Два автора
Ничего особенного
Он прислал семь рассказов, а когда получил отказ, поинтересовался, можно ли встретиться и поговорить, спросить меня кое о чем важном.
Важным для него оказалось правильное написание космических и технических терминов.
– Фотонные или фотоновые двигатели? – спросил он. – Вы же, наверное, знаете, вы учились на матфаке, это я с тройками пошел в электротехнический, да и там не потянул, сейчас вот слесарю… или слесаряю – не знаю, как правильно… Ну не сам уже в железе копаюсь, а руковожу автомастерской…
В трех его рассказах двигатели на космических кораблях были фотонными, в остальных пяти – фотоновыми. Чувствовалось, что автор еще не определился.
Я сказал, что тексты про рассекающие просторы космические корабли в редакции литтолстяков лучше не присылать, такое тут не любят – считается, что фантастикой начинают заниматься те, кто не в состоянии описать обычный сюжет, вот и гонит автор всякую чепуху про инопланетян, попаданцев во времени и прочих вампиров. Подобные сказки лучше предлагать какому-нибудь «Уральскому следопыту», хоть он нынче уже не тот, что во времена нашей с моим собеседником юности в ожидании новых глав крапивинской «Голубятни на желтой поляне», или куда-нибудь еще, хотя «РБЖ-азимут» и прочие «полдни» давно позакрывались, на фантастику, увы, нет спроса.
Он грустно покивал головой, помолчал и сказал зачем-то:
– Бороздящие… – Я не понял, и тогда он добавил: – «Бороздящие просторы Вселенной» – так было в том фильме про Шурика.
Потом он долго и нудно рассказывал, как использовал «в моем творчестве» изучение атласа звездного неба, как рассчитывал временные сдвиги, связанные то ли с релятивистской теорией времени, то ли с чем-то еще – я потерял нить разговора почти сразу.
Кажется, он понял, что я слушаю его преувеличенно внимательно, то есть никак, потому сбился, снова загрустил и спросил, что же тогда делать, если не писать фантастику, с чего начать.
Я пожал плечами и посоветовал написать просто о себе, процитировав ему фразу, приписываемую многим великим, о том, что одну интересную книгу может наваять практически любой человек, взяв обычные истории из собственной жизни и жизни родных и друзей. Вторую и последующие книги осилит не каждый, а вот одну, способную заинтересовать искушенного читателя, сможет написать любой начинающий автор, при должном, конечно, усердии.
Он вздохнул и сказал, что о себе писать скучно, да и чем уж таким интересным он сможет поделиться, ничего особенного у него в семье и не было: прадед отправился на Первую мировую в четырнадцать лет, был порученцем у генерала Брусилова, привез из карпатского похода жену-венгерку, был у Врангеля, покинул Крым на последнем пароходе, вернулся в Россию по чужим документам, стал конструктором авиадвигателей, бежал из-под ареста в тридцатых, ушел в тайгу вместе с семьей, в сорок первом получил личное прощение-амнистию от Верховного в ответ на свое письмо о желании стать добровольцем, в конце войны вместе со разведвзводом перерезал охрану концлагеря, где держали его старшего сына, получил поочередно арест за операцию без приказа и медаль за храбрость, дошел до Зееловских высот… А у того сына из концлагеря родился свой сын, его кровь перелили больной девушке в больнице, когда не было плазмы, – и оказалось, что она после этого чудесным образом выздоровела, несмотря на страшный диагноз, поставленный накануне. А он сам, нынешний рассказчик, сын той самой пары, донора и выздоровевшей больной, только он не сразу стал их сыном: сначала в роддоме перепутали бирки, вернее, путаница вышла не случайная, с криминалом, но хорошо, что все разрешилось, они теперь много лет дружат семьями – их родители и они сами, перепутанные в роддоме мальчишки… В общем, ничего особенного, что тут рассказывать – то ли дело фантастика, там можно столько нового придумать, того, что до тебя еще не писали, даже и на старых идеях есть где развернуться – ну вот как Лукьяненко в новом цикле про «Пограничье», вы же, наверное, читали. Надо только не путаться в терминах, потому ему и интересно, как будет правильно – фотонная или фотоновая ракета, у Шекли и Лукьяненко они названы и так и этак…
Он ушел, все же пообещав переделать свои рассказы в более реалистические и передвинуть время действия в пятидесятые годы нынешнего столетия – «это ведь практически наше время». Космических кораблей там почти не будет, будут только «нуль-транспортировка» и специальные пистолеты, распыляющие врагов на атомы.
