство, я проклинал судьбу за то, что мне выпало несчастье быть его постоянным напарником.  Зейд выводил меня из себя своими бесконечными  подколками, животной грубостью, а главное,  редкой, фантастической, азиатской наглостью. Вот и теперь он не прекращал будить во мне бесов:

– Дай, тебе она не нужна, я тебе свой флиз взамен  отдам, он теплый.

– Моя куртка теплее. И чище, чем твой флиз. Я тебе уже  сказал, что не хочу меняться. Как мне тебе еще объяснить, чтобы ты понял? Следи за дорогой!

Куртка на самом деле была для меня дорога. В ней я чувствовал себя уверенней. Предмет армейского шика, американский фасон времен вьетнамской войны. Точно такая же, какая была у Сильвестра Сталлоне в фильме “Первая кровь”. В семидесятые годы эта экипировка была послана в Израиль в рамках военной помощи США. Выдавали ее только старослужащим. Куртку, которую я во времена моей срочной службы, по знакомству, выменял  на красновато-бурые десантные ботинки, придавала мне брутальность героя  голливудского блокбастера.  Во всяком случае, так я полагал.

– Сам посуди, ну какой  из тебя  Рембо?

– Что?!

Зейд не ответил. Прищурившись, он напряженно глядел сквозь лобовое стекло, затем резко отчеканил:

– Останови машину!

В свете фар перед нами виднелся тонущий в тумане участок разбитой, кое-как асфальтированной, дороги. Он был испещрен трещинами и выбоинами, покрыт нанесенными дождем гравием песком и ветками. Я остановил джип.

– Что случилось?

Зейд молчал, продолжая напряженно щуриться вдаль. У меня застучало в висках.

– Что ты увидел?

–  Мотор не глуши, фары не выключай.

Не взглянув на меня, Зейд вышел из машины. Каску оставил на сиденьи. Небрежно забросив автомат за спину, поправил под флизом бронежилет. Бойцы–срочники продолжали похрапывать сзади. Пройдя метров пять, Зейд остановился как вкопанный. В свете фар он неподвижно,  смотрел себе под ноги. Не отрывая взгляд, присел на  несколько секунд, продолжая глядеть в одну точку. Затем резко встал, два раза странно шаркнул  каблуком  армейского  легкого ботинка, подошел вплотную к забору и начал его осматривать.

 «Идеальная мишень для снайпера, – подумал я. – Я его еще и фарами подсвечиваю. Вот попадут в него, мы выбежим из машины, не бросать же сослуживца, и тут нас всех и положат»…

Тем временем Зейд направился обратно к джипу. Сел на место, захлопнув пуленепробиваемую дверь.

–  Все, поехали на базу. Нас через десять минут нас должны сменить.

– Все в порядке?

– Да, показалось.

– Что показалось?

– Неважно.

– А зачем ты ногой шаркал?

– Это я для себя особые знаки оставляю, долго объяснять…Ты никогда не думал, почему у вас в армии все следопыты – бедуины? Поехали, светает уже.

2.

Всего в нашем подразделении служили пять или шесть следопытов. Я запомнил троих. Командиром у бедуинов был Ахмад – огромный, под метр девяносто, широкоплечий,  лет тридцати, хотя выглядел на все сорок. Квадратное рябое лицо, мощная нижняя челюсть питекантропа, оттопыренная нижняя губа, широкий приплюснутый нос и  выступающие надбровные дуги. Одним словом, Кинг Конг. Кисти рук, покрытые цыпками, были у Ахмада непропорционально большими. Пальцами он мог завернуть болт на колесе от машины.

Второго звали Юсуф. Среднего роста,  к тридцати годам  уже с нависающим над пряжкой ремня животом. Грушевидная голова, толстые круглые щеки хомяка, длинные, отвисшие книзу, черные казацкие усы. Недельная щетина Саддама Хусейна. Крупные передние зубы. Темные, круглые,  всегда широко раскрытые глаза удивленного грызуна. Говорил Юсуф тонким голосом с ласковыми, ублажающими интонациями. Как персонаж советского мультфильма “Маленький Мук”: «Какой такой павлин-мавлин? Не видишь, мы кюшаем».

 Зейд, двадцати четырех лет, был самым младшим среди следопытов. Смуглый, коренастый, с черными курчавыми волосами, орлиным семитским носом, тонкими, всегда поджатыми губами, колким, надменным и лишенным эмпатии взглядом.

3.

“Литой свинец” грянул за день до прибытия нашей группы из шести водителей-резервистов на военную базу недалеко от киббуца Кисуфим. Мы и вещи толком не успели разобрать, как нас вызвали на инструктаж. Проводил его лейтенант-срочник в вязаной кипе, лет двадцати. Рыжий ежик на голове, веснушчатое лицо. Сказал, что согласно разведданным, ХАМАС готовит крупный теракт на нашем участке патрулирования. Группа смертников планирует подорвать забор безопасности. В образовавшийся проем должна проникнуть другая группа террористов с целью захватить заложников и вернуться вместе с ними в Газу. Поэтому всем нам нужно быть начеку.

–  Вы находитесь на переднем крае обороны. Повторения истории с Гиладом Шалитом мы допустить не можем. Прикрытие вам будет обеспечивать “Хаммер”, внедорожник с крупнокалиберным пулеметом на крыше. Если ХАМАС попытается взять вас в плен, будет открыт огонь на поражение. Пулеметчики у нас хорошие, но все может быть. В крайнем случае, отстрелят вам ногу… или руку, –  резюмировал лейтенант. Проговаривал  он все это  ровным спокойным тоном. В конце чуть улыбнулся.

