От Арарата до Везувия,
или
Ария мордовского гостя
Пока ехал в аэропорт, в стамбульском отеле, заброненном на обратный путь, погуглили и узнали, что я первый редактор «Зулейхи» Гузели Яхиной, у них она переведена.
Мы все, говорят, сделаем для того, чтобы отдых у нас вдохновил вас на новые творения. У нас есть, говорят, патио, бассейн и милые собаки!
Про гурий постеснялся спросить. Но должны же быть, хотя бы в бассейне обнаженными плавать и хихикать.
Иначе какое вдохновение.
* * *
В чистой зоне аэропорта Толмачево в международном терминале, на входе в кафе «Хамовники», большое зеркало на стене. Все дамы, заходя сюда, задерживаются и оглядываются в зеркало на свои попы.
Ни один мужик в мешковатых и свисающих на заду джинсах, разумеется, не останавливается, уверенный в своем совершенстве.
Я, конечно, тоже.
***
В Толмачево всего тринадцать международных рейсов за сутки. Включая Усть-простигосподи-Каменогорск и какое-то Утапао.
Думаю, они его выдумали, чтобы тупо заполнить строку.
Рейс в Утапао, разумеется, задерживается.
Ну так понятно – как улететь в несуществующий город.
* * *
Семейка с двумя пацанами тринадцати-четырнадцати лет с трудом устроилась за тремя столиками.
Нельзя приехать с подростками в аэропорт и не накормить их вкусными вредностями за все деньги мира. Потому у каждого из пацанов по громадному бургеру, перчатки к ним и прочие аксессуары для обжорства.
Мама посмотрела на чавкающих парней, на отрешенного и ушедшего в личный астрал супруга, потом на меня – и, как и я, заказала двойной «Джемесон».
Мама молодец.
Но надо было тройной.
* * *
Я снова, как и осенью, в самом начале точно такого же маршрута, забыл дома важную вещь и вернулся, пока ждало такси.
В прошлый раз все закончилось на трапе вылетающего самолета звонком с работы благоверной и сообщением о ее обмороке.
В этот раз надеюсь на несрабатываемость дурацких примет, ибо хочу оказаться в свой день рождения последовательно в трех городах, в двух из которых никогда не был, – привет Еревану, Риму и Неаполю.
* * *
К моему столику в аэропортовском кафе подбежал араратского вида мужчина с внушительным животом, в розовой рубашке, цвет которой дипломатично принято называть лососевым, и воскликнул радостно:
– Здравствуй!
И вам привет.
* * *
Они сели рядом, хотя вокруг было много свободных кресел в чистой зоне аэропорта перед рейсом в Ереван.
Мужчина сразу представился:
– Спартак.
Все мои знакомые армяне – Спартаки. Может, это просто такая случайная выборка, а может, судьба меня готовит к гладиаторским боям. Один Спартак в пабе мне как-то залихватски заявил в ответ на мои претензии к его поведению (он швырнул на пол бокалы с «Гиннессом»; самое обидное, что два из них были моими, ну, если точнее, моим был один, а второй зачем-то гордо оплатила одна симпатичная брюнетка, но ее платеж не прошел, потому бокалы стали моими после оплаты), что за все ответит Спартак.
Наверное, он все же был не Спартаком, потому что счет за бой выставили мне.
Я представился. Супруга соседа благосклонно кивнула, дав ему какой-то знак, понятный им обоим.
Спартак немедленно достал фотоальбом из объемной сумки и раскрыл передо мной.
– Это Мадина, – сказал он.
Может, имя было другим, я плохо слышу правым ухом, но для удобства будем называть ее так.
На фото была красивая армянская молодая дама лет тридцати с небольшим на вид. Сначала, на первых фото альбома (я увидел их с самого детства Мадины), – совсем младенец, потом красивая девушка на чужих свадьбах со скромно опущенными глазами, потом невеста, но без фото жениха.
– Всегда веселая, никогда не печалится вслух! – чуть наклонив ко мне голову, доверительно сказал новый знакомый. Его жена кивнула и что-то сказала на незнакомом певучем языке. – Никогда! – еще раз подтвердил собеседник. – Кроме как тогда… – он опустил голову.
Женщина тоже опустила голову и что-то быстро-быстро и тихо сказала.
– Арцах… – сказал мужчина и замолчал. – Да, но теперь, – мужчина снова воспрял, – она такая хозяйка, она ждет всегда с хози-буд, – последнее он произнес с почтением. Женщина что-то сказала, не оборачиваясь, и он подтвердил со смехом: – Не индейка, никогда не индейка!
Я на всякий случай кивнул – конечно, с индейкой и дурак справится, а тут…
– Толма, – дальше веско сказал мужчина. Женщина что-то ревниво поправила в его словах. – Пасуц-толма! – уточнил он чуть извиняющимся тоном, будто пропустил важное.
