В поисках живого тепла

 

Я —  энерговампир.

 Я узнала об этом  из интернета. Я всегда читаю что-нибудь по дороге в колледж.

В колледже я учусь на библиотекаря,  потому, что чтение для меня – все.

 Понимаете, дело не в том, что я  люблю читать. Любить читать – это хорошо, это мило.  А у меня другое. Я без чтения часа не протяну.  Сам по себе ряд печатных  строк, неважно даже на каком языке,   волшебным образом  приводит меня в чувство, встряхивает, и примиряет с действительностью. Вот  как иных стопка водки и сигарета. Ну, судя по их рассказам. Я-то не курить, ни водки не пробовала.

Я без чтения  мру,  зверею, и могу даже стать опасной. Кое-кто уже убедился,  и теперь предпочитает не связываться. Пыталась тут  одна на переменке: «А ну, дай позырить, чего  там у тебя!» Ага! Позырила одна такая!  Так заехала локтем  – она всю неделю потом проморгаться не могла, каждое утро фингал под глазом запудривала. Зря, конечно – все равно заметно.  А я что? Я ж, если честно, когда читаю, не  отвечаю за себя. Особенно если текст качественный. У меня  от хороших текстов крыша напрочь слетает. Уносит меня  от них куда-то далеко-далеко… Короче, не лезь под локоть – целее будешь. Или  подожди хоть, пока я страницу  переверну.

Конечно, я бы предпочла читать  только  хорошее.  «Над пропастью во ржи», например, или   «Мастера с Маргаритой». Но это ж  не каждый день попадается.  Приходится в промежутках перебиваться чем бог пошлет,  детективами там или  любовятиной.  Или статьями из сетевых журналов. Вот как люди предпочитают пятизвездочный коньяк, или «Бурбон» какой-нибудь, а  глушат вместо этого плодово-выгодное или дешевый портвейн, или вообще настойку боярышника из аптеки. С соответствующими для здоровья последствиями.

Вот и статья эта, о том, как распознавать  энергетических вампиров, так мне попалась. Одна книжка кончилась, а другую я еще не придумала, какую скачать. И бумажного с собой, как на грех, ничего не оказалось. Обычно-то я вечно в рюкзаке н.з . какой-нибудь бумажный таскаю. Бывает,  неделями руки до него не доходят, а все душу греет, что мол, даже если на всей земле интернет вырубят или электричество  кончится, я все-таки не пропаду. Ну и вообще… Бумажные книги – они ж пахнут! Я, можно сказать, из-за одного  запаха в библиотекари поступила!

А тут вышла из дому в спешке, и забыла  приготовленную рядом с рюкзаком стопку. Начала от нечего делать прокручивать ленту, и вот, наткнулась.

Я с первых слов поняла, что это про меня.

«Оказавшись рядом с вампиром,  человек начинает ощущать тоску, апатию и сонливость. Регулярные  контакты с ним  приводят к   упадку душевных сил, чувству опустошенности и  отвращению к жизни.

 Происходит это потому, что вампир  подтачивает астральное тело,  в результате чего оно  истончается по краям, и  из него начинает истекать эктоплазма.

Опытный взгляд специалиста без труда заметит зияющие в ауре лакуны с неровными, обглоданными краями,  в местах, где присасывался вампир. Но и обычный наблюдатель рано или поздно обратит внимание на потухший взгляд и отсутствие ко всему интереса.

Сам по себе вампир, как правило,  человек серый и скучный. Однако в присутствии потенциального донора, вампир оживает,  становится  назойлив, шумен  и невероятно красноречив.

Красивыми словесами вампир завораживает своих жертв. Увлекшись разговором, человек делается  легкой добычей,  не замечая, что из него пьют.

Выпив человека досуха,  вампир немедленно  теряет к нему интерес  и устремляется на поиски новых жертв. Ведь он паразит, у него нет своих внутренних ресурсов, и он не способен на длительное существование без  внешней подпитки.