После брифинга нас разделили на группы, и мы выехали на участок патрулирования. Инструктором у меня был Ахмад. Путь к забору безопасности лежал через поле, которое после дождей превратилось в чавкающую грязь. В нескольких метрах от забора, в большой ложбине, она немного подсохла.  В буром, будто пластилиновом месиве можно было разглядеть глубокую колею от колес. Но я почему-то решил свернуть влево от колеи. Думал, так будет быстрее проскочить. В итоге джип увяз в грязи.  Я судорожно выжимал сцепление и давил на газ. Ахмад орал:

– Ты дороги не видишь?! Слепой?!

Я с трудом выворачивал руль. Трехдневного ускоренного курса  обучения для водителей в Цеэлим, перед началом “Литого свинца” (тогда  я впервые в жизни сел за баранку армейского джипа), оказалось явно недостаточно. Машина  продолжала реветь, в салоне запахло гарью.

– Сцепление так сожжешь! Передачу “четыре на четыре” включи!

– Так я… вот же рычаг… я…

– Да не эту передачу включай, вот эту! Откуда вы беретесь такие, где вас находят?! Не можешь водить, так сказал бы, нашли бы тебе другое занятие на сборах!

– Меня никто не спрашивал, когда сюда направляли!

Вывернув руль, я из всех сил вдавил в пол педаль газа. Машина дернулась, нас качнуло назад; мы вырвались из вязкого месива. Тем временем по рации передали, что второй джип, выехавший вместе с нами, поломался прямо у забора. На помощь экипажу выехало подкрепление.

4.

Вернувшись на базу, я впервые увидел Зейда. Пока солдаты выгружали боекомплекты из джипов, он, держа руки в карманах, с небрежно закинутым за спину короткоствольным М-16, неспешно прогуливался между машинами. Поравнявшись с нами, бросил короткую реплику на арабском Ахмаду. Я тогда подумал: где еще в Израиле араб может получать зарплату, ходить в форме, с оружием, давать указания евреям, да еще и покрикивать на них?  Пожалуй, только в израильской армии…

– Зейд, посмотри на эти руки.

Прежде чем я успел среагировать, Ахмад схватил своими шершавыми клешнями мои ладони и развернул их к Зейду.

– Смотри, кого к нам прислали.

Я  резко вырвал руки. Ахмад даже не посмотрел на меня.  Глядя на Зейда, он давился хохотом.

– Это еще что! А вот водитель Юсуфа, ха… ну, негр (резервист Абаба эфиопского происхождения, который прибыл на базу в нашей группе), тот вообще колесо потерял… Хахаха… У забора!.. …Хаха… Там же все простреливается…

Обращаясь к Зейду, Ахмад говорил на иврите. Специально, чтобы я понял.

–  Негр… Хаха… Колесо не закрепил… О-о… Хотели уже вертолет вызывать… Он домкрат найти не мог. Два часа у забора простояли, пока все колесо прикручивали.  Сейчас они вернулись, грязные…

 Я, не зная, как на все это реагировать, стоял молча.  Сказать было нечего. О том, как я позорно запутался в управлении джипом, вспоминать не хотелось. Немного успокоившись, Ахмад примирительно хлопнул меня по плечу и зашагал прочь, бросив напоследок:

– Понабрали вас…

 Зейд, глядя на меня, все это время ухмылялся. Затем снисходительно  вымолвил:

– Ничего, весь этот балаган скоро закончится. А как закончится, я в Америку на работу поеду.

– Кем работать собираешься?

–  Следопытом-инструктором в армии США.

– То есть как? У тебя что – гражданство, виза рабочая? Ты же в другой армии служишь.

–  Да вот так! У меня троюродный брат тоже следопытом здесь служил. Его армия направила в Аризону, в командировку на полгода, тренировать американский спецназ. Это было в две тысячи третьем, когда американцы в Ирак зашли. И платили  ему нормально, и за границей побывал. Нас там ценят.

5.

Поселили нас отдельно от бойцов-срочников, в асбестовый вагончик, разделенный на половины. Водителям-резервистам выделили три двухярусные  железные кровати в тесной  комнатушке,  с двумя металлическими тумбочками с облупившейся краской. В комнате было не протолкнуться. Проходы между кроватями оказались забитыми сумками с гражданскими вещами и вещмешками.

Обстрелы из Газы не прекращались. Сирена тревоги звучала примерно раз в час. Укрытие, где мы должны были прятаться от падающих снарядов, представляло собой три бетонных плиты. Две из них были врыты в землю, третья служила крышей. П-образное бомбоубежище располагалось примерно в двухстах метрах  от нашей комнаты. По инструкции, с момента начала обстрела нам было предписано добраться до укрытия за пятнадцать секунд. На деле, особенно посреди ночи,  чтобы  добежать туда, требовалось, как минимум, около двух минут, даже если спать в одежде.

 Первое время я вскакивал, судорожно пытался просунуть ноги в ботинки. Все это занимало время. Я хватал куртку,  автомат,  каску, бронежилет, разгрузочный жилет, и с дурной головой, пересохшим ртом, диким сердцебиением, как раненый бегемот, путаясь в незашнурованных шнурках, бежал к убежищу. Потом быстро понял, что мои метания бесполезны – шанс получить осколок на открытой местности выше, чем в вагончике. Поэтому во время сирен я оставался в кровати.

