59(27) Аркадий Бурштейн

Памяти Бори Останина

(1 октября 1946 – 23 сентября 2023)

 

Умер Борис Останин – человек, который сыграл в моей жизни особенную роль и занял в ней особое место. История о том, как он вошёл в мою жизнь, сама по себе удивительна. И я уже много лет не устаю удивляться этому человеку и восхищаться им.

К 1988 году я уже написал «Реальность мифа» и несколько эссе. Успел подружиться с Виталиком Кальпиди и соприкоснуться со свердловской литературной тусовкой. Но своим в ней я не был, так как занимался странными и непривычными вещами – фактически мифологическим анализом текстов, и причём совсем не так, как это практиковала школа Лотмана. При этом я уже умел довольно глубоко вникать в текст и видеть его тайные пружины.

В Свердловске жил поэт-абсурдист Сандро Мокша. Это был поэт, виртуозно игравший с фонетикой – мало кто так мог. Мокша был человек психически нездоровый и к своему творчеству относился по-особенному. Я как-то раз стал свидетелем его припадка во время творческого процесса и понял, что творчество разрушает его психику. И тогда я написал эссе, где попытался показать, что природа творчества Мокши ритуальна. Это эссе было популярно в свердловской литературной тусовке. Свердловский литератор и известный в те годы неформал Андрюша Козлов увёз его в Питер и отдал в рукописный «Митин журнал», где Митя Волчек его опубликовал. В этом журнале моё эссе и увидел Боря Останин. И вскоре я получил письмо от незнакомого мне человека, чье имя мне ничего не говорило.  В письме было несколько мыслей по поводу моего эссе и приглашение на какую-то конференцию в Питер с предложением оплатить проезд и проживание.

Я обалдел. Я был литературным отшельником и никуда не высовывался. Писал свои исследования «в стол» и был абсолютно вне официальных научных структур. И вдруг какая-то непонятная конференция. Среда возможно близких исследователей! Конечно, я согласился, совершенно не понимая, куда и к кому я еду. Надо добавить, что по замечаниям к моему эссе мне стало ясно, что автор письма — мощнейший аналитик. Понять, почему никогда не встречал публикаций аналитика такой силы, я не мог.

Итак, я приехал в Питер, и меня встретил Боря Останин. Я начал осторожно расспрашивать его о том, где он работает. Ответ поверг меня в шок. Боря работал в кочегарке. Я заткнулся. Я ничего не знал о питерской кочегарной культуре. Боря привел меня к себе домой. Он тогда жил с новой молодой женой и маленьким сыном Ваней.  Дома я увидел стопу машинописных книг. Это был журнал «Часы» — первый в стране и самый старый рукописный журнал. Его издавали два человека: Останин и Иванов. Иванов к этому времени ушёл в политику и стал городским депутатом. Теперь журнал издавал один Борис.

Система распространения была такой: печаталось 20 экземпляров. У журнала было 20 подписчиков. Номера уходили к ним. У каждого подписчика были свои подписчики. Таким образом, журнал читали сотни людей. Это был серьёзный толстый журнал, и издавать его была огромная и сложная работа. По следам «Часов» стали возникать и другие журналы: «Обводный канал», «Митин журнал» и т.д.  У каждого из них была своя специфика. «Часы» был самым академическим и серьёзным из них.

Вокруг «Часов» в начале 80-х возник литературный клуб «Клуб  81». Это был первый независимый неформальный литературный клуб в стране. И уже вместе «Клуб 81» и журнал «Часы» учредили знаменитую и лучшую в стране независимую премию Андрея Белого.

Что ещё я узнал о Боре в те дни? Что он с друзьями организовал под крышей Дома Дружбы Народов конференцию «Язык. Сознание. Общество», — и это уже вторая такая конференция. Что они читают лекции по художественным кооперативам, чтобы окупить проезд и жильё приглашённым. Что Боря купил в отдалённой деревне дом и превратил его в Дом творчества – посылает туда пожить поэтов, чтоб они могли  писать там, не отвлекаясь.

Есть одно слово, которым можно описать всё это. Подвижник!

Потом я понял, что Борис осознаёт свою жизнь как миссию служения русской культуре, и всё остальное просто отходит на задний план. Борис рассказывал мне, что друзья предлагали ему уехать во Францию, как это сделал Хвостенко, и даже нашли французскую журналистку, которая была готова пойти на фиктивный брак, чтоб вывезти его. Но Останин отказался от этого варианта.