Не найдя подходящего донора, вампир становится злым, неуправляемым и даже  опасным. Он способен напугать жертву, заставив  ее испытывать ужас, рассердить ее, вызвав на скандал, или  сильно  расстроить –  для вампира лакомы любые сильные эмоции.

В ожидании  жертвы, вампир  какое-то время может продержаться на суррогатах, погрузившись в безудержное чтения книг, слушание музыки или созерцания предметов искусства.  Ведь авторы произведений искусства  вложили в них  частички души, то есть крохи своей астральной энергии. Вампиры часто становятся коллекционерами.

Но долго вампиру на суррогатах  не протянуть, поэтому он постоянно в поиске  новых жертв.

Будьте бдительны! Энерговампиры среди нас! Частое и долгое общение с ними приводит к тоске, депрессии,  душевному истощению и  суициду.
Защититься от вампира вам помогут медитация, аутотренинг и специальные  духовные практики »

Дальше уже было неинтересно.

Я прошерстила весь интернет, но нигде, к сожалению ни слова не говорилось о том, как   энерговампиру выжить и не скурвиться окончательно.

Вы думаете это приятно, знать, что ты  вампир, и, сам того не желая, пожираешь людей?

Я искала в Гугле, в Яндексе – тишина.

Конечно, кому мы на фиг нужны!

Пришлось бедному  маленькому вампирчику,  ломать  голову самому.

Потому, что без книг, мне конечно, совсем хана, но в какой-то момент и книги уже перестают спасать, и приходится волей-неволей идти на охоту.

Сетевое общение? Не смешите.

 Иногда прям хочется перевернуть компьютер или телефон, и трясти, трясти, как обезьяна пустую  коробку из-под бананов, в ярости, что нету там ничего, нету, совсем  нету, кончилось, а может и не было никогда…

Кончилось что?

Ну, как это можно объяснить словами?

В статье говорилось об эктоплазме и астральной энергии. Я называю это  — живое тепло. Что-то такое нематериальное, что переходит от одного человека к другому, когда говоришь с ним  или касаешься руками.

Особенно, когда касаешься.

Если бы у меня был парень или  близкая подруга, я бы обязательно  просила  иногда у него или   у нее разрешения погладить по голове. Погладить просто — и все.

Иной раз настолько тоской изойдешь, что уже даже есть не хочется.  Ходишь по улицам, и заглядываешь людям в глаза: может, с этим попытаться заговорить? Или с тем? Или вон с той девушкой?

Но все заняты,  погружены в свои мысли, слушают музыку в наушниках или болтают по телефону, время от времени сверяя свой путь по Гуглу. Сегодня  редко кто  смотрит по сторонам.

Близких подруг у меня не сложилось. Пока  в школе училась, мы с мамой  часто, почти каждый год, переезжали с места на место. То у бабушки жили, то у маминых друзей, то вообще за город на чью-то зимнюю дачу уехали. Оттуда до школы зимой было не добраться, так что я тот год вообще пробыла на домашнем обучении.

Короче, только подружишься с кем-нибудь, как уже приходится расставаться.

Не, с некоторыми я, конечно,  общаюсь,  до сих пор по сети. Но по сети ведь невозможно  погладить по голове или обняться.

В моем случае лучший выход – голосовое общение. Перекрывает потребности примерно на семьдесят процентов. А остальные тридцать… Что ж, если я в кои-то веки с кем-то лично встречусь, примерно в полгода раз, вряд ли ему от этого большой вред выйдет…

 Я составила таблицу,  график звонков и встреч,  чтобы не дергать чересчур часто одних и тех же людей, и  не опустошить их таким образом невзначай. Чтоб все по честному,  брать от всех понемногу. Ведь «если от многого берут немножко, то это не кража, а только дележка», как писал Максим Горький.