К обстрелам привык быстро. Услышав сквозь сон сигнал тревоги, я тут же засыпал. Хотя и помнил, что рыжий лейтенант в кипе предупреждал – в случае попадания минометного снаряда наше жилище наверняка разлетится в щепки.

6.

Бедуины жили через стенку, во второй половине вагончика. В отличие от нас, у них был телевизор.  Израильские новости, впрочем, как и новости вообще,  они не смотрели, предпочитая им музыкальные каналы, что-то вроде арабского MTV. Под бесконечные завывания, техно-бит и дарбуку, следопыты в перерывах между обстрелами  и дежурствами  сидели на складных пляжных креслах у входа в свою комнату. Варили кофе на газовой горелке.

В один из вечеров, после дежурства, я  курил на крыльце у входа в вагончик. Витя и Виталик, мои соседи по комнате, спали перед сменой. Толя, Итай и Абаба заступили на дежурство. Бедуины сидели вокруг примуса метрах в пятнадцати от меня. Вдруг от их группы отделилась фигура и направилась в мою сторону. Это был Зейд. Приблизившись,  он пристально поглядел мне в глаза и деловито вымолвил:

– У тебя знакомые девушки есть?

Я, заподозрив  подвох, бросил взгляд на бедуинов.  Но они не смотрели в нашу сторону, продолжая неторопливо переговариваться о чем-то.

– Ну, есть… Возможно.  А, тебе зачем?

– Я с русской хочу познакомиться. Русские красивые.

«Да-да, – подумал я, – о тебе, арабе, только и мечтают». А я, значит, должен выступить в роли сутенера. Мало того, что я вынужден терпеть от тебя унижения, сидя за баранкой,  два раза в сутки  по четыре часа подряд, так теперь мне еще “выпало счастье” заботиться об удовлетворении твоей первобытной плоти… Я почувствовал злорадство.

– А ты с ослом попробуй, сам же говорил, как это здорово; что вдруг случилось?

Зейд не реагировал, как будто меня  не слышал. Без тени улыбки, глядя перед собой, он настойчиво продолжал:

– Хочу с Мариной познакомиться… или с Наташей. Познакомь меня. Ну, что тебе стоит?

Зейд посмотрел на меня. Было видно, что он не шутит. Я немного растерялся.

– Не знаю… Я – женат. Мои друзья тоже… А что, у себя в деревне ты не можешь кого-нибудь найти?

– У нас с этим сложно…

Зейд продолжал глядеть перед собой.

– Три недели назад, еще до начала всего этого балагана, я получил увольнительную. Мы поехали с двоюродным братом в Беэр-Шеву, хотели попасть на дискотеку.  Думал, что там можно будет с девушками познакомиться. Но нас не пустили. Сказали, что закрытая вечеринка.

«Ну да, – пронеслось у меня в голове, – вы, небось, еще и по-арабски между собой на входе разговаривали…» И тут я вдруг понял, что мне выдался шанс. Если я стану полезным для Зейда, то, может, он перестанет меня донимать и подкалывать, станет, наконец, уважать. Я ведь ему нужен. А мы, как-никак, команда, зависим друг от друга…

–  Знаешь, я проверю. Есть у меня одна… Оксана из Ашдода, недавно из армии освободилась. Мне нужно сделать пару звонков.

–  Проверь, – деловито вымолвил Зейд и зашагал прочь.

Ни с какой Оксаной я, конечно, знаком не был. Просто пытался выиграть время. Теперь всякий раз, когда мы выезжали на дежурство, Зейд только и делал, что спрашивал о мифической Оксане: какие у девушки глаза, волосы, какая у нее грудь, хорошо ли она готовит… Я что-то выдумывал на ходу, говорил, что Оксана нашла работу  и не берет трубку,  что телефон у нее отключен и мне надо позвонить ее тете, которая тоже редко отвечает на звонки.

 Так продолжалось пару дней. Бедуин от меня не отставал. В результате, когда я понял, что далее так продолжаться не может, сообщил Зейду, что у Оксаны появился друг, и пока со знакомством ничего не получится. При этом пообещал, что попробую проверить другие варианты. Зейд ничего не ответил, лишь покачал головой.

7.

В ходе операции “Литой свинец” основные боевые действия шли на севере и на юге Сектора Газы. Мы же патрулировали  участок границы рядом с  Кисуфим, который считался относительно спокойным. Однако  ракетные обстрелы  не прекращались и у нас. Во время дежурств у забора я то и дело слышал сообщения по рации, что  наши наблюдатели в очередной раз засекли по ту сторону границы группу вооруженных боевиков. В итоге, наше командование решилось провести ночную операцию по зачистке палестинской территории – послать туда роту солдат-старослужащих и трех офицеров. Следопытом у них был назначен Ахмад, другие бедуины остались на базе.

Вечером, вернувшись с дежурства, я увидел у нашего вагончика Ахмада. В свете фонаря, под моросящим дождем, он, как всегда в расстегнутой куртке, грузил с солдатами  боекомплект в подогнанный грузовик. На лицо бедуина был нанесен камуфляж, широкие черные и зеленые линии, отчего  его и без того неандертальская физиономия выглядела еще более устрашающе.