Женщина удовлетворенно кивнула.
– Ишли-кюфта… – он еще раз повторил, видя, что я записываю незнакомые слова: – Иш-ли-кюф-та!
Я зачем-то еще раз записал.
– Паштет и блинчики, – продолжил он почти безэмоционально, но было видно, что сосед просто сдерживается.
– Хапама! – вдруг веско сказала женщина.
– Хапама! – подхватил ее муж, причмокнув. – И так каждый день! – Супруга его поправила. – Почти каждый день, – согласился он.
Я снова кивнул – хапама, это, конечно, ну…
– Мужчина ей нужен, конечно… – сосед показал руками что-то неопределенное, но рубленое. – Армянские мужчины, они… – он снова замахал руками.
Женщина что-то сказала. Кажется, грубовато.
Мужчина вздохнул и признался:
– Там грузинская кровь. – Женщина тихо добавила что-то. – По дедушке… по дедушкиной линии, – пришлось признаться мужчине. Кажется, это было что-то семейное, о чем не любят говорить. – Русский сделал бы из нее… – мужчина снова замахал руками, – ну раз не получилось, – он немного театрально, но почему-то с ухмылкой вздохнул, – у других.
Я снова кивнул, теперь озадаченно.
– А у вас есть дочь… – он даже не спрашивал, скорее, утверждал.
– Есть, – признался я, – химик, фармацевтической химией хочет заниматься, – уточнил зачем-то.
– Врач, – пояснил мужчина женщине. Она сразу показала на свой локоть, но мужчина мягко остановил ее: об этом потом. – А как вы планируете вечер? – спросил он максимально отстраненным тоном героя Мкртчяна из «Мимино».
– Погуляю по Еревану, поищу вкусности, – признался я.
– А Мадина готовит – уже сообщила! – хапама, толма, кюфта, блинчики, – он перешел на немного гипертрофированный кавказский акцент, повернув голову и со значением смотря на меня.
– Пасуц-толма! – уточнил я, сверяясь с записями.
Женщина впервые повернула ко мне голову и благосклонно осмотрела знатока.
Мужчина тихо ахнул, что-то сказал женщине, смиренно дождавшись ответа, и тогда выдохнул адрес – что-то на Амиряна, в центре, там же, где мой отель.
Я сказал:
– Э-э…
– Какое у вас место? – поинтересовался вдруг мужчина.
Вдруг я понял, что у него не было сомнений, что мы летим вместе в Ереван.
– Четырнадцать… эф.
– Мы рядом, – улыбнулся мужчина. – Мы сидим через проход, чтобы… – Женщина что-то строго и непреклонно сказала. – Чтобы немного отдохнуть… – Он помедлил, добавив: – От меня. – Женщина благосклонно промолчала, потому он радостно продолжил: – Так всем лучше.
Что хочу сказать…
Мы уже сейчас вылетаем.
Ждите на Амиряна на толму.
Пасуц-толму!
* * *
Первые два шока в Ереване – водители и девушки.
Водители сначала резко поворачивают, потом включают поворотники – мол, дорогой, не сомневайся, я в эту сторону и хотел.
А девушки – все они с осиными талиями и выдающимися бюстами.
Все.
Ну, так нельзя с мордвой…
Пока писал, на площади Республики у фонаря остановился мимо проходящий мужчина моих лет с изящным дипломатиком, открыл дипломат, прислонив его к колену, достал тряпочку, аккуратно вытер птичий белесый помет с подножья фонаря, сложил вчетверо тряпочку, пристроил ее в дипломат – и зашагал себе дальше.
* * *
Армянский голубь нагадил мне на голову.
Так не смели поступать даже парижские и римские засранцы.
Но, если честно, прицелился этот наглец как раз тогда, когда я загляделся на девушек из предыдущего сообщения.
Понятно, что к деньгам.
Но зачем же таким обходным маневром!
* * *
Достижение дня (ночи, если точнее, в Риме еще половина шестого утра) – шесть раз успел сказать «грация».
Пограничница, увидев в паспорте, что именинник, подарила два брелка.
Один немедленно поломал, другой потерял.
Я тот русский из анекдота.
Только мордвин.
* * *
Кто бы мог подумать, но «лашате ми кантарэ» от гостя делает неапольцев как минимум благосклонными.
