Румата без штанов
***
Небес усталая броня,
Надсаженный редут…
Сегодня судят не меня —
И я пойду на суд.
Цветет боярышник в саду
Судебного двора…
Сегодня я туда пойду.
И завтра. И вчера.
Зачем — втолковывают мне —
Бежишь, как на балет?
…У друга в клетчатом окне
Иной подмоги нет.
Вокруг сгущается брехня,
Меня уже пасут.
Но… завтра судят не меня —
И я пойду на суд.
Идут срока, летят срока —
И год, и пять, и семь…
И бьют,
И бьют наверняка,
Наотмашь, Насовсем.
Друзья рассеялись мои
По свету — кто куда.
И хорошо.
Иначе им
Не миновать суда.
Да, сотня песенок — пока
Не бунт и не борьба,
Но где-то в скованных руках
Звучит уже труба,
И в тусклом гуле голосов,
И по пути домой
Я слышу этот хриплый зов,
Негромкий и прямой.
Он тем, кто по уши в крови,
Кто бойне крикнул “Да!”
Готовит жесткие скамьи
Предвечного Суда.
***
Люби и знай, голубчик мой,
Эпоху за дверьми,
Ее повадки, запахи и лица —
Здесь все антиутопии, какие ни возьми,
Шутя в реальность могут воплотиться.
Вглядись, дружок, в эпохин вид,
Всмотрись в эпохин взор —
Трусливый, ражий, от задора пьяный:
Сегодня был “Каллокаин”, а завтра — “Скотный двор”,
А “мыкают”, похоже, постоянно.
Учись, скрывайся и таи,
Забудь, как раньше жил,
Носи колпак и сипло дуй во флейту,
Иди на суд, Иди на бой,
Веселый, как дебил —
И празднично гори по Фаренгейту.
Средь палачей и стукачей ищи подпольный свет,
Ищи добро среди говна и гнили.
Попробуй, сука, поломать истории хребет —
Пока тебя в колодки не забили.
Ты — эмиссар иных миров, Румата без штанов,
Атлант без гречи и Мак Сим без башни,
Пускай и совесть не чиста,
И подвиг твой не нов —
Ты избран, чтоб похерить мир вчерашний.
Твори, дружок, иной расклад вот с этими людьми,
Штрихом Родена
И смычком Казальса.
Но в час, когда придет пора построить новый мир —
Смотри,
Чтоб дивным он не оказался.
Libertango
Я чемоданчик держу тревожный
Уже полгода — такие дни.
Мне шепчут издали: “Осторожней!”
И громко в ухо: “Иди, рискни!”
И я рискую — свободой, штрафом,
(Как мысль резвится, как ярок мат!) —
А чемоданчик стоит за шкафом
Как у прадедушки век назад.
Плывет в туман золотая рыбка,
Высокий чин издает закон…
Играйте танго, кларнет и скрипка,
Дрожи от страсти, аккордеон!
Как мало солнца, Как мало неба,
Как много лозунгов и речей…
Играет танго поддельный Рэба
На нервах преданных стукачей.
Плывёт тревожное пиццикато,
Шаги на лестнице не слышны…
Мы — как ни рыпайся — виноваты,
Что не сбежали
До той войны.
Страна-концлагерь хрипит в оргазме,
Как блохи, танки ползут по ней,
И только танго, зараза, дразнит
Мотивом прежних забытых дней.
Призывы сдаться — конфетно-лживы,
Призывы биться — опять вранье…
Звучи, Пьяццолла, пока мы живы,
Пока не в карцере, Ё-моё!
Развей мой пепел по водам Ганга,
Что расстилается за дверьми.
Давай, наяривай Либертанго!
Свободы требую, Чёрт возьми!
А завтра снова пойду по краю,
Над серой грудой гранитных плит,
И что-то — может быть — доиграю.
…А чемоданчик пускай стоит.
***
Когда меня посадят
За что-нибудь в тюрьму,
Я ни гроша, ни строчки
С собою не возьму,
Ни в дальние остроги,
Ни в серые снега
Не потащу ни друга,
Ни злейшего врага.
Не попрошу отсрочки,
Не передам письма.
Подумаешь — разлука,
Владимирка, тюрьма.
Ну, кулаком под ребра,
Ну, сапогом в живот…
На мне, как на собаке,
Всё быстро заживет.
Шарманка-шарлатанка,
Неси мою тоску
По северному морю,
По желтому песку,
Пусть жемчуг прорастает,
Пылают янтари….
Лишь обо мне, подруга,
Ни с кем не говори.
Орут скворцы на ветке,
Пиликает трамвай…
А если кто-то спросит,
Молчи, не выдавай.
Фонтан шумит и брызжет,
Снимается кино…
И не было, и нету,
И след простыл давно.
Когда меня посадят,
Я в небо посмотрю,
Увижу золотую
Огромную зарю,
А больше — ни намёка,
Ни звука, ни души…
…Забудь, покуда можешь.
И писем не пиши.
***
Арбат шумел,
И времени столпы
Стояли прочно.
Длился май веселый.
Мы шли с друзьями поперек толпы
И пели задушевно “Гей, соколы!”
И не было ни войн,
Ни тюрем,
Ни
Малейшей тучки на бескрайней сини.
Мы шли в противофазе толкотни
И от души на мове голосили.
Сирень цвела в окружности двора,
Портвейн дешевый лился, словно Волга —
Быть может где-то, в глубине нутра
Мы понимали:
Это ненадолго.
И чем звучней,
Чем шире пели мы,
Подняв коктейль за братство и свободу —
Тем ближе становились жвалы тьмы
И поворот
К тридцать седьмому году.
Нас распирали удаль и весна,
Удача, Гонор, Пламени избыток,
Тогда всерьез казалось, что война —
Бредовый и абсурдный пережиток…
Был наш союз неистов и крылат,
Жизнь за спиной кастета не держала,
И, выходя из арки на Арбат,
Нас обнимал, как внуков,
Окуджава…
Сегодня мы —
Опавшая листва,
Развеянная в воздухе до срока,
Чертополох,
Попавший в жернова,
Песок на дне кровавого потока,
Нас в землю затоптала колея,
Нет маяка,
Нет исцеленья свыше…
Но — живы мы!
Так спойте мне, друзья,
Как пели в те года.
И я услышу:
“Меду, вина наливайте
Як загину поховайте
На далекій Україні
Коло милої дівчини.
Дзвін, дзвін, дзвін, дзвіночку,
Степовий жайвороночку
Гей! Гей! Гей, соколи!
Оминайте гори, ліси, доли.
Дзвін, дзвін, дзвін, дзвіночку,
Мій степовий дзвін, дзвін, дзвін…”
***
Серый кот на мостике горбатом,
Звезды. Фонари. Нескучный сад…
В ночь плывет письмо без адресата —
Слава Богу,
Выбыл адресат.
Город спит в сиреневой нирване,
Провода схлестнулись за спиной.
Как тебе, дружище, в Ереване?
В Тель-Авиве как тебе, родной?
Vox humana улетает в выси,