Зайдя в комнату, скинув  с себя бронежилет и разгрузку, я упал на кровать. Заставил себя  стянуть ботинки,  сунул автомат под матрас и, не раздеваясь, укрылся спальником. Спать хотелось безумно.

  Спустя какое-то время, сквозь дрему, я вдруг услышал голос. Это был голос Ахмада, но не тот, глухой и хрипловатый, а неожиданно по-детски высокий. Ахмад молился, молился навзрыд. За тонкой гипсовой стенкой он, всхлипывая, жалостливо произносил непонятные мне слова, как нашкодивший ребенок, просящий прощения у грозного отца.

Голос Ахмада все больше и больше отдалялся, меня обуревал сон. На несколько часов, среди душной  вони прелого спальника, ношенной формы, машинного масла,  гуталина, грязных носков и завалявшегося в тумбочке заплесневелого печенья, я погружался в небытие.

8.

О событиях ночного рейда я узнал наутро, из газет, которые нам ежедневно доставляли. На одной из полос была помещена короткая заметка о том, что в ходе контртеррористической операции в Секторе Газы погиб капитан бригады «Кфир», его фотография, где он в пятнистом берете, информация о месте похорон. Офицеру было двадцать семь лет, месяц назад он женился.

 Я не был знаком с погибшим, даже ни разу его не видел. Солдаты-срочники ничего не рассказывали о том, что случилось в Газе.  Жизнь текла своим чередом, как будто ничего не произошло. Лишь спустя какое-то время один из них коротко обмолвился, что рота во время пешего рейда попала в засаду и была обстреляна из гранатомета. Капитан шел впереди и погиб на месте.

К вечеру того же дня я увидел Ахмада, который как ни в чем не бывало неторопливо беседовал с  Юсуфом. Тот вернулся из увольнительной на своей машине, которую подогнал прямо к нашему вагончику. Автомобиль –  старенькая, двадцатилетняя “Субару”, – был  свежевыкрашен в светло-голубой цвет с металлическим отливом. Колеса представляли собой литые диски ярко-красного цвета, которые, возможно, стоили столько же, сколько и сама машина. Резервисты, от нечего делать, то и дело подходили поглазеть на это “чудо”. Юсуф был явно горд. Он  довольно улыбался, обнажая крупные резцы, и приговаривал:

– У брата в гараже только что ремонт сделали,  корпус я сам красил.

– Где ты на ней ездить собрался? – обратился к Юсуфу один из водителей.

– А у нас под Арадом земли много.

– Так ведь там пустыня, тебе джип нужен.

– Эта машина хорошо тянет, я проверял. По дюнам, конечно, не проедет. Но я знаю обходные дороги, – лепетал бедуин.

Из вагончика вышел Зейд. Сосредоточенно, без тени улыбки, он молча оглядел  машину Юсуфа, а завидев меня, направился в мою сторону. «Начинается», – подумал я. Подойдя ко мне, серьезно сдвинув брови, Зейд вымолвил:

– Вот ты сколько получаешь?

Я постепенно привыкал к бестактным вопросам сослуживца.

– На жизнь хватает.

– Нет, ну сколько?

– Восемь тысяч в месяц.

Это было не совсем верно, я немного приврал, для солидности. На самом деле, за работу в туристической компании  я получал семь с половиной. Трудился шесть дней в неделю. Соблюдал дресс-код, что большая редкость для Израиля. Рубен, хозяин фирмы, запрещал приходить в офис в джинсах. Вот я, как Гарри Поттер, с умным видом носил брюки и итальянский свитер.

– Восемь тысяч?! И что, в Тель-Авиве работаешь?

– Ну да, в самом центре, там у нас турфирма.

 Знал бы Зейд, чем мне приходилось заниматься… Я принимал по телефону заказы от туристов на английском языке, записывал номера  их кредитных карточек на бланках, заказывал группам гостиницы, посылал  бесконечные факсы… И это с моим университетским образованием… Мне  уже четвертый десяток, а жизнь так толком еще и не началась…

– Да… А я вот зарабатываю четыре с половиной.

Я знал, что  зарплата у контрактников небольшая. Но получать немногим  более одной тысячи долларов за то, чтобы маячить у забора, как утка в тире, каждый день рискуя жизнью… Не густо. Хотя, с другой стороны, живет он  здесь на всем готовом, семьи у него нет, на что ему деньги тратить…

– Найди мне работу! Может, в вашей фирме есть места?

Зейд перестал смотреть перед собой, теперь он глядел на меня, глаза его горели.

– Кем? Что ты умеешь делать?

– Я призвался в армию сразу после школы, и до сих пор тут. Когда-то в магазине у дяди подрабатывал. Права у меня есть, и на грузовик тоже, пару лет назад мне от армии курс бесплатный дали. В механике понимаю.

 Похоже, что мне еще раз выдался шанс. В фирме, где я работал, хозяин держал  автопарк  из двадцати туристических микроавтобусов в южном Тель-Авиве.  Раэд, начальник автопарка,  араб из Джальджулии, заведовал автохозяйством в одиночку. Он занимался починкой, мойкой, оформлением документации и другими организационными делами. Рабочий день у Раэда начинался в шесть утра, заканчивался в восемь-девять вечера. За неделю до моего призыва я слышал в коридоре, как он просил хозяина взять ему человека в помощь. «Зейд вполне мог бы подойти», – подумал я. При том, что он тоже араб.