А если пропеть еще и припев песни Карузо, рожденного в Неаполе, то расстаться с неапольцем невозможно – он ахает, кричит «ва бене», созывает всю родню откуда-то с чердака и из полуподвала, и когда все вместе они, наконец, включая 102-летнюю прапрабабушку с большим стаканом ликера, усаживаются вокруг гостя, хозяин крошечного кафе умоляюще просит повторить слова великой песни, и все плачут, когда я не в лад и невпопад тяну гласные:
– Тэ волье бене ассай
Ма танто танто бене сай
Э уна катена ормай
Ке шолье иль сангуэ диенте бене сай…
Хорошо провел день рождения, дай бог каждому – и спасибо Эррико, как его тут принято называть (предусмотрительно подглядел это в Вики).
* * *
Прямо сейчас по узкой улочке Неаполя мчится лохмато-седой одноногий мотоциклист и орет (судя по переводу) впереди ковыляющим:
– Я одноногий и у меня нет ручного тормоза!..
Кажется, это не только его девиз.
* * *
Уровень моего итальянского и везуха по жизни: попросил апероль – принесли пиво «Хайнекен» и арахис.
Бармен три раза сказал «ва бене», два раза «Реджина» и семь раз «Татийана-а», после чего я решил не возражать.
Ужель та самая?..
* * *
– Из-за вас у нас дома холодно! – говорит вдруг немец, сосед по аперолю где-то в крошечном кафе у очередного неапольского собора. – Фруад! – уточняет он, уже зная, что с французским у меня получше.
Наш собутыльник-китаец заинтересованно молчит.
– Ну хэзэ, – уклончиво отвечаю я, не желая вступать в актуальные политические споры сразу после обсуждения (почему-то на португальском) принадлежности Эльзаса.
– Ай си, я знаю, что такое «хезее»! – радостно кричит немец, улыбаясь и радуясь, что я уже успел ошибочно признать Эльзас немножко немецким, не справившись сразу с транслейтом.
– Ну а хули, – продолжаю я ликбез, но не отвергаю выставленный фрицем двойной негрони с закуской, помимо привычных тут чипсов и печенек, из хамона и местного копченого сала. Со временем, надеюсь, и сгущенку научу их из банки пить.
Сейчас немец подбивает меня вылить китайцу на голову пиво и прокричать какой-то лозунг. Извиняет его только то, что пиво у китайца позорно безалкогольное.
Я бы и сам вылил, но стесняюсь.
Мы, мордва, нерешительные и добрые.
Но Эльзас не отдадим.
* * *
Ужинаю вчера в траттории в своем районе – это что-то вроде квартала Марэ в Париже, тут цивильно и солидно, но очень свойски, не туристически.
Прошу у официанта чек и кофе корретто.
Последнее – это эспрессо с ликером, считается неапольским изобретением – как колбаски карривуст в Берлине: ура, мы придумали порезать сосиски и полить их соусом карри, теперь все должны поверить, что это сугубо наше. Так и тут – капелька ликера в крошечную чашку эспрессо на ход ноги, и плевать, что мордва пользует это изобретение со времен греко-мордовских войн.
Официант приносит чек, в нем упомянут и корретто. Я оплачиваю и меланхолично жду свой кофе за столиком на улице – уже похолодало до 12-13 градусов, но вполне терпимо. К кафе то и дело подъезжают машины и мотоциклы, останавливаются большие семейные компании: вечер пятницы, ее принято проводить в любимом кафе.
Корретто нет.
Через десять минут я, чуть удивленный, захожу внутрь. За кассой сидит расслабленный кудрявый мафиози с большим медальоном на груди, воркующий с гостями и подсчитывающий выручку.
Включаю гугл-транслейт и сообщаю:
– Я заказывал салат из осьминога, кана… – чего-то сложновыговариваемое, – и корретто.
– Да, – добродушно кивает кудрявый. – Вам понравилось?.. Ждем вас у нас снова.
– Это было очень вкусно! – признаюсь я.
– Это прекрасно! – меланхолично улыбается он, показывая, что руки у него заняты, не то бы он сказал больше.
– Я оплатил счет, – говорю дальше я.
– Несомненно! – улыбается он мне снова, давая понять, что от Сезария Агро еще никто не уходил без оплаты.
– В счете был корретто, – продолжаю вести к сути я.
– Да? – удивляется он, заглядывает в чек и признается: – И он тоже оплачен.
– Но мне его не принесли! – радостно сообщаю я, понимая, что недоразумение улажено.
– Да, – кудрявый снова был меланхоличен.
– Я могу подождать свой корретто? – уточняю я на всякий случай.
– Можете, – соглашается кудрявый обреченно, как бы намекая, что вероятность появления на улицах Неаполя динозавра, как известно, пятьдесят процентов – он или встретится вам, или нет.
Жду еще десять минут.
Корретто нет.
Захожу – давешний кудряш снует по залу, помогая собраться очередному семейству и не забыть прихватить столетнего, судя по виду, дедушку. За кассой заведения, существующего с 1916 года, как гордо сообщала вывеска, похоже, сам хозяин. Он чуть моложе кафе.
