Не плакать, не смеяться,
не ненавидеть, но понимать
Одно из наставлений трактата «Пиркей Авот» в вольном переводе с иврита звучит так: «Найди Учителя». Сегодня этот совет актуален, как никогда. Рухнул авторитет государственных учреждений, идеологий, растеряли уважение книги и гуру. В России, например, нет личности, имеющей нравственный вес, сравнимый с влиянием Андрея Дмитриевича Сахарова. Мне повезло. Я обрел учителей. Среди них Александр Воронель. Воронель научил спокойно и печально глядеть на мир: non indignari, non admirari, sed intelligere, радуясь тому, что есть, и не ожидая лишнего от того, что будет. Воронель – физик-экспериментатор. Физики-теоретики философствуют охотно, обильно и, как правило, скучно; экспериментаторы – немногословны, и философов, побаиваясь, слегка презирают, следуя заветам Леонардо: «Пусты и полны заблуждений те науки, которые не порождены опытом, отцом всякой достоверности, и не завершаются в наглядном опыте, т.е. те науки, середина или конец которых не проходит через одно из пяти чувств», а «мысленные вещи, не прошедшие через ощущение, пусты и не порождают никакой истины, разве только обманчивую; и коль скоро такие рассуждения рождаются от скудости ума, то бедны всегда такие умозрители, и если они родились богатыми, то умрут бедными к старости, так что кажется, будто природа мстит тем, кто хочет делать чудеса» (Леонардо да Винчи, «Об истинной и ложной науке»).
Главное, чему меня научил Воронель, наблюдать, а не выдумывать истину. Побольше наблюдать и упорядочивать, поменьше обобщать. «Все теории когда-нибудь да рухнут, хороший эксперимент останется навсегда.» (А. Воронель) Умно поставленный опыт – прямой вопрос Вс-вышнему, Б-гу книжников и фарисеев. А на дурацкие вопросы Вс-вышний отвечать не хочет, отчего бы Ему общаться с глупцами? Умение задать вопрос-опыт – великое искусство, ему не научишь.
Жадный интерес Воронеля к миру не ограничивается физической Вселенной, не менее макрокосма ему интересен микрокосм-человек. В гуманитарных штудиях Воронелю удалось избежать опасности, подстерегающей натурфилософов: переноса ухваток естественнонаучного метода на изучение-понимание человека. В физике достойно внимания экспериментатора – повторяющееся, воспроизводимое. Человеческий опыт напрочь непереносим и очень ограниченно воспроизводим. Есть истины, которых не узнать, их можно только прожить. «Непрерывность жизни поддерживается нормой, но импульс ей придают ненормальности, отклонения.» (А. Воронель)
И все же гуманитарные рассуждения Воронеля – размышления физика, ибо оперты на реальность, а не на «сон золотой» утопии. Спокойное, заинтересованное наблюдение за людьми диктует снисходительность к человеку, куда более драгоценную любви к нему (настоящей любви к людям вообще я, по правде сказать, и не видел).
В текстах Воронеля органично и парадоксально сплавились еврейский национализм и либерализм, свободное мышление, ограниченное лишь реальностью, и нравственный фундаментализм, твердо запрещающий подлость и предательство (мировые религии и идеологии как-то подозрительно легко с ними мирятся, когда это необходимо для установления на Земле божественного порядка, едва отличимого от дьявольского).
О своем отношении к Воронелю я скажу то, что Александр Владимирович говорил о Сахарове: «Моя жизнь была бы беднее, если бы я не знал его. Я мог бы упустить какую-то необыкновенно важную характеристику бытия. Уникальное свидетельство духовной природы человека. Его несводимость к банальному».