Мы ехали в маршрутке
Над водительским местом круглый небольшой портрет Сталина. Не люблю эту маршрутку, портрет довлеет, но выбирать не приходится. Сталинист-дагестанец возит резко и раздражённо, возможно, выражая этим своё отношение к ростовчанам. Впрочем, не он один так водит маршрутку; мы уже привыкли.
Перед мостом водитель пытается уговорить очень худого, жилистого, с татуировками на обеих руках пассажира:
– Ну куда ты, земляк, садишься в транспорт в таком виде?
– Братан… Мне недалеко… Я щас… Щас поднимусь, тут только…
– Да ты дверь отпусти! И поднимайся, не стой там!
– Да щас, б…. Ступенька у тебя… высокая…
– Мужчина, аккуратнее!
– Да пошла ты!.. Аккуратнее…
– Мужчина, что вы материтесь? Тут дети, между прочим! Водитель, зачем вы пьяных пассажиров берёте?
Водитель не отвечает.
– Щас пешком пойдёшь, поняла, женщина?
– На поликлинике выходят?
– Да, выходят! Вот – она выходит! Ты – сейчас выходишь, поняла? Куда отвернулась? Брат, останови маршрутку – она выходит сейчас.
– Никто не выходит!
– Нет, ТЫ выходишь! А куда ты денешься? Думаешь, за тебя вступится здесь кто-то? Вы ж, славяне, никогда за неё не вступитесь… Ну, кто? Я спрашиваю: кто готов её защитить?! Никто, видишь. Ваши мужики никогда за тебя не вступятся.
В напряжённой тишине несколько мужчин тоскливо смотрят в окна. Связываться с нетрезвым дагестанцем, да ещё и недавно отсидевшим, похоже, никто не хочет. Лица людей напряжены, каждый уговаривает инстинктивно проснувшуюся уязвлённую честь терминами прагматичной логики нашего времени: поддаться на манипуляцию и устроить драку в маршрутке – что может быть глупее?
Один из пассажиров, впрочем, не удержался.
– Эй, ты! – очень молодой голос с заднего сидения. – Ты там охренел, что ли? Ты что несёшь? Сейчас выйдешь отсюда, понял?
– Это ты – мне говоришь?
– Тебе говорю! Стой там тихо!
Худой дагестанец в татуировках решительно направляется в конец салона, но со своих мест немедленно встают и преграждают ему путь несколько очень полных и крепких женщин.
– Так, а ну стой, куда пошёл?! Ты что, не видишь – там парень молодой совсем, пацан! А ты пожилой уже – не стыдно так себя вести?
– Им же пить нельзя! А он выпил – у него уже и крышу снесло!
– Выпил – так сиди тихонько!
– Тебе сколько лет, что ты себя так ведёшь?!
Горец попытался обойти с другой стороны. Другие женщины – тоже полные – так же решительно встали у него на пути. Одна из них обернулась назад.
– Ты, парень… Ты тут – единственный мужик в маршрутке… Один ты из всех – красавчик… Остальные вон сидят – будто и не слышат ничего…
Усмехнувшись, дагестанец оборачивается на вопрос водителя, присаживается на коробку с ним рядом. Женщины тоже садятся, нервно посмеиваются.
– Да… Это не шутки – мы ехали в маршрутке…
Одна из защищавших парня с заднего сиденья женщин вдруг с неподражаемым сарказмом, с издёвкой в голосе, пародируя кого-то, произносит:
– А давайте песни петь! Наши, донские! Это так сближа-а-ет!
Маршрутка молчит. Думают все примерно об одном: сейчас парень выйдет, и этот выйдет за ним следом.
Но парень спокойно пишет в телефоне. Сейчас на остановку подойдут его друзья – Андрей, Максуд и Закир.
Крестоносец
Никакого дорожного знака с нарисованной коровой вдоль трассы не было. Переходить дорогу она вздумала в совершенно неположенном месте. С чего бы – непонятно. Видимо, от жары утратила бдительность. Машин почти не было, знойный полдень висел золотым маревом. Мозгов ей Аллах не дал, и побрела она, сердешная, через все четыре полосы скоростной трассы прямо за поворотом, невидимая за деревьями летящему по хорошей дороге Чугункову.