– Бон джорно, – говорю я ему без транслейта.
– Чао, – говорит он улыбчиво, в глубине души, наверное, мечтая, что все эти туристы когда-нибудь поймут, что доброденькать после заката еще хуже, чем заказывать капучино после полудня. Хотя нет, с капучино история важнее и принципиальнее, ну а еще ужаснее – взять красное вино к креветкам. Я, к счастью, в этом тут не был замечен.
– Я у вас поужинал, – теперь сообщаю я с помощью переводчика в телефоне.
– Вам понравилось, – он, кажется, не спрашивает, просто утверждает, ибо как оно могло быть иначе.
– Очень, – признаюсь я, вспоминая что-то про «мулто» и какое-то другое слово, которое заменяю на «грация». – И я попросил чек и корретто.
– Хороший выбор! – всплескивает руками хозяин.
– Да. Я оплатил чек. В чеке есть корретто. Но мне не принесли корретто, – говорю я максимально короткими фразами, надеясь, что недоразумение возникло из-за неправильности перевода.
– Да, – хозяин вдруг становится меланхоличным.
– Но… я хочу корретто. Я его оплатил, – мне неловко, но как-то хочется понятного завершения разбирательств.
Хозяин сначала смотрит на меня изумленно, потом что-то кричит, и на его крик прибегают два официанта, мой кудрявый собеседник и кто-то еще очень старый и с протезом – может, дворник. Говорит один хозяин, ему отвечают только меланхоличными кивками головы и помогают себе руками, показывая на меня, – впрочем, и на все остальное вокруг тоже, включая протез.
Расходятся все, улыбаясь друг другу. На меня больше никто не смотрит.
– Синьор, – максимально робко начинаю я, – мне подождать мой корретто?
– Конечно, синьор, – подтверждает мне хозяин, после чего кудрявый издалека показывает мне одобрительный жест, а с лестницы подвала хлопает в ладоши инвалид с протезом, демонстрируя, что клиент всегда прав, а огрехи бывают у всех.
Еще через десять минут, когда мне так и не принесли корретто, я заглянул в зал. За кассой снова сидел кудрявый, ему неторопливо что-то объяснял хозяин. Оба были меланхоличны и добродушны. Инвалид помогал выбраться из-за стола бодрому деду, пережившему газовые атаки в Великую войну.
Я пожал плечами, встал из-за стола и поправил шарф – похолодало еще больше, потому было жаль, что не удалось согреться корретто.
Рядом с кафе рассаживалось в машину семейство. Дед-ветеран сел за руль, ему, улыбаясь, помахали выбежавшие на улицу хозяин кафе и инвалид.
Проходя мимо меня, они поприветствовали мордву и предложили приходить еще.
И я, конечно, приду.
* * *
Минимум в трех европейских городах меня поили кофе проститутки, так получалось.
Кто-то рассказывает им стихи, жаря спирт, но мордва не так банальна.
Неапольская куртизанка предлагала еще и угоститься замысловатым профитролем, но я легко продался и за эспрессо: нужно было помочь занести телевизор в дом, пока не видит консьерж.
Наверное, так люди и становятся членами мафии. Вход – эспрессо, выход – профитроль.
* * *
В неапольском метро почти везде сделаны тактильные таблички для слепых. К ним ведут тактильные дорожки для них же.
На табличке у лифта, например, выпукло нарисовано, куда ведет каждый из возможных этажей – переход на другую линию, техническое помещение или вовсе улица.
Лифт, впрочем, доставляет лишь на один этаж.
Очень удобно.
Очень.
К сожалению, для тупых неапольское метро непригодно. Я нашел нужный выход только с помощью трех пожилых итальянок, передававших меня из рук в руки друг другу и подробно пересказывавших товаркам мои затруднения.
* * *
Седой дядька в клетчатой рубашке – мне такие запрещает носить благоверная – уселся улыбчиво рядом на станции, с которой мы не можем уехать уже минут двадцать, достал кисетик и бумажку, свернул пахучую цигарку и теперь любуется ею, разглядывая со всех сторон.
Все вокруг тоже улыбаются, включая полицейских.
– Это Неаполь, это суббота, синьор, не беспокойтесь, чего вы, – сказал мне один из них, обвешанный всяческой амуницией, когда я попытался узнать возможную причину задержки поездов.
Клетчатый и вовсе ухмыльнулся и предложил мне свою цигарку.
Потом, когда нас всех высадили посреди дороги, сообщив о каких-то трудностях перевозок (тут даже линии метро принадлежат разным хозяевам), полицейские курили на улице вместе с клетчатым и обсуждали, видимо, то, что это еще ничего, зато половину пути проехать удалось.