 Ну неужели полчаса  болтовни со мною  раз в  месяц  кому-нибудь повредят?

              МАРТ

Этою весной, этою весной

воздух замелькает подворотней.

По бутылке пива ледяной –

целый день, как говорят, свободный.

 

Этою весной земля сыра,

замывают тротуар из кранов,

дождь идет в моем окне с утра,

знаки препинания расставив.

 

И стоят деревья в  тишине,

в зеркале воды идет прохожий

этою весной в сыром окне,

этою весною, мой хороший.

 

***

Уходит все, что я любила,

в рассеянную синеву,

как будто парус белокрылый,

со всем прощаясь наяву.

 

По эту сторону предела

сияет свет на вираже,

а он несется белый-белый

и бледно-розовый уже.

 

Его толкает в спину ветер

с волнами борется беглец,

все унося на белом свете,

всех подбирая под конец.

 

ПИСЬМО ИЗ СТОЛИЦЫ

 

Ты пишешь из провинции такой,

где дни проходят в тихом разговоре,

где кудри в узел связаны простой,

где много одиночества и моря.

 

Пусть нет театра, оперы вдали,

простые платья там на горожанах

но надо богу вознести хвалы,

что нет в глухой провинции тирана.

 

Подруга милая, подруга юных дней,

вот так и надо жить вдали от мира,

где властвует умами лицедей.

Не дай нам, Боже, сотворить кумира!

 

фото Валентины Костюхиной

… А Кайсери унесёт ветер

Ещё три года назад я ничего не знала о городе с манким названием Кайсери. И о его удивительной и противоречивой трёхтысячелетней истории тоже не ведала. Впрочем, как и почти все мои друзья. Но всё изменилось после президентских выборов 2018-го года, когда меня признали виновной по статье 5.69 КоАП РФ «Вмешательство в осуществление избирательной комиссией полномочий, установленных законодательством о выборах и референдумах, либо создание помех участию избирателей, участников референдума в голосовании». Приглашение турецкого университета Эрджиэс по рекомендации одного из известных московских критиков преподавать русскую литературу оказалось едва ли не единственным выходом в той сложившейся для меня ситуации.

Адану унесёт сель, а Кайсери – ветер… Так говорит турецкая пословица. Кайсери – это город ветров и циклонов, а ещё молниеносно меняющейся погоды, из-за которой не всегда можно увидеть потухший две с половиной тысячи лет назад вулкан Эрджиэс, у основания которого и расположился город. Облака-тучи порой надёжно прячут его от людских глаз. В течение дня здесь может наблюдать четыре времени года. Местные так и говорят, кивая задумчиво головой, в любом разговоре о погоде: «Это Кайсери…». И выглядит это немного смешно. Они словно делятся с тобой особой важной новостью.

Кайсери владели ассирийцы и хеты, сельджуки и монголы, римляне и византийцы. До нашей эры город имел несколько названий: Канеш, Карум, Мазака и Евсебия. Тщеславный Римский император Тиберий в 1 веке н.э. переименовал город в Кесарию (в честь Кесаря, то есть себя), отсюда происходит его нынешнее название. Кайсери ещё называют воротами в Каппадокию, дивное место, где остановилось время…

Город находится на высоте 1043 метра, умеренное и целебное высокогорье, которое я никак не ощущаю. Но некоторые проходят через нелегкую акклиматизацию. Главная примечательность города – потухший вулкан Эрджиэс, который дал название университету, где я преподаю. Его высота почти 4000 метров. И, как Эйфелева башня, он виден отовсюду.