Его особенно радовали виражи – машина послушна, дорога широка, асфальт новый, в салоне не жарко – жизнь прекрасна! И вдруг его тряхнуло, заслонило белый свет, отшвырнуло и развернуло поперёк дороги. На полминуты он замер, боясь шелохнуться, чтобы не рассыпался его такой хрупкий и уязвимый, как выяснилось, мир. Потом осторожно повернул голову, подвигал руками, ногами, осмотрелся. Ещё через минуту съехал на обочину и осторожно, дрожа коленками, ступил на пыльную траву.
И тут увидел корову.
Она лежала рядом, на обочине, в двух метрах от него. Крови не было. Но она уже не дышала. Чугунков даже не сразу понял, что это он её… Присев на корточки, внимательно глядел в её умиротворённо раскрытые глаза. Рядом затарахтел мотоцикл.
– Японский городовой… Когда ж она успела? Я только за хлебом в аул съездил… Как же ты, парень, не видел её, что ли?
– Слышь, а… дорого стоит?
– Что?
– Корова.
– Да уж… Немало. Есть, правда, выход.
– Какой?
– Пока она свежая – снять шкуру, разделать – и в город, на базар. Хоть часть долга погасишь. Остальное потом доплатишь.
– Давай. Только я не умею… А нож у меня есть. Хороший. Вот! – он вытащил из-под сиденья широкий охотничий резак, незаменимый иногда в дороге.
– А тебе и нельзя.
– В смысле?
– Ну, у нас же как? Корову должен резать правоверный мусульманин, понимаешь? Он сперва над ней суру прочтёт, помолится – и тогда уж только… А иначе – грех большой.
– Ну, а ты – мусульманин?
– Я-то да… Но мне сегодня нельзя. Вчера племянника женили, вино пили…
– Да кто ж на базаре про это узнает? – и споткнулся об укоризненный взгляд.
– Аллах всё видит.
– Блин… Что же делать?
– Да вон, мечеть в ауле. Зайди, попроси кого-нибудь. А я посторожу корову.
И правда, под горкой метрах в ста белела мазанка с полумесяцем над крышей. Чугунков, всё ещё потрясённый случившимся, помчался туда. Он совершенно не осознавал, что до сих пор держит в руке большой охотничий нож. Служка у входа отпрянул, увидев его. Он беспрепятственно вбежал внутрь и сразу спросил у молящихся:
– Мусульмане среди вас есть? – видимо, головой он всё-таки хорошо приложился.
Около двадцати пар глаз глядели на его нож. Он выбрал мужика покрепче и, тыча в него ножом, спросил :
– Вот ты… Ты мусульманин?
– Да… – пробормотал оцепеневший горец.
– Пошли со мной, – и повернулся к выходу.
Через минуту из мечети донеслось громкое пение – крестьяне молили Аллаха о защите от внезапно настигшей беды.
…Ахмад сидел на траве и хохотал. Чугунков его торопил:
– Пошли, а то жарко становится. Мухи слетятся.
– Пошли, дорогой, пошли, – ещё не веря своему спасению, он был готов на что угодно. Через двадцать минут шкуру с коровы сняли, а чтобы рассечь грудину, требовалось тушу перевернуть и придерживать.
– Один не справлюсь. Ещё одного надо, – сказал Ахмад.
– Понял. Сейчас.
Чугунков опять побежал к мечети. Когда он вырос на пороге, уже без ножа, но весь забрызганный кровью, все встали и попятились к стене. Мулла отступал последним. Он широко раскинул руки, пытаясь прикрыть ими всю свою паству.
– Ещё мусульмане есть? – прогремел над ними роковой голос Чугункова. В ответ – тишина.
– Вот ты, ты же, наверно, мусульманин? – резонно спросил у муллы Чугунков. В ответ мулла что-то пробормотал одними губами, а затем вдруг осенил себя широким крестным знамением и произнёс:
– Вот те крест – не мусульманин…
…Эту байку мне рассказали в Кабардино-Балкарии, с доброй улыбкой, лет пятнадцать назад. Что в ней правда, а что нет – судите сами.
Замечательные захватывающие рассказы.
Спасибо, дорогая Виорика!