И правда, чего это я – это ведь суббота.
И Неаполь.
* * *
– Иди скорее, дядя Джузеппе, русский снова заказывает эспрессо, граппу и граффа-буэсту! – кричит длинноволосая барменша с огромными глазищами. Кажется, это слишком шокирующий набор даже для мордовского туриста.
Когда дядя Джузеппе появляется, он говорит на увиденное только одно слово:
– Ступидо.
Эта граффа – здоровенная пышка, почти калач.
А обзываться не надо, сам ступидо – это я без перевода понял.
Но в ответ сказал:
– Грация.
* * *
Удивляет, зачем ермаки тимофеичи отправились покорять Сыктывкар, Кызыл и Барнаул, если есть побережье Амальфи.
Королевский замок Неаполя от меня в трех минутах ходьбы, я сюда прихожу позавтракать.
В том же Барнауле, увы, с завтраками в королевских замках не ахти.
Правда, если бы сюда дошли ермаки, то завтракал бы я в столовой неапольского крайсовета.
Стаканом сметаны, биточками по-казацки и капустой с сахаром, чтобы перебить кислятину вырви-глаз.
* * *
На центровой улице в районе, где живу, народ сегодня просто гуляет. Большинство магазинов и кафе закрыто, остальные, наверное, считаются выскочками – настоящий итальянец в воскресенье отдыхает, а уж неаполитанец – и вовсе с пятницы.
Улица условно пешеходная – по какому-то принципу тут иногда вольно проезжают мотоциклисты, но не часто.
Сегодня посреди улицы маленькое представление, никогда такого не видел: актеры – может, лилипуты, но не угадать, – покрытые сверху большими тряпочными колпаками и покачивающие смешными игрушечными головами, стучат громко чем-то там под тканью в такт музыке, а иногда и без нее. Выглядит все чумово, но никто не удивляется – наверное, это обычные местные петрушки, ничего особенного. Детям, особенно маленьким, это очень нравится.
Рядом со мной стоит словоохотливая бабуся в окружении, кажется, пяти-шести подруг. Все они приехали или пришли сюда специально, зная, что эта парочка в тряпочных балахонах будет сегодня выступать.
Я включил аудио у гугл-транслейта, и из рассказа старушки фрагментами становится понятно, если мы с переводчиком не ошиблись, что она привезла сюда внука-аутиста, а может, даже правнука. Подруги же – группа поддержки.
Оказывается, вот такие выступления почему-то вызывают у мальчика – ему лет пять на вид – всплеск… ну, наверное, это всплеск нормальности, хотя мамы особенных детей на такие формулировки обижаются. И мальчик потом пару дней, а иногда и три дня, легче воспринимает все окружающее.
Старушка всех предупредила жестами, чтобы не реагировали громко, когда мальчик решится подойти к выступающим. И когда он подошел, только стучащий в громкие тарелки артист стал вдруг просто тихо хлопать в ладоши, чтобы не напугать, а потом что-то красиво, но тоже тихонько, запел.
Мальчик положил монетку, вернулся к бабушке-прабабушке, после вся бригада старушек развернулась в сторону метро – и все рядом с представлением снова зашумели.
Все тут через час-полтора рассядутся по любимым кафе – время к семи вечера, но для мальчика, наверное, уже достаточно впечатлений.
Теперь у него и его родных будет целых два или даже три дня настоящего общения. Если, конечно, я не ошибаюсь.
Удивительно, но во время всего этого никто не лез в первые ряды записывать происходящее. Я тоже попытался записать кусочек выступления уже позже, там не было ничего такого. Но запись почему-то оборвалась на первой же секунде. Да и не так важно, просто представьте неапольскую брусчатку, двух артистов, накрытых с головой, и какие-то клювы у них вместо голов.
Денег артистам бросали совсем немного. Но перед их уходом – выступление закончилось – ссыпал что-то из мелочи в коробку «петрушек» даже карабинер. Может, он тоже успел увидеть все про мальчика. А может, просто добрый человек.
Их, конечно, больше.
* * *
В кафе неаполитанской кухни пишу в транслейте официанту после употребления за обедом бутылочки белого сухого и перед уходом:
«…И отдельное спасибо за babá. Это десерт моего детства.
У нас вообще не продавался шоколад, не было конфет, кроме червивых батончиков. И мы покупали в булочной babá, у нас они назывались ромовыми бабами. У них тоже была пропитка, но все равно babá были сухими, мокрыми они были только снизу.
Теперь я узнал, что такое настоящие babá, но детство уже не вернуть».
