***
Распадаются связи, слова и семейства,
укрепляются фобии и фарисейства,
воздух пахнет бензином и ржавой резиной,
и шахиды, услышав призыв муэдзина,
отправляются в райские кущи пардеса,
где в награду, как тысячи лет до прогресса,
скромно-страстные гурии сладкого страха
отдаются под зорким присмотром Аллаха.
А хасиды – в одеждах поношенной шляхты
в синагоги спешат, как шахтеры- на вахты,
добывая из глыбы души вдохновенной
золотые молитвы – Владыке Вселенной,
всемогущему блогеру вечного света!
Как давно от него мы не слышим ответа!
Видно, Мастер смертельно устал от работы,
И теперь, как в запои, уходит в субботы…
И увы, от Машиаха нету подмоги,
Может, ослик его околел по дороге?
***
"Мы отдохнём! Мы услышим ангелов, мы увидим небо в алмазах" А. Чехов. "Дядя Ваня"
Сурьма суеты бесперерывно хлещет,
бессовестно быстро закрашивая простор.
Сложнее всего удаются простые вещи,
прочнее всего заполняет пустоты вздор.
А ты куролесишь, кочевница и каналья,
а ты каруселишь свои виражи-миражи
на мусорной свалке блефующего тщеславья
и ветоши слов, истлевших от лести и лжи.
Чтобы в финале бесповоротной сцены –
без репетиций последней из всех разлук –
увидеть на небе тот камушек драгоценный,
который однажды ты выронила из рук…
***
…С точки зрения Бога
убоги любые слова,
а поступки – как в ступке чугунной
пустая вода.
Ах, какая густая
на поле моем трын-трава –
мне ее не скосить,
не осилить уже никогда!
Я любила не Бога,
а дивные божьи дары,
я боялась не Бога –
бессовестных бесов земных.
Ах, какая дорога
дремучая – в тартарары,
как знобит и трясёт –
напролёт, наповал и под дых!
Если воля дана мне, зачем,
как язычник Сизиф,
когда камень горючий
срывается снова на дно,
повторяю заученно
древний замученный миф,
и тащу его в гору,
где горе пьянит, как вино.
Где привычная участь –
участница зыбких затей,
безучастно глядит на тщету
безутешных побед.
Ах, какая
последняя власть
у стремительных дней,
у шальной карусели,
в которой попутчиков нет…
***
Мне надо как-то выжить,
не ныть, а волю выжать
из глубины, из глыбы,
из шахты шатких лет.
И этот зыбкий возраст,
и страха затхлый воздух
принять, не замечая
проигранных побед.
И этот сучий случай
забыть, как сон дремучий,
и знать, что в тяжкой туче
созрел нездешний свет…
*** … Но старость – это Рим, который взамен турусов и колес не читки требует с актера, а полной гибели всерьёз. Борис Пастернак
Пора спускаться вниз, скользить по склону,
и тихо ускользать от скольких склок
на склоне лет, когда к смиренью склонен,
и так самозабвенно одинок,
так от тщеты и пустоты публичной,
и суетных тусовок отлучён,
что сознаваться в этом – неприлично,
как будто в чём-то стыдном уличён!
И нет ни в чём – ни Рима, ни величья,
но гибель затевается всерьёз.
И надо научиться жить по-птичьи,
и улетать легко, без лишних слёз.
И в этих репетициях забвенья,
зачёркивая чушь черновиков,
почувствовать такое озаренье,
которому уже не нужно слов…
***
Прекрасная, несчастная страна –
беспечная, бесстрашная, шальная,
где длится бесконечная война,
где праздников безудержных волна
солдатский пот и слёзы вдов смывает,
где терпкий вкус веселья и вина,
и где свечей субботних тишина
колодцы душ заблудших освещает.
Единственная, странная страна,
которой эта вечная вина,
быть может, потому присуждена,
что обитать отважилась она
в неосторожной близости от рая…