…Меня порой изумляет отношение турков ко времени. К своему и чужому. Здесь не торопятся. И торопить турков не стоит. Как здесь всё при этом работает, просто загадка. В юности я приходила на любовные свидания точно ко времени, но, понимая, что девушка должна быть немного ветреной, кружила по соседним улицам, чтобы опоздать хотя бы на пятнадцать минут. Всегда считала опоздание чем-то недостойным для приличного человека. Но оказалось, что к подобному можно привыкнуть и даже начать находить что-то положительное. Если другие не волнуются то, возможно, и мне не стоит. А вот самолёты Туркиш Эйрлайнс, к счастью, отличаются пунктуальностью. Эта авиакомпания как Аэрофлот в России, такая же государственная и брендовая. Но есть ещё турецкий лоукостер Пегасус. Каждый его вылет задерживается, как минимум, на полчаса. К этому надо просто быть готовой. И у меня это стало получаться.

Сообразно своей ментальности турки не склонны драматизировать жизнь, ни свою, ни чужую. При этом они искренни и отзывчивы к чужой беде. Для них дело чести – помочь ближнему. И сделают они это без лишних просьб и уговоров. Периодически я захлопываю дверь своей студии, оставив ключ внутри. И никто из соседей ни разу не отказался помочь открыть дверь. Один даже влез в маленькое окно, потом я долго смотрела на него (окно), пытаясь понять, как он всё же пролез в него. Коллега с факультета изящных искусств, с готовностью взялся починить велосипед, когда из-за какой-то отлетевшей гайки или чего-то другого технического я упала с него по дороге из универа. Вначале, правда, он предложил мне чай или кофе, чем несказанно удивил меня. Мы ведь привыкли, что вначале дело, а потом всё остальной. Здесь же вначале слово (неторопливая беседа) и чай-кофе, а остальное может подождать.

Иерусалимский дневник

                свежие гарики

В распахнутом душевном разговоре

я скрытен в биографии своей:

в моих воспоминаний коридоре

есть много заколоченных дверей.

*

Я вкусно ем любой обед,

курить и пить я сроду призван,

а что на пользу, что во вред –

уже забота организма.

*

Я старый усыхающий еврей,

и горько мне от общего бесстыдства:

к интимной анатомии моей

никто не проявляет любопытства.

*

Живя во время беспокойное

над суетой пустопорожней,

люблю я чтение запойное,

и нет наркотика надёжней.

*

Выдумка, талант и мастерство,

ярая азартность молодая –

в редкое живое существо

вместе попадают, совпадая.

*

Когда порой стишок пишу,

подобно прочим графоманам

я вижу в мареве туманном,

что путь в бессмертие вершу.

*

Стабильно в этой жизни зыбкой

текут печалящие годы;

блаженны, кто встречал улыбкой

любые новые невзгоды.

*

В застольной пьяной болтовне

отменно знал я толк,

но после скучно стало мне,

и я замолк.

*

Мои года хоть и богатство,

и волноваться ни к чему,

но окружающее блядство

вредит покою моему.

*

Хмельной в себя залил я много влаги,

свой дух вознаграждая за труды,

но бедной терпеливице бумаге

досталось ещё более воды.

*

Во время странствий и разлук

при полной внешней безмятежности

слышней сердечный тонкий звук

любви, участия и нежности

фото Игоря Сахарова

Максим Леонидов  отвечает на  вопросы Якова Шехтера

 ЯШ Максим, вы помните, как герой «Кондуит  и  Швамбрания» спрашивал: – а наша кошка тоже  еврейка?

Помогите   разгадать  Секрет, который мучит  меня  больше  трети  века: Сара Барабу тоже  наш  человек?

МЛ Понятия не имею. Это стихи норвежской поэтессы Синкен Хопп, которые я нашел в сборнике НОРВЕЖСКИЕ ПОЭТЫ ДЕТЯМ. Вообще , Сара , как Вам известно, весьма распространенное женское имя и ассоциируется с еврейством не больше, чем, к примеру Майкл или Джозеф. Но, если Вам приятно думать, что и в Тимбукту тоже таки наши люди- я не против.