О прадедах, дедах, истории знакомства родителей и обстоятельствах собственного рождения писать он отказался – там же ничего особенного, грустно повторял он, даже про двоюродную тетку, которая в юности оказалась волею случая заточена в подвале снесенного дома почти на полтора года, ему было бы рассказать интереснее, но ведь и это скучно: ну, голодала, ну, ковыряла месяцами кладку, чтобы выбраться, чего в этом такого, то ли дело «Побег из Шоушенка». Да и продолжения там никакого, она после этого на Крайний Север на метеостанцию уехала, помните, может быть, однажды там льдина раскололась, и их вытаскивали ледоколами и самолетами, – вот это она и была…
* * *
Сегодня он прислал письмо, где хвалится, что прежние восемь рассказов уже поправил, на очереди новые – о разумных формах кристаллов, о говорящих дельфинах и о древней цивилизации инсектов – насекомых, которые правили нашей планетой до последующих катастроф и собственного вымирания.
Кстати, пишет он, у меня дед по другой линии однажды с атомной станции, со вспомогательных зданий, конечно, не с реактора, увел с помощью какого-то высокочастотного свистка или еще какой мудреной прилады атаковавших станцию насекомых, всех до единого, ему даже госпремию за это дали – не ту, большую, конечно, но вручал премию Тихонов, Николай Александрович, тогда уже предсовмина, кажется. Но про деда и про то, как он в молодости увидел в командировке в Одессе девушку в окне автобуса и потом, влюбившись, семь лет туда дважды в год ездил, чтобы найти ее, случайно во время этих поисков оказался в Румынии, познакомился там с Дином Ридом, потом снова вернулся в Одессу, – это скучно, там все вышло банально, ничего особенного. То ли дело его новая повесть про инсектов, которые, оказывается, до сих пор разумны и живут среди нас, перестроив клеточную структуру, – правда ведь, это шикарная идея, тут он даже Лукьяненко переплюнул?!
Я ответил, что да.
Сценарий
Она работала кассиром в нашем магазине. Как все: пакет надо считать?.. творожки оба ваши?.. масло не бьется, надо поменять…
Но и не как все: и творожок сама предложит – из тех, что только что привезли, и киндер-сюрпризы посоветует («девочка вот только что оттуда подвеску с котиком достала, представляете!»), и с молчаливой с чужими моей Сашкой нашла общий язык, не обидевшись, что та молчит. В итоге через неделю они уже болтали с дочерью без моей помощи и передавали друг другу приветы.
А еще однажды, когда я слишком резко одернул Сашку, заглядевшуюся на полочки с дорогими шоколадками, кассирша все как-то сразу поняла, выбрала самую красивую и протянула Сашке – был как раз какой-то праздник. А может, и не праздник вовсе, теперь уж и не вспомню. Но у нас с Сашкой он в тот день точно был.
О том, что ее зовут Ольга, я узнал еще раньше, но запомнил, честно говоря, только после той шоколадки: когда я с дочерью, то окружающее пространство для меня лишь полоса препятствий и возможных опасностей, такой уж я чокнутый папаша. И тогда же я стал обращать внимание на то, как легко Ольга общается со всеми детьми – будто со своими родными. Родные, она рассказала, уже выросли, у младшей на носу свадьба, у старшего тоже какие-то взрослые заботы. Внука бы ей, да пока не несут в подоле. А она бы их ух-х-х… она умеет.
Она и правда умела – у нее и образование было соответствующее, что-то из культмассового, того еще, советского, но выученного на совесть. Да и не в учебе тут было дело, а в призвании, конечно, – она и сама это признавала.
С утра до полудня в магазине почти никого не бывало, потому Ольга усаживалась поудобнее и быстро писала что-то в тетрадку – грызя ручку, как все мы в детстве. Я не выдержал, поинтересовался. Оказалось, что она пишет… нет, это были не рассказы и не романы, скорее, простые-простые истории, но такие, что читаешь их – и словно кино смотришь. Хорошее, доброе кино – без грязи и излишнего пафоса.
Ольга все просила что-то поведать о ее «писанине», стесняясь написанного, а я никак не мог найти правильных слов, пока не сказал вот это самое, про кино, – думая, что обижу. А она почему-то обрадовалась, признавшись, что мечтала бы поставить свои истории в кино, но как-то не решалась на их продвижение – там же все такие важные, куда ей, немолодой уже женщине с рыжинкой в волосах и родинкой над верхней губой. И стала строчить в своей тетрадке еще быстрее: на работе она записывала ручкой в тетрадке идеи сцен, а уж потом переносила все это на компьютер.