Как аналитик он был гениален. К конференции он написал доклад, где проанализировал смыслы, скрытые в псевдониме Набокова «Сирин». Боря  увидел и вытащил из этого слова около семидесяти смыслов. У меня челюсть отвисла, когда я этот доклад читал. Думаю, что он был самым интересным из того, что происходило на конференции.

Но в один из дней все разбежались по выставкам, и в зале было мало народу. Никто не хотел читать доклады пустому залу. И тогда Боря вышел и прочитал свой блестящий доклад, который в результате никто не слышал. Борю не интересовала собственная реализация. Его интересовало служение культуре.

А служение культуре пролегало через кочегарки. И Боря устроил мне экскурсию по питерским кочегаркам, где работал в то время весь питерский творческий андеграунд. Правда, как объяснил мне Борис, чтоб котлы работали исправно, хорошо иметь в команде одного какого-нибудь профессионального кочегара, который умеет ключами гайки подтягивать.

В кочегарке работал и Аркадий Драгомощенко – один из лучших питерских поэтов 80-х. С Аркадием произошла забавная история. Он случайно познакомился с американскими поэтами Лин Хеджинян и  Барретом Уоттеном – соредактором Лин по Poetic Journal и Atelos. Интеллектуал и поэт Драгомощенко произвёл на американцев колоссальное впечатление,  и Лин начала переводить на английский стихи его и его окружения, и публиковать в своём журнале;  всячески Драгомощенко пропагандировать. В результате в управление кочегарок пришло письмо из американского университета с просьбой откомандировать кочегара Драгомощенко для чтения лекций. Отказать не решились. И Драгомощенко перед отъездом, как на работу, приходил к Останину «подпитываться», и Борис наговаривал ему лекции.

Упомяну ещё об одной экскурсии, устроенной Останиным: в гости ко вдове недавно умершего выдающегося поэта и переводчика Петрова , учеником которого считал себя и Останин, и отчасти  – о чём я тогда не знал – Витковский. Для меня это было очень важно – я безумно любил поэзию скальдов в  переводах Петрова, вышедшую в «литпамятниках». И я смог посмотреть библиотеку Петрова. Спасибо тебе,  дорогой мой Борис!

Добавлю несколько слов о премии Андрея Белого:

Премия Андрея Белого была учреждена в 80-е годы старейшим ленинградским самиздатным журналом «Часы» и литературным клубом, который возник в те годы вокруг этого журнала. Премия Андрея Белого принципиально безденежна и представляет собой бутылку «белого» (водки) и один рубль. Но долгие годы премия эта была единственной независимой альтернативной премией России. Она международно известна, и получали её действительно лучшие из лучших. В 1988 году, например, когда я присутствовал на её вручении, лауреатами были Битов – в прозе, Жданов – в поэзии и Малявин – в критике. Присутствовал также и лауреат прошлого года – Айги, а кроме – тьма известных поэтов, прозаиков и исследователей, от академика Иванова до авангардиста Пригова, причем кое-кто из приглашённых (Умберто Эко, например) не смог приехать.

Иными словами, премия Андрея Белого – аналог западной престижной университетской премии. Мне приятно добавить, что лауреатом премии Белого стала прозаик и поэт Юлия Михайловна Кокошко, чью прозу и стихи я высоко ценю, а дружбой — дорожу несказанно.

Когда я уезжал из России в 1990 году, я  пригласил Останина и Горнона в Свердловск и познакомил их с прозаиком Андреем Матвеевым. Вместе мы договорились об издании совместного свердловско-питерского журнала. Редактором свердловских номеров стал Андрюша. Редактором питерских номеров – Саша Горнон. Это был мой прощальный подарок моим друзьям.

В 90-е Останин занялся изданием книг и переводами. Он перевёл «Тибетскую книгу мёртвых», Кастанеду, коптские христианские тексты и многое другое, вплоть до Саддама Хусейна («с отвращением», —  как он признался мне в письме). А в двухтысячные Боря вернулся в кочегарку. И на вопрос «Почему?» он отвечал: «Они вернулись, и я вернулся» (имея в виду тип людей во власти, прежде душивших культуру).

 Я убеждён,  что с уходом Останина многое ушло из нашего мира. Светлым он был человеком. И о феномене Бори Останина ещё будет много исследований и воспоминаний.

Светлый он был человек!

Вечная ему память!