– Значит, права у тебя есть… Хорошо, я спрошу, может, в автопарке есть место. Только ездить на работу тебе будет далеко.

Зейд явно приободрился.

– Ничего, я в Тель- Авив перееду.

– Ладно, спрошу.

9.

На следующий день я вышел в долгожданную увольнительную на два дня. Думал, отдохну. Но еще сев в автобус, почему-то, только и думал о том, что сейчас происходит на базе. Вернувшись, домой, я первым делом позвонил Раэду. Старался говорить бодро.

– Привет, Раэд. Слышал, что тебе в автопарке помощник нужен. У меня есть парень знакомый, способный…

Раэд даже не поздоровался. Лишь отрезал:

– Нет работы.

– Но подожди.., Рувен же говорил, что…

– Босс не хочет платить еще одному работнику, в автопарке нет места. Давай, мне работать надо, – отчеканил Раэд и бросил трубку.

Такого поворота событий я не ожидал; несколько секунд стоял молча, не понимая, что делать. Тут  мое внимание привлек работающий телевизор. Шел дневной выпуск новостей.  На экране ярко красными буквами появился титр: “Обстрел на юге”. Я сделал звук погромче.

«Сегодня утром, в результате ракетного обстрела одного из населенных пунктов на юге страны, пострадали двое военнослужащих. Они получили ранения средней и легкой степени тяжести и были доставлены в больницу “Барзилай” в Ашкелоне».

Черт… Интересно, где это произошло… А не у нас ли?

Меня бросило в жар, возникло чувство легкой тошноты. Я взял телефон и позвонил на мобильник Вите, он остался на базе.

– Але, Витя? Привет! У вас все нормально?

– Ну как… нормально? – недовольно буркнул Виктор. – Двое раненых. Снаряд разорвался на плацу, рядом с палатками молодых. Одному из них осколок грудь пробил, другому пальцы на руке оторвало…

– А вы-то целы? Плац от нашей комнаты метрах в тридцати…

– Да… Все целы… Грохоту было… Я как раз заснуть пытался… Ладно, давай, мне на смену через пять минут.

Следующие два дня я был  прикован к телевизору,  почти  каждый час смотрел новостные выпуски. В перерывах я  что-то ел без особого аппетита, курил на балконе, машинально готовил бутылочки с детским питанием шестимесячному сыну Даничке. Подолгу сидел у его манежика в большой комнате, пока жена была на работе.

О том, где конкретно  я прохожу службу, я ей не говорил. Так что супруга была уверенна, что я остался водителем в Цеэлим. Она только все время удивленно спрашивала, все ли со мной в порядке. Я говорил, что да, ссылаясь на усталость и недосып.

10.

Вернувшись на базу, кинув вещи в комнате, я первым делом пошел на плац. Там на асфальте были отчетливо видны следы от взрыва. Небольшая обожженная  выбоина с длинными, расходящимися лучистыми следами от осколков. Метрах в десяти от места взрыва находился чуть покосившийся деревянный фонарный столб с прикрученной к нему металлической коробкой с проводами. Дверца коробки была вспорота во многих местах так, как будто ее долго наотмашь кололи консервным ножом. Острые металлические края рваных отверстий лезвиями бритв поблескивали на солнце.  Тут я заметил, что ко мне движется Зейд. Свое общение  со мной, он, как всегда, сдвинув брови, начал по-деловому.

– Ну что, ты узнавал насчет работы?

– Да, знаешь, я звонил Раэду, начальнику автопарка, к сожалению, пока работы нет.

– Раэду?! Он что, араб?

Зейд заметно напрягся.

– Ну да, араб из Джальджулии…

– Из Джальджулии?! Ты что, с ума сошел!? Там же одна мафия, бандиты! Ты что-то сказал про меня, кто я, как меня зовут?!

– Нет… Ничего я не сказал, – удивленно промямлил я. – Просто сказал, что у меня есть один знакомый, который ищет работу, вот и все.

Зейд бросил на меня свой колкий взгляд, и горько и презрительно усмехнулся.

– Ну вот, какой от тебя толк?! Что бы тебя не попросить, ничего не можешь!

Такой наглости я не ожидал. Знал, с кем приходится иметь дело, но чтобы вот так?! Сразу я не нашелся, что ответить.

– Вообще-то я хотел тебе помочь…

– Да, да! Помочь!

Тут я не выдержал.

– Знаешь, что?! Да пошел ты!

В этот момент завыла сирена тревоги. Я увидел бегущего к нам рыжего лейтенанта в кипе.

– Зейд! Поедешь в первом джипе, вместе с Озом. Ты – во втором джипе, – обратился ко мне офицер. – Быстрее! Прорыв границы. Вы – подкрепление, выезжайте на “Мемфис”. Солдаты уже вас ждут. Бегом!

11.

Я давил на педаль газа. Выехав за ворота базы, мы промчались по грунтовке через эвкалиптовую рощицу и оказались в открытом поле, поросшем густой травой. Впереди был виден забор безопасности. Машина Зейда неслась впереди, метрах в пятидесяти от нас. Почва, к счастью, немного подсохла, но джип сильно трясло, нас подбрасывало на ухабах.  Я крикнул одному из бойцов, чтобы тот надел каску. Уже у забора я увидел метнувшуюся от нас газель. Выехав на асфальтированный участок,  мы помчались в северном направлении вдоль заграждения.