А через месяц я стал замечать, что мы с Сашкой никак не попадаем на Ольгину смену. Оказалось, она уволилась. И не просто так, а с интересными планами на будущее.
Интересные планы скоро реализовались в виде многопрофильного клуба в подвале дома напротив. Ольга успевала везде – и расклеить по подъездам объявления о наборе в новую секцию, и черкнуть несколько строк в свою тетрадку, и расставить стулья для детского праздника, которые проводила в клубе в промежутке между занятиями. В занятиях тех не было ничего необычного: секция ушу для самых маленьких с лучшим молодым тренером города из школы олимпийского резерва, йога, аэробика, медитативное дыхание, что-то еще оздоровительное и нужное. Подвал преобразился – зеркала, удобный и большой зал, теплый пол, – даже в самый лютый сибирский мороз сюда приводили детей без боязни. Сашка после первых месяцев на ушу стала с легкостью залезать по двум стенам до самого потолка в нашем узком коридорчике перед кухней. Полный шпагат ей еще не удавался, но на левый и правый она уже садилась. Со следующего сезона она даже надеялась перейти на работу с мечом.
Но клуб закрыли: хозяева помещения подняли стоимость аренды вдвое. Ольга помыкалась по местным депутатам, но никакой помощи не получила, несмотря на то, что предлагала сама поднять из разрухи подвальчик в муниципальном здании – и никаких денег не надо ей, просто не мешайте.
Депутаты, которые с радостью принимали ее помощь в организации предвыборных праздников, записывая потом себе в плюс их проведение, отключали телефон или забывали перезванивать – и все стало понятно.
* * *
Прошлой зимой я встретил Ольгу в Сашкиной школе. Оказывается, она преподает теперь что-то хореографическое. Платят немного, но полдня с детьми – ей это важно для души, да и остается больше времени на «мою работу». Я тогда обратил внимание, что «писанина» стала у нее «работой», но не стал шутить на эту тему, попросил скинуть почитать что-нибудь из последнего. Истории были по-прежнему просты, но не менее привлекательны – просто хороши по-человечески, без всяких там поджиманий губ и игр в профи. Я что-то ответил, сказал, какой из сюжетов мне был наиболее интересен, как читателю, подредактировал, оговорившись, что драматург из меня не ахти, я больше спец по условной «гладкой» прозе, но истории непременно надо показать профессионалам, только вот еще раз пройдусь и поправлю вслед за орфографией и пунктуацией форматирование – редакторы, сидящие на редакционном самотеке, ужасные снобы, могут завернуть текст из-за неподобающего шрифта.
* * *
Все лето я не видел Ольгу, слышал только, что она все-таки пыталась найти новое помещение, но ничего не вышло – ее снова хотели обмануть, подождав, пока она отремонтирует убитый подвал, а потом выпнуть на мороз.
Вчера она шла нам с Сашкой навстречу и подпрыгивала на ходу – немолодая, в общем-то, женщина, с рыжинкой в волосах, с родинкой над верхней губой и морщинками, никуда уже не девающимися. От улыбки морщинок было еще больше, но она не обращала никакого внимания на то, как по-дурацки может выглядеть, просто пританцовывала на месте, будто девочка. Даже Сашка удивилась, но первым спросил я:
– Что случилось?
Случилось.
У Ольги купили первый сценарий. Солидная компания с большого федерального канала; звонил сам генеральный – хотел убедиться, что это не разводка и такой человек-автор реально есть. Звонил несколько раз, уже просто так, что-то советовал, что-то сам хотел узнать о других Ольгиных сценариях – есть у компании на нее планы.
Заплатили нормально, считает она. Зато теперь есть сценарное портфолио – оно у драматургов важнее всего для начинающих, без поставленного фильма с тобой вряд ли будут разговаривать.
В задумках у нее переделка уже написанных историй, с подробной раскадровкой, с планами: в проданном сценарии было слишком много литературщины, которую потом будут править на месте, а если бы там было все расписано покадрово для съемок, то и заплатили бы больше.
О чем сценарий? Что-то на тему одинокого среди людей и не упавшего духом человека, который берет себя в руки и исполняет мечту своей жизни – и своим творчеством заставляет поверить в себя всех вокруг, с хэппи-эндом в конце и прочими приятностями.
Она говорит, что это не автобиографическое, она ведь всегда верила в себя:
– Это всего лишь сценарий.