ВАРИАЦИИ
Стихи этого лета
Первая
Но может быть… О страшная догадка!
Быть может, только там они и знают
О жизни?
1990
Как можно было в семьдесят втором
(Ну ладно, торф горел), в четвертом, пятом,
В СССР, отнюдь не за бугром,
В теплице, начиненной самиздатом,
Пускай на полках покати шаром,
А на стене подъезда пишут матом, –
Несчастным быть, предсказывать погром,
Публично называть себя распятым?
Кто был несчастен в этом парнике,
НИИ набитом, бардами воспетом,
О тесноте стонать, о тупике?
Ей-Богу, надо быть большим эстетом.
Царил беззлобный, дряхлый рамоли,
Руина сам, и всех тянул в руину,
Но в тюрьмы поголовно не мели,
При этом не бомбили Украину.
Шум времени – колеса и ремни, –
Свистящий, шепелявящий, скрипучий.
Входили в Прагу – но поди сравни
Ту Прагу с Мариуполем и Бучей.
В сравненье с теми наши рубежи –
Как с рваным шелком спутанная пакля.
Конечно, этим пахло. Но скажи,
В какие годы этим тут не пахло?
Реакция повсюду разлита,
Ступи в болото – бездна так и манит,
Ну оттепель, ну всплеск, а в результа-
Те снова – aestas volant, hiems manet.
Копни на штык – и будет мерзлота,
И кости в ней, и счастье, если мамонт.
Не говори, что всюду Колыма,
Не унижай убогих ради фразы.
Цени эпоху «Горя от ума» –
Всё лучше, чем «Колымские рассказы».
Нет, эти годы я б не променял
На лучшие. Я прожил целиком их.
Я все читал. Я знал по именам
Коллекцию журнальных насекомых.
Представь: ползет под снежною крупой
Тупой троллейбус, полный снежной кашей
И сонною, разморенной толпой,
А не дворовой сворой вроде нашей.
Народ обильно пил, невкусно ел,
Жил в пузыре, который не проколешь.
Из радостей был пьяный ЦДЛ
И Цеденбал – сосед и лепший кореш,
Останкино, притихший Политех,
Умеренные хохмы при фискале
И маски африканские – у тех,
Кого работать в Африку пускали.
Век бронзовый! Плющом оплетена –
Хотя и паутиною, возможно, –
Намек, пароль, подтекст, полутона –
Все было сложно! О, как было сложно.
Зевотная, закатная страна
Была несчастна ревностно, безбожно.
Стыдились без причины для стыда.
Гордились шестисоточным участком.
Ебались бурно, и была среда.
Все знали, кто стучит, и пили чай с ним.
Кто смел несчастным быть? Хотя тогда
Как раз и было время быть несчастным.
Барак, а не разбомбленный вокзал.
Получка, а не пытки на подвале.
О счастье быть несчастным! – как сказал
Поэт, кому трибуны не давали,
Но он туда, по счастью, и не лез.
Поэзия считалась делом частным.
Кино «Прогресс». Издательство «Прогресс».
Прогресс – прекрасный повод быть несчастным!
Тогдашний мир обуглился и стух.
Одессу жгут, и дрон летит на Россошь.
Тоска – удел рабов и потаскух.
В окопе не болеешь и не ропщешь.
Отчаянье – и то уже не вслух.
Ад – ровный фон. А быть несчастным – роскошь.
Я в статусе рабочем удержу
Свою уже не слишком молодую
Некрасовскую музу. Не задую
Свечу семидесятых. Я сижу
В Нью-Йорке и бессмысленно колдую
Над музыкой, которой дорожу,
В пентхаусе, который арендую.
Не богохульствую. Не негодую.
Скажи «напрасно» – я не возражу.
Я доживу – и, через запятую,
Способность быть несчастным заслужу.
На счастье, Боже, я не претендую.
Разговор
1.
– Все было безнадежно после Ельцина.
– С «Новочеркасска», прямо говоря.
– Адорно прав, считая от Освенцима.
– От Октября.
– Уже от Февраля.
– Уже Орда нас к этому направила.
– А если говорить о рубеже,
То знаешь, после Каина и Авеля…
– Боюсь, что после яблока уже.
2.
– Все было очевидно: Крым, ковид –
Все по Марине, все по Черубине.
Естественно, мы можем делать вид,
Что мы живем, – но нас перерубили.
– Но я считаю долгом делать вид
И упражняться в словоблудье желчном,
Чтоб некий гнойноглазый индивид
Не смел меня к своим причислить жертвам.
Вторая
Я бы мог описать тебе месть, торжество,
Ликование, вспышки, – но видишь ли,
Для победы не нужно сейчас ничего,
Кроме выдержки, выдержки, выдержки.
Этот случай – не самая частая вещь.
Потому я не рвусь и не буйствую:
Этот новый порядок настолько зловещ,
Что в самом себе прячет судьбу свою.
Беспросветность, какая бывает на дне,
Стопроцентность брехла и беспамятства.
С ней уже ничего не поделать извне,
Но сама она запросто справится.
Не мешай ей самой расправляться с собой,
Не пытайся развлечь провокацией,
Не препятствуй ей двигать себя на убой
И не дай на себя отвлекаться ей.
Да, я знаю, как трудно терпеть ее вид,
Ее вяканье с ахами, визгами –
Ее запах прилипчив и звук ядовит,
Даже если доносится издали.
Будет все – и надежда, и трам-тарарам,
И туманность, блаженная Nebula, –
Но сейчас надо просто вставать по утрам.
Это пытка. И так еще не было.