Официант заграцияровался, пошел сказать повару, потом прибежал (в буквальном смысле, аж пыхтя) и сказал, что повар хочет угостить меня всем ассорти десертов, это cadeau, подарок (это по-французски: я перед этим уже упомянул официанту, что англ – полный бэд, лучше френч или транслейт).
Десертов в итоге принесли три: трубочки с кремом, что постоянно пожирает Тони Сопрано, потом какой-то новый вариант babá, а еще чизкейк, который официант ревниво просил не называть чизкейком, потому что это традиционное неаполитанское блюдо, его просто подрезали эпигоны из Ромы… – дальше я уже не слышал, у меня трещало за ушами.
Все было вкусно.
Кофе после всего этого тоже был от повара.
А итальянцы, конечно, странные. Позапозавчера мне зажилили уже оплаченный кофе, а сегодня я, объевшись подарками, еле вскарабкался к себе наверх, рухнув в паре кварталов от дома на скамейку и вспоминая моцареллу ди буфала и babá.
Неапольцы, правда, всегда поправляют, что они не итальянцы.
Они, говорят, неаполитано.
* * *
Поехал на поезде в Салерно, тут всего полчаса езды. По дороге заметил, как проводник-китаец запинывает в уголок какую-то отвалившуюся от дверного механизма детальку, пока никто из пассажиров не видит и не паникует. Кинулся записывать это – и проехал свою станцию.
В итоге оказался в Баттипалье, моцарелловой столице Италии. Отсюда стремительным домкратом выдвинулся все же автобусом в Салерно.
У водителя автобуса с собой контейнер, он предлагает угоститься или купить у него шарик mozzarella di bufala, той самой буйволиной моцареллы. Это похоже на наших таксистов: «Вообще-то у меня бизнес, а таксую для души».
В Салерно обещают дождь, но это дождь в Салерно, а не в Сыктывкаре.
Вымокну и буду жаловаться, томно закатывая глаза:
– Ах, я промок в Салерно и объелся буйволиного сыра по дороге в Неаполь, пожалейте меня!
* * *
Чтобы не отдаляться всякими карбонарами от отечественных скреп, заказал у красивой итальянки в кафетерии, где обычно берут еду навынос, опят – самых натуральных, как на Алтае, где они растут на корневищах деревьев у Оби, где их мешками собирал двоюродный брат Пашка, работавший спасателем и имевший много свободного времени, маленькую зарплату и желание заработать на кутежи. Впрочем, он потом бросил пить и зачем-то помер бодрым еще мужиком.
Пока ел, девушка что-то спрашивала про Сибирь, принесла пиво, а потом вдруг сказала, что через час у них будут готовы невероятно вкусные баклажаны с какими-то травками, и их могут мне принести на дом. И внимательно посмотрела на меня.
Я ей до этого сказал, что живу практически через дорогу, а проклятый гугл-транслейт не позволяет разобраться, принесут мне некие доставщики или, кхм, все же хозяйка.
А ведь от этого зависят судьбы людские и то, останусь ли я тут советским киргизом, как завещал товарищ Визбор.
* * *
В 6:30 люди на улицах Неаполя совсем не советские – улыбающиеся и словоохотливо начинающие диалог. Я, признаться, давненько в такое время не прогуливался даже в Новосибирске, но народ у нас в любое время, особенно с утра, хмурый, будто ночью снова не было секса.
Или будто не понравилось, может.
Или не с тем.
***
Таксист у остановки шаттла в аэропорт что-то настойчиво предлагал – как выяснилось, сообразить на троих: он просто возит на своем авто трех пассажиров по цене билета в автобус, как наши таксисты в нулевые. Тут десять минут езды, потому таксист работает трамвайчиком, десять старушек – рупь.
***
В аэропорту Неаполя никто ни разу не проверил документы, на входе нет рамок – гуляй, рванина.
В чистой зоне главное отличие от наших аэропортов – постоянный шум, даже гул. Это разговаривают и машут руками итальянцы, создавая шумные вихри.
Громче только в аэропорту Еревана.
Армяне при этом обходятся даже без рук. И не говорят «ва бене».
***
В Палермо дожди.
Но это Палермо, а не Гадюкино.
Так что вынесем все – и широкую, ясную грудью дорогу проложим себе.
***
Оказывается, в Неаполе, по сравнению с Палермо, были правила дорожного движения.
На Сицилии же все по понятиям: по односторонней улице принято двигаться, оставляя слева полосу свободной, – вдруг она понадобится внезапному встречному джигиту.
***
Младенец в самолете, от которого я ожидал ора, оказался самым тихим пассажиром.
Все остальные, включая пилота, беспрерывно что-то говорили. При этом пилот то и дело переводил свои реплики на разные языки, включая китайский, и постоянно ржал.
Самолет же жутко трясло – думаю, он тоже ржал.