ЯШ Через  все ваши  песни  проходит  образ недостижимой незнакомки-любви. Она  на пятом этаже, недоступна,  как луна, она прошла мимо, как каравелла, она, то ли девочка, то ли виденье.   Вопрос заинтересованного слушателя:  в конце концов, вашему лирическому герою  удастся с ней познакомиться или он  до седых  волос будет  «на ты» только  с котами?

 МЛ Про благополучные, счастливые отношения и петь неинтересно и слушать скучно. Хотя в жизни ( не в песнях) я только за гармонию и покой в личной жизни.

ОКОН  ПОЖЕЛТЕВШИЕ ЗАПИСКИ

Вид из окна унылый в три мазка,
где все оттенки пыли и песка,
и треснутая плитка под ногой —
всё служит цели хлипкой и благой,
что на весу удержит нас от бед,
когда рванём оконный шпингалет…
Но сквозь заката патину и медь
нам не дано её уразуметь.

Простить пора ровесников моих,
насмешливо не знающих молитв,
всех нас, которых выбралась лишь треть,
стареющих от страха постареть,
что медлят у закрытого окна
в косом луче последнего огня.
И ты сквозь медь тускнеющего дня,
мой дорогой, прости, прости меня…

 

***

Не придумано памятки, жёлтой наклейки,
как мне жизнь принимать натощак.
Только девичьей памяти голые рейки
из неровной побелки торчат,
да частят тополя за окном неотложки,
и зелёные волны кружат,
где некстати увязли в песке босоножки
и забытый в прибое лежак.

Дует в узкую спину прицельно и цепко
остро пахнущий йодом пассат.
Не придумано, боже, такого рецепта,
что поможет вернуться назад —
ни записка в щели, ни в прибое монета,
ни падучая в небе звезда.
Как цедить её, горечь последнюю эту,
как прощаться мне с ней навсегда?

 

ДЖИБРИШ

 

Босоножек кругленькие мысочки,
книжки, ключ, какого ещё рожна
в шелестящем
драном нести мешочке —
это ж самая что ни на есть шхуна.

Солнце режет бликами на капоте,
солнце пыльным комом першит внутри,
за рулём тойоты потеет Моти,
мой сосед датичный, квартира три.

Не прохладней, а шоколадней к ночи,
горько-сладкий вечер повис в окне.
На каком сосед языке бормочет,
просто отвернувшись лицом к стене?

Так темнеет быстро, что сердце колет,
лунный шар обшарпан, не лыком шит,
за углом открыт допоздна маколет,
значит, всё в порядке и будем жить.

Будет душный день и в руках синица,
и полуденный вечный тяжёлый сон,
будет потный Моти за нас молиться,
к нам не поворачиваясь лицом.
___

Джибриш  –  тарабарщина.
Шхуна – район.
Датичный (или датишный) – религиозный.
Маколет – продуктовый магазинчик.

 

Ирина Морозовская

Фото Ирины Батаниной

СЕМЬ СВЕЧЕЙ

 

                               Жене Сельцу

 

1.

 

Глиссада,

полого спускаясь из неба над морем,

лежит и концом упирается в Бен-Гурион.

По этой невидимой, туго натянутой нити

скользит, приближаясь к земле,

мой самолет.

 

Уже, наплывая, внизу, за прозрачным овалом,

в темени южной горит паутина огней:

Большой Тель-Авив – это зеркало.

В зеркале – звезды.

 

Если бы я не летел, а стоял на песке,

влажном и плотном песке возле моря в Герцлии,

я бы увидел над морем огни самолета,

круто скользящего к берегу, в Бен-Гурион.

 

Я бы щипал виноград и смотрел на закат,

видел бы женщин, идущих на фоне заката

прямо по водам – такая манера ходить

в этих местах существует две тысячи лет.

 

Если бы я проживал не теперь, а давно,

где-то на этом краю Средиземного моря,

мне от отца бы досталась хорошая лодка,

чтобы рыбачить и в Яффо улов продавать.