Участок “Мемфис” представлял собой песчаный пригорок у забора безопасности. Там на возвышении было установлено укрепление, сложенное из огромных бетонных блоков, с башней с узкими наблюдательными отверстиями. Верх конструкции покрывала камуфляжная сетка.

Приехав на место, я резко свернул вправо от дороги, на пригорок. Сделав полукруг на его вершине, чуть поотдаль укрепления, и подняв тучу пыли, я остановил джип. Машина Зейда заняла позицию метрах в семидесяти к северу от нас. Теперь нам нужно было ждать приказа о  дальнейших действиях от командования. Рация молчала.

С пригорка, сквозь лобовое стекло, открывался удобный обзор палестинской территории. Сектор Газы тонул в белесом полуденном мареве. Почти до самого горизонта беспорядочно теснились некрашеные хибары, построенные из грубых бетонных блоков. Вместо крыш – торчащая вверх ржавая арматура и  набросанные листы шифера, придавленные камнями. Рядом с жилищами можно было разглядеть убогие огороды, загоны для коз и ослов, пыльные пальмы. Замусоренные переулки уходили чуть вверх, по направлению к покосившейся  мечети, с разрушенным в ходе недавнего авиаудара минаретом. Совсем вдалеке просматривалась узкая, подсвеченная лучами январского солнца  полоска – Средиземное море.

Мы ждали команду. Четверо бойцов в салоне джипа, не сговариваясь, достали телефоны и принялись молча играть в «тетрис». Минуты через полторы так же дружно задремали. Спать им приходилось часа по три-четыре в сутки. В отличие от нас, резервистов, у этой девятнадцатилетней пехоты каждый день были построения и наряды. И это не считая боевых выездов и патрулирований…

«Войны… защитники, – думал я. – Ведь совсем еще дети.  А я, значит, у них за старшего остался…». Мне очень хотелось курить, сердце стучало, бронежилет давил на грудь. Я напряженно всматривался вдаль. Рация издавала напряженное эфирное шипение. Команды все не поступало.

Вдруг в нескольких десятках метров от меня, на палестинской стороне, я увидел движущуюся фигуру ребенка. Мальчик, на вид лет десяти, изо всех сил бежал в нашу сторону, к границе. Забор проходил по краю оврага, так что ребенок скоро исчез из моего поля зрения,  скрывшись на дне ложбины.

Что он делает у забора? Ведь приближаться к нему запрещено, палестинцам это известно… Лейтенант про теракт говорил… «Ну и что, что ребенок?» – думал я. Несколько лет назад взрывать КПП с солдатами в районе Шхема ХАМАС послал четырнадцатилетнего школьника.  Надели на него пояс шахида с взрывчаткой, обещали ему, что в рай к девственницам  попадет. К счастью, горе-террориста вовремя обезвредили, все живы остались.  Парня уложили на землю, послали к нему робота, который через пару часов сумел разминировать заряд. Меня бросило в жар.

– Але, всем подъем! –  заорал я.

Солдаты встрепенулись от сна.

– Что случилось?!

– Там, у забора – пацан палестинский; не знаю, что он там делает.

– Где он?

– Не видно пока… А, вон, смотрите, прямо перед нами!

По откосу оврага поднимались две фигуры, мальчика и взрослого мужчины. Ребенок держал его за руку. Палестинцы быстро шли вверх по тропинке между огородами, по направлению к хибарам, все  дальше отдаляясь от нас вглубь сектора.

– О! Мы их сейчас положим! Конец вам, палесы! – радостно завопили солдаты.

 Боец, сидевший на переднем сидении, передернул затвор. «А ведь и правда, пристрелят», – подумал я. Солдат позади меня уже связывался с командованием по рации.

– Рут, я – лесная белка, вижу двух грязных у линии, они идут обратно в улей.

– Подождите, подождите, какие террористы?! – я пытался образумить солдат, в висках у меня стучало. – Может, это местные, отец с сыном. Ребенок увидел нашу машину у забора, испугался и побежал предупредить папу. Так нельзя!

Бойцы меня не слушали. Только один из них, Менаше, в очках и кипе, внимательно смотрел на меня через зеркало заднего вида, затем,  чуть улыбнувшись, вымолвил:

– Не волнуйся. Если это на самом деле отец с сыном, никто их убивать не будет.

В это время по рации прозвучал приказ:

– Разрешаю одиночный выстрел в воздух.

Солдат, сидевший справа от меня, вышел из машины.  Затем зачем-то несколько секунд целился в небо. И наконец, когда палестинцы уже были у самого входа в одноэтажную покосившуюся хибару, нажал на курок. Раздался выстрел. Отец с сыном, пригнувшись и испуганно втянув головы, забежали в жилище,  быстро захлопнув за собой белую обшарпанную дверь.

Я вдруг вспомнил сына Данечку. Еще сегодня утром я сидел у его манежика, а он, подергивая ножками, глядел на меня и улыбался своим беззубым ротиком и синими глазками. Каждый раз, выезжая на дежурство, я думал о том, что, возможно, больше не увижу своего ребенка. Внезапно, у меня  ком подкатил к горлу, из глаз брызнули слезы. Я сделал вид, что закашлялся.

– С тобой все в порядке? – обратился ко мне Менаше.

– Да, в порядке, – ответил я, хлюпая носом и нарочито кашляя. – Аллергия на пыль, наверное.

– Отбой, возвращайтесь на базу – поступил приказ по рации.

12.