Я умею, как Бродский и даже как я,
Но сегодня ни оды торжественной,
Ни молитвы. Простой мотиватор житья.
Тут бы справился даже Рождественский.
Третья
Если бы спросили:
Выскажи, мудрец,
Что ты о России
Понял наконец, –
Я сказал бы, рдея,
Словно маков цвет:
Русская идея –
В том, что Бога нет.
Нет тебе закона,
Не было Христа.
Правда, есть икона,
Но она пуста.
Нет чужих урочищ –
Есть твоя стезя:
Можно все, что хочешь,
А другим нельзя.
Приглядишься строго –
Не увидишь правд,
Как не видел Бога
Русский космонавт.
Вроде всем на свете
Виден Божий свет –
Он же взвился в нети,
Где и Бога нет.
Кто-то Богом избран,
Хоть простолюдин;
Кто-то Богом изгнан –
И живет один.
Остальных-то много,
Но среди щедрот
Должен быть и Бого-
Изгнанный народ.
У тюремной гнили
Нет другой щеки.
Этим и купили
Их большевики.
…Долгий путь осиля,
Я нашел ответ:
Там, где есть Россия,
Бога точно нет.
Жизнь моя убога
В чуждой стороне.
Я зато – у Бога.
А она вовне.
Мы не зря рубили
Привязи свои:
Нынче – только «или»,
Никакого «и».
На российском доме
Выбито «опричь».
Это значит «кроме».
Помни – и не хнычь.
Вечный поп при войске,
Вечная война –
И победа вовсе
Не предрешена.
Под вороньим граем
Расцветает Русь.
Пусть мы проиграем –
Я не удивлюсь.
Но не буду зверем,
Не пойду с врагом:
В этом я уверен.
И ни в чем другом.
Четвертая
Учебой ли, в тимуровцы игрой
Охвачена – была я всюду первой:
Меня не научили быть второй.
Инна Кабыш
Россия и сама – не самый первый Рим,
Но – поделюсь постыдной тайной –
Тут нет спасения ни третьим, ни вторым:
Тут кто не первый, тот и крайний.
Я рано осознал, что первым мне не быть:
Мне не хватает страсти, жеста,
Экстаза мерзости, паденья, может быть,
И мой удел – второе место.
Бухали все, и я бухал as well –
Но слишком умник, слишком ботан,
Мое отличье в том, что я трезвел,
С утра вставал с одра и шел работал.
Опричнина – не худшая среда,
Но чтоб средь юношей опричных
Предать уют тепла и блуд труда –
Я слишком был сынок, отличник.
Здесь нужен выродок, насилия гурман,
Здесь нужен варвар, гунн, Атилла,
Туман побоища, попоища дурман,
И мне, короче, не светило.
И я тогда сказал: гори оно огнем,
И поскорей, а не враскачку.
Погубим ипподром, раз я не царь на нем,
Отменим к черту эту скачку!
Россия – тот еще Эдем,
И в этой нашей верхней Вольте
Быть лучшим лириком еще тудем-сюдем,
Но лучшим лектором – увольте.
К молитвам первых глух Господь,
И третий для него излишен,
Но все-таки второй, персты сложив в щепоть,
Бывает изредка услышан.
Теперь вы знаете, кого благодарить
За весь обвал финальных тягот –
Что поле выжжено, что сад неплодовит,
Что нет в лесах грибов и ягод.
Забеги кончились. Азарта нет ни в ком.
Все прискакали в общий финиш,
Где первого уже не увенчать венком,
Последних не опарафинишь.
Не выйду впредь на старт и ленты не порву,
Скамьи пусты – на что смотреть им?
Счастливый наконец, покоюсь в общем рву –
Стотысячным, зато не третьим.
Пятая
Вариация-3
На мотив Тихона Хренникова
Лишь они безусловно бессмертны.
Вадим Шефнер
А ты сидишь тихо…
Новелла Матвеева
В мире листьев расписных, повергаемых к асфальту,
В мире истин прописных, отправляемых в отставку,
В мире лиц невыездных происходят три процесса:
Как обычно, два из них не имеют интереса.
Происходит саммит ШОС, где китайский вождь радушный
Отвечает на вопрос, как он видит мир грядущий:
Поделить его втроем меж Россией и Китаем –
Ну, и Трампа позовем, если нужным посчитаем.
В унисон с трояким злом, под сближенье трех талантов
Формируется разлом в зоне гибели атлантов:
Новый мега-континент будет выплавлен в горячке,
Уцелевший контингент пересядет на карачки.
Параллельно с этой всей катастрофою Вселенной
Первокурсник Алексей хочет выспаться с Еленой,
И пускай не прямо щас – не тиран и не убийца –
Он один имеет шанс вожделенного добиться.
Между нами говоря, всех тиранов перемелят,
Три напыщенных царя ничего не переменят,
Да и шквалов торжество, и удары всех цунами
В человеке ничего не изменят, между нами.
А безумный Алексей со своею вожделенной,
Подорвавшейся с осей, невоспитанной Еленой
Добавляет в мир того, что в эпохи ледяные
Прежде ценит меньшинство, а потом и остальные.
И единственный итог нашей эры, страсть Господня, –
Пара шуток, пара строк, что напишет он сегодня.
Интересно только то, что поймет в его двустишьях
Девка в бежевом пальто, цвета глаз ее бесстыжих.
***
О да, мне лучше. Изгоя спесь
Бессмысленна, но красива.
Мне лучше быть маргиналом здесь,
Чем там – душой коллектива,
Слезой, катящейся по щекам, –
Чем перлом на ягодицах,
И да, последним из могикан –
Чем первым из бледнолицых.