Я бы любил виноград и простое вино,

я соблюдал бы Субботу и нянчил детишек,

и недоверчиво слушал рассказы про то,

как назарянин недавно слепца излечил.

 

Если бы раньше, в начале и света, и тьмы,

в той колыбели, которую звезды качали,

я бы проснулся легко и отправился в путь,

мир бесконечно пустынный вокруг созерцая –

был бы горячим песок и прохладной вода,

небо – высоким и дикой – лоза винограда,

яркими – звезды и плавным – полет облаков,

 

и до рождения странного слова «глиссада»

я не дожил бы каких-нибудь сотню веков.

 

2.

 

Хорошо не торопиться на работу –

предварительно угробив Голиафа,

путешествовать из пятницы в субботу

по окраине полуденного Яффо,

 

за пакгаузы – а там и угнездиться

под навесом, за столом, у парапета,

с настроением размеренно напиться,

благо ветер, и прохлада, и не лето.

 

Закурить по сигаретке для начала,

заказать по сотке «Голды» и по пиву –

и отправиться от этого причала,

на прощанье сунув палец Тель-Авиву.

 

Кушать хумус и хрустящую картошку,

созерцая вдалеке упрямый парус,

и отхлебывать из кружек понемножку,

наблюдая, чтобы поровну осталось,

 

и беседовать неспешно и негромко,

замечая, что вполне под настроенье

эта вечная, незыблемая кромка,

замыкающая зыбкое волненье,

 

и хмелея на ветру, под этой сенью,

наблюдать, как откупившись от халдеев,

исчезают отобедавшие семьи

приготовленных к субботе иудеев.

 

…И уже себя почувствовав балбесом,

плыть куда-то, улыбаясь и не споря,

за столом, у парапета, под навесом,

на краю послеполуденного моря.

 

3.

 

А все-таки есть – или кажется гостю? –

в истоптанной солнцем, изрезанной зноем

земле, заселенной еврейскою костью,

бездонное что-то. И что-то такое,

 

на что не найти в одночасье ответа,

чему не найти объясненья с наскока,

что было до слова и было до света,

и есть, и грядет, – но сокрыто до срока.

 

Сокрыто пластами песка векового,

сокрыто написанным справа налево –

вотще европейцу прочесть это слово,

вотще обрести от великого древа.

 

Покуда, горланя, ругая, воруя,

торгуют развалы, базары, каньоны,

покуда, за древние земли воюя,

окопы копают в песке батальоны,

 

покуда растят исступленно хасиды

свои бесконечные черные пейсы,

покуда таскают упрямые гиды

пришельцев – глазеть на граниты и гнейсы,

 

покуда заполнены будни простыми

заботами гоев о хлебе и Боге,

покуда встают на скелете пустыни

столбы-небоскребы, киббуцы, дороги,

 

покуда ревут экскаваторы, драги,

и грейдеры режут столетние глины,

покуда, ломая во тьме саркофаги,

глубокие корни пускают маслины –

 

оно прорастает из темени Леты

навстречу корням и фундаменту зданий,

огромное Нечто, великое Это,

незримое семя столетних терзаний.

 

И вижу я рвы, котлованы и ямы,

и кажется мне, что однажды когда-то

нажмет посильнее копатель упрямый –

и бездну откроет тупая лопата.

 

4.

 

Пряным запахом жаровен,

Ароматом тонкой пыли,

Вечным гомоном торговли,

Звоном мелких медяков

Был тот полдень очарован

И под ним куда-то плыли

Раскалившиеся кровли

Башен и особняков.

 

Иссеченные ветрами,

Отбеленные веками,

Словно воинов шеломы,

В жидком вареве жары

Плыли иноки с дарами,

Плыли дерево и камни,

Плыли улочки-разломы,

Арки, лестницы, дворы.