***
При сравнении неапольцев и сицилийцев, каморры и коза ностры, решил, что наиболее мафиозно выглядят ереванские армяне.
Все они – из тех, кто старше сорока, – носят темные очки, двигаются вперед животом, медленно и размеренно, а разговаривают с таким равнодушно-важным видом, копируя Вито Корлеоне, – никогда не подумаешь, что они всего лишь выбирали гарнир.
***
Рассказывают, на дверях некоторых пиццерий в Палермо гордо пишут, что они не платят мафии.
Думаю, это байки, ничего такого не встречал, а вчера и вовсе стал свидетелем сцены, когда представители заведений на моей улочке с хорошим трафиком в самом центре что-то суетливо и поочередно передавали чуваку, медленно проезжавшему на мотоцикле от начала до конца улицы.
Хотя это, может, просто тариф за уборку.
Отсюдова.
***
К двум соседям-шведам, по виду совершеннейшим ботаникам, учтиво-восторженно со мной общавшимся с самого заселения (Википедия для знакомства все же иногда очень полезна), пришли три очень красивые дамы. Прямо очень.
Дамы, кхм, оплачены, но по какой-то причине одна оказалась для ботаников лишней. Причину я не понял даже после трех объяснений, решив не вникать.
При этом шведы чувствуют себя неловко, как они рассказали моему транслейту в телефоне, потому просят занять даму, если я не возражаю, ближайшие два оплаченных часа в меру моих интересов и пожеланий (это они так сформулировали).
Попросил девушку устроить мне в последний вечер в Палермо тур в лучшие джелатерии неподалеку.
Она говорит, что еще никогда так забавно не проводила оплаченное время, кроме того случая, когда один kazak уговорил ее полетать на воздушном шаре с водкой и откуда-то взявшимися солеными огурцами (итальянцы, кажется, к огурцам равнодушны): русские странные, но с ними интереснее, чем со шведами.
Ну еще бы – легко быть интересным на деньги тех же шведов и на халяву.
Едут, едут по Берлину наши kazaki.
* * *
Надо не забыть напомнить итальянцам, что «Фирензе» на табло аэропорта ни фига не похоже на «Флоренция». Я несколько секунд успел попаниковать, что рейс Палермо – Флоренция отложили из-за очередной забастовки.
Впрочем, вчера ввечеру я и вовсе попутал названия городов и почему-то говорил, что лечу наутро в Филадельфию, чему все в баре удивлялись, а некоторые даже проявляли более интересный интерес.
Я при этом искренне не понимал причину таких восторгов, списывая их, конечно, на мордовскую харизму. А меня, перепутавшего Флоренцию с Филадельфией, оказывается, принимали за американца – видимо, с Брайтон-бич, учитывая небогатый словарь с «ю а лукинг вэри вэл» и «ай донт кэйч ю».
А пока – до свидания, морюшко Палермо, я еще вернусь.
* * *
Из аэропорта Флоренции бегает до города быстрый трамвайчик. Поленился я покупать билет на него в автоматической кассе, решив, что задержу при этом очередь после меня, потому отозвался на предложение доброго человека, чуть косоватого и похожего этим на Крамарова в «Мимино», купить тикет за кэш – всего за один евро, при ценах на подобные билеты в пять-шесть капиталистических тугриков.
К счастью, никакой проверки по дороге не было, потому никто меня с этим добром не поймал. Тем более что уже в отеле прочитал на билете «Тоскана», а никакая не Флоренция.
Может, так и надо, конечно, но кто их, капиталистов, знает, заточили бы в зиндан и потребовали бы торгануть березками.
* * *
Кажется, вокзалы всех итальянских городов устроены одинаково: на нулевом этаже туалеты и всякие заведения, наверху – платформы с поездами.
Во Флоренции семнадцать платформ, но время от времени на табло показывают отправление с неизвестной восемнадцатой.
Думаю, это эвфемизм про «не пытайтесь покинуть».
* * *
Где-то неподалеку от галереи Уффици мне, слоупоку, продали рожок с мороженым за пятнадцать евро.
Ну так нельзя, камрады, не за то боролся товарищ Гарибальди вместе с товарищем Тельманом. Товарища комиссара Катани на вас нет.
* * *
Хозяин неапольских апартов, которому я плачу честным кэшем мимо букинг-кассы, вчера принес в подарок отличный лимончелло. Сам я купил похожий, но намного хуже, как выяснилось.
Хозяин до того аккуратно мне подсказывал, в каких барах у них принято знакомиться с дамами, а тут увидел таблетки на столе – и тактично поведал, на что лучше посмотреть на местном кладбище.
* * *
Картонные трубочки вместо пластиковых, на которые повсеместно перешел ЕС, в Неаполе и Палермо, к счастью, игнорируют. А вот во Флоренции был сплошь картон, за что порицаю тамошних прогнувшихся.