Подъезжая к стоянке  на базе, я заметил скопление солдат у запаркованной машины Зейда. Когда вышел из джипа, увидел картину: Оз, долговязый, смуглый и горбоносый  сержант-срочник, подойдя вплотную к  Зейду, орал:

– Я здесь командир, и своим солдатам приказы отдаю я, а не ты! Ты меня понял?!

«Бедуин и его достал, – мелькнуло у меня в голове. – Наконец-то кто-то дал отпор этому первобытному… Только я все рефлексирую… Так с ними и надо, по-другому не понимают…»

Зейд удивленно глядел на сержанта, пятился назад и тихо бормотал что-то неразборчивое. Оз напирал на бедуина, повторяя одно и то же:

– Ты меня понял?! Ты понял меня?!

Солдаты молчали, я с удовольствием  наблюдал за разворачивающейся сценой. И тут Зейд резко остановился и прокричал в ответ:

 – Да что ты можешь?! Что вы здесь все можете?! Без меня ты ноль, вы все здесь нули!

Затем резко повернулся и быстро зашагал прочь.

«Небось к нашему вагончику пошел», – подумал я. Сталкиваться с бедуином лишний раз мне не хотелось. Да и вообще было желание побыть одному. Поэтому я решил помыться. В армии у меня всегда были два сокровенных желания: лишний раз сходить в душ  и поспать.

 Убедившись, что душевая рядом с нашим жилищем закрыта на замок, я зашел к водителю-контрактнику Шмуэлю за ключом. Всегда флегматичный Шмуэль меня успокаивал своим невозмутимым видом и скептическим взглядом поверх очков. У него можно было разжиться рыбными консервами и хлебом. В свободное время Шмуэль постоянно сидел у себя в отдельной комнате, оборудованной обогревателем и самодельными книжными полками с религиозной литературой. Вот и теперь он полулежал на кровати в армейских штанах и ботинках. В черной кипе и талите поверх белой футболки контрактник штудировал “Ялкут Йосеф”.

– Полчаса назад наши поймали  перебежчика, – вымолвил Шмуэль, лениво передавая мне ключ от душевой. – Палестинец, совсем молодой, лет шестнадцати, пытался перейти границу у Кисуфим;  говорят, в Израиле работу пытался найти.

– Ну и славно, хоть не зря нас по тревоге подняли, – ответил я.

Тем временем клонившееся к закату солнце заволокло тучами. Подул холодный ветер. Я быстро зашел в душевую и первым делом закрыл дверь изнутри на ключ.

Наконец-то  я был один. Я  включил обогреватель, он работал, лампочки на потолке также, на удивление, горели исправно. Зайдя в дальнюю кабинку, я открыл кран с горячей водой. Комната медленно наполнялась туманом, зеркало над раковиной запотело, желтый теплый свет успокаивал, струи горячей воды приятно обволакивали тело. За окном стучал холодный январский дождь.

В голове моей всплывали картинки из детства. Мне лет пять, и я с бабушкой возвращаюсь из садика, где строил замок в песочнице. Заходящее осеннее солнце тонет в грозовых облаках. На улице становится холодно и неуютно. Мы спешим домой, где меня ждет ужин: любимые сырнички с малиновым вареньем и чай. Потом бабушка приготовит мне ванну – такой же желтый успокаивающий свет, пар, осевшие капли на зеркале и теплые струи воды. Уют и счастье. А за окном будет  так же шуметь дождь.

Помывшись, надев штаны и майку, я еще какое-то время  сидел на скамейке в душевой и смотрел на пустые душевые кабинки, наслаждаясь тишиной.

Мою нирвану прервал грохот. Кто-то изо всей силы молотил в закрытую дверь душевой, она буквально ходила ходуном. Схватив ключ, я метнулся к входу в одних носках, при этом наступив в лужу, и   матерясь, повернул в замке ключ. На пороге, насупив брови, стоял Зейд.

– Ты чего запираешься?!

Похоже, бедуин меня преследовал. Как же он меня достал!

– Давно не виделись, решил от тебя отдохнуть! Чего ты дверь ломаешь, совсем с ума сошел?!

– А что, другим помыться не надо?! Душевая – теперь твоя собственность? Дай пройти!

Проходя мимо меня, Зейд легко задел меня плечом. Я изо всех сил старался держать себя в руках.

– Небось еще и всю воду горячую израсходовал, – бормотал бедуин, проверяя кран в душе. Я не ответил,  сидел на лавке  и пытался как можно скорее зашнуровать ботинки. Сволочь, урод, все настроение испоганил!

Тем временем Зейд стремительно разделся, и его голая волосатая  задница замаячила в полуметре от моего лица. Господи, да  когда же все это закончится?! Наспех кое-как завязав шнурки, схватив куртку и автомат, я поспешил на выход.

Заходя в кабинку, Зейд крикнул мне в спину:

– Дай куртку.

Я не ответил, лишь швырнул ключи от душевой на скамейку.

– Шмуэлю занесешь.

 Захлопнув дверь, я вышел на моросящий дождь, в сумеречную, холодную хмарь.

13.

Последнюю неделю “Литого свинца” на границу я выезжал в джипе сопровождения, за машиной Зейда, чему не мог нарадоваться. По радио  в новостях то и дело слышал сообщения о готовящемся соглашении с ХАМАСом о прекращении огня. Обстрелы со стороны палестинцев стали заметно реже. Я считал часы до завершения службы.