 

Накаляя даль Синая,

Восходило в полдень лето,

Кто с тоскою, кто с весельем,

Из далёка своего

Плыли люди, поминая

Кто Христа, кто Магомета,

Кто Давида с Моисеем,

А иные – никого.

 

Плыли ровно, как по нити,

Пейсы, лысины, бородки,

Чье сознанье посетила

Быль о давних чудесах,

И шипящее в зените,

Как яйцо на сковородке,

Бело-желтое светило

Проплывало в небесах

 

И висело надо мною.

И твердя слова и строфы,

Дрейфовал я в море жара

Вдоль невиданной страны,

По полуденному зною

То ли в сторону Голгофы,

То ли в сторону Омара,

То ли в сторону Стены.

 

5.

 

…А что там за море, и сколько веков

Бегут эти волны сюда?

И кто в это небо, не зная оков,

Ушел, не оставив следа?

 

От самого дома, из дальней дали

Ты ехал, и плыл, и летел.

Ты будто до самого края земли

Рукой дотянуться хотел.

 

До края земли, до начала начал,

Где, двадцать столетий тому,

В корзине плетеной младенец кричал

И мать наклонялась к нему,

 

И гасли во мраке цветущий миндаль

И черные капли маслин,

Лазурного моря безмерная даль

И неба бездонного синь.

 

…И вот это место. Ступай не спеша

По белому гравию вниз

И слушай, как желтые травы шуршат,

И жадно вдыхай кипарис.

 

Чтоб кануло время в объятьях песка,

И в зарослях пиний внизу.

Чтоб капелька пота, стекая с виска,

В пути повстречала слезу.

 

Полсотни шагов по тропинке спустись

И там на скамейку присядь.

 

Откроется неба бездонная высь

И моря безмерная гладь.

 

6.

 

…Где качаются у пирса лодки, лодочки, фелуки,

словно пики конной алы тыча мачты в небеса,

где спускаются при встрече, поднимаясь для разлуки,

просолёные прямые и косые паруса,

 

где зелеными горами на причале сохнут сети,

пересыпанные густо красной дробью поплавков,

где в тени навесов белых копошатся чьи-то дети –

не арабы, не евреи – просто дети рыбаков,

 

где над рыбьими телами, распростертыми на досках,

пляшут лезвия стальные в медно-бронзовых руках,

где, похожие на сфинксов, в ожидании отбросов

злые кошки методично лижут раны на боках,

 

где гуляет запах моря, дух бензина, рыбы, йода,

гомон, говор, шум прибоя, крики чаек над волной,

где с утра роятся толпы разноцветного народа

под немой тысячелетней желтой каменной стеной –

 

там, написанные щедро маслянистыми мазками,

тлеют ночи, дни пылают и дымятся вечера

на земле, навек зажатой между морем и песками,

на земле, навек забытой между завтра и вчера.

 

7.

 

Расставанье – груз нелегкий, возвращенье – путь недолгий.

Карта Кипра, карта Крыма, Украина – и уже

среднерусская равнина, петли Дона, дуги Волги

и в конце – огромный город под крылом, на вираже.

 

Разраставшийся из точки до посадочного круга,

намекавший на чужбине, что судьба у нас одна –

вот он весь, как на ладони, проворачиваясь туго,

приближается упрямо, поднимается со дна.

 

А вчера, касаясь бездны, я гулял над Летой вечной,

пил со старыми друзьями, бил рукою по руке,

было море – безмятежным и пустыня – бесконечной,

и слова не умещались ни в сознаньи, ни в строке.

 

Нас несла по Тель-Авиву полупьяная фиеста,

полуночники-таксисты подставляли нам бока.

Дьявол прятался в деталях. Бог являлся повсеместно.

Ни тому и ни другому не достались мы пока.

 

…Я сижу на старой даче. Костерок мой догорает.

Из открытых окон дома раздаются голоса.

В доме ужинают дети. Где-то музыка играет.

 

Пламя пляшет на поленьях. Дым восходит в небеса.