Еще и эти адские неотрываемые крышечки на всех напитках в пластике.
Но под лимончелло это, скорее, забавляет.
* * *
Сел на скамейку доесть мороженое. За столиком неинтересно, ну и дерут за поедание за столиком полтора евро, а зачем мордве поощрять разнузданное загнивание капитализма. Без нас справятся.
Рядом сидел мужик за шестьдесят в шикарных индпошивных ботинках из кожи члена моржа за космические деньги. Сосед громко возмущался в телефон, что какой-то файл опять не пришел, все зависло, он сейчас код на отправку продиктует прямо с экрана, сколько можно ждать. При этом говорил он с акцентом на великом и могучем, матерно посылая увещевающего собеседника:
– Да кому, блярбл, нужон тут код, нихто ни хера не поймет, тут вечером проме-сука-над! Записывай!..
Мужик стал диктовать код и почти успешно справился со всем набором, вдруг споткнувшись об «S»:
– Ну «сы», тока не наша, ну эта, как сказать…
– Эс как доллар, – подсказал я на автомате.
– Во, эс как доллар! – подхватил сосед, потом вдруг забеспокоился, но доходило до него еще несколько секунд.
После яростно, но тихо рыча в мобильник, он, похоже, отменял и расторгал все, требуя ввести какой-то код безопасности, поскольку их раскрыли, или же запустить процедуру обнуления.
В итоге мы все же замирились – чувак оказался своим, выпускником матфака МГУ. Ну а когда нас, математиков, называют сухарями, мы идем в единственный ирландский паб на районе и жизнь мешаем с «Гиннессом». Тем более что санкционный «Гиннесс» в отечестве нынче по талонам, да и то казахским, потому каждая его капля – путь к ностальгии по лучшим временам, которые когда-нибудь вернутся.
Дядька рассказал, что он здесь двадцать лет, что мафия тут цивильная и грабит только в том районе, куда я чуть не вселился осенью во время несостоявшейся поездки. А если у меня будут какие-то проблемы, то он тут в авторитете, все разрулит в момент, только позвони.
Телефон он, впрочем, не дал, так что цивилизованным мафиози я буду лениво разъяснять в случае чего, что у меня в корешах чувак в ботинках из кожи члена моржа.
Когда-то в восьмидесятых, в первоапрельском капустнике Контора братьев Дивановых – клуб математиков НГУ, пела переделанную песенку «Мы бандито, гангстерито»: «Мы студенто, лоботрясо…» В исполнении КБрД там были строчки:
«Постоянно пьем чинзано
И обедаем в “Погано”.
Держим в банко
Миллионо
И плеванто на стипоно…»
Это про ресторан «Поганка» в ТЦ Академгородка – это был стандартный, советской постройки ТЦ, и рестораны-грибки в составе таких торговых центров по всей стране неофициально называли «Поганками».
Мой итальянско-незалежный математик тоже выпивал в таких поганках. А еще он пожаловался, что забыл, когда отмечал День математика, потому что не с кем, и я его научил конторским песням, которые мы в итоге пели на два голоса – и нам даже подвывал золотистый пес, похожий на Сири, французского красавца моих парижских друзей.
В конце мы спели куплет про преподов:
– Вы подавали нам на блюде
Уже разжеванный гранит.
Все это сердце не забудет,
Но голова не сохранит!
Хороший получился вечер. И он еще не закончился.
* * *
Попросили показать неапольское жилище. Вернулся с прогулки, устало вышел из душа и снял видео. Вот только забыл, что дверцы шкафов зеркальные, а ступеньки наверх стеклянные.
Отправил видео.
– А там не так уж и холодно, судя по всему, – говорит зрительница, посмотревшая мой ролик.
– Почему ты так решила? – удивляюсь я.
– Ну, было бы холодно, скукожилось бы все…
Пересмотрел запись – и понял, что стал начинающей порнозвездой 50+. Потасканной, злоупотребляющей пиццами и аперолями.
Но не скукожившейся.
***
Три часа скрашивал в аэропорту Неаполя ожидание рейса в Стамбул неутомимым потреблением лимончелло. Потому, увидев в чистой зоне, как мужчина взъерошенного вида играет на клавишных что-то из «Щелкунчика» (за знание музыки оттуда спасибо советскому мультику), понял, к чему готовила меня судьба.
Дождавшись окончания аккордов, подошел к мужику и, предварительно заглянув в гугл-транслейт, сказал музыканту многозначительно на итальянском:
– Эту песню Гагарин пел в космосе!
Хотел еще добавить: «Вот и думай!» – но было пора на посадку.
Я еще вернусь.