В предпоследний день, вечером,  я вышел покурить на крыльцо комнаты. На рассвете мне предстояло в последний раз выехать на смену. И тут краем глаза я заметил, что ко мне неспешно приближается Зейд. Я продолжал глядеть перед собой, делая вид, что его не замечаю. Подойдя ко мне, бедуин какое-то время стоял и напряженно молчал.

– Знаешь, – наконец вымолвил Зейд, – сегодня  в Хан-Юнисе был  обстрел с нашей стороны. Пострадала трехлетняя девочка. Ей ноги оторвало.

 Я не знал, как  на это реагировать, лишь удивленно обернулся к Зейду. Видимо, бедуины смотрели у себя по телевизору не только музыкальные каналы, но еще и новости палестинской стороны…

– Я не понимаю, что я здесь делаю, –  продолжал Зейд, грустно и задумчиво глядя перед собой.

 Я молчал. А что я мог ответить? О чем ты думал, когда добровольно призывался в израильскую армию, хотя мог в нее не идти? О том, что тебе не придется воевать против таких же арабов, как и ты сам? Сказать, что на войне всякое случается? Посоветовать Зейду уволиться из армии, найти работу? Пойти учиться? Найти жену, построить дом?

Я молчал. Зейд стоял рядом, рассеяно смотрел вдаль. В этот момент он был похож на растерянного подростка. Мне вдруг показалось, что бедуин подрагивает от холода.

– Знаешь, возьми мою куртку, – сказал я, поднимаясь. – Она теплая.

Зейд удивленно взглянул на меня.

– Ты это серьезно?

– Бери, пока я не передумал. В конце концов, она тебе сейчас больше нужна, чем мне. Давай мне свой флиз, надеюсь,  я в нем не замерзну.

– Нет, он теплый, удобный.

Я передал куртку Зейду, тот отдал мне флиз.

– Скажи, а у тебя дети есть? –  спросил меня бедуин.

– Есть сын.

– А можешь его фотографию показать?

Я включил телефон и передал его Зейду. На фотографии Данечка сидел в манежике, тянул ручки вверх и улыбался.

– Симпатичный малыш, – грустно улыбаясь, вымолвил Зейд. Впервые за всю службу я увидел улыбку на его лице. Глаза его блестели, привычная колкость и надменность во взгляде на какое-то время исчезли.

– Так, запиши мой телефон, – вдруг по-деловому,  привычно насупив брови, скомандовал бедуин. – Завтра мы не увидимся, с утра ты едешь на смену  с Юсуфом. Звони, если что.

Из вежливости я записал телефон Зейда  на клочке бумаги, хотя мог забить его номер в память телефона.  Я вдруг вспомнил, что за все время нашего знакомства бедуин ни разу так и не назвал меня по имени.

14.

Утром на следующий день вступило в силу соглашение о прекращении огня. Операция “Литой свинец”, длившаяся почти месяц, завершилась. Правда, палестинцы уже после объявления о перемирии выпустили по израильской территории две ракеты. Затем наступила долгожданная тишина.

Погода была ясной и солнечной, я в последний раз выехал на смену к забору безопасности. Юсуф всю дорогу с удовольствием, прямо из коробки, уплетал яблочный пирог, купленный в магазине в соседнем кибуце, и довольно жмурясь, потягивал кофе из бумажного стаканчика.

Вернувшись на базу, наша группа водителей быстро сдала оружие и обмундирование, предварительно сфотографировавшись на память на фоне джипов.

Мой сослуживец Толя предусмотрительно вернулся из  недавней увольнительной на своей машине. Так что теперь мне и Абабе не пришлось возвращаться  со сборов  на автобусах. Уже через полтора часа я был дома, в Тель- Авиве.

                                    Эпилог

 

Через два дня после окончания «Литого Свинца» прозвучала новость о том, что  на границе с Сектором Газы произошел теракт. Сидя дома, в вечернем выпуске новостей, я увидел кадры, снятые  телевидением ХАМАСа  из сектора Газы: поврежденный взрывом забор безопасности, скопление израильских джипов и солдат у границы, машины медицинской службы, и санитаров с носилками.

Теракт произошел на нашем участке патрулирования. На заднем плане было видно то самое  поле, поросшее высокой травой, и  знакомая эвкалиптовая роща вдалеке. Среди солдат я отчетливо разглядел лица рыжего лейтенанта и Оза.

Когда я выезжал на дежурство, то старательно объезжал все неровности, камни и выбоины. Мне казалось, что только там можно спрятать мину. Мысль о том, что можно заложить шестнадцатикилограммовый заряд в нескольких метрах от забора с палестинской стороны, и взорвать его, как только с ним поравняется джип, мне почему-то  не приходила в голову во время службы.

В результате взрыва трое солдат, находившихся в джипе, получили легкие ранения, водитель-резервист – ранения средней степени тяжести, сидевший рядом с ним следопыт скончался по дороге в больницу. Я наверняка знал погибшего, ведь бедуины продолжали нести службу на границе и после окончания «Литого свинца». Однако имя его в новостях не сообщили. Имена погибших  солдат-бедуинов вообще не сообщают в новостях, по соображениям безопасности их родственников.

Смятый клочок бумаги с номером Зейда  по-прежнему лежал в кармане армейского флиза, который я так и не успел постирать. Но Зейду я не позвонил. Если бы даже он и взял трубку, то я не знал, что ему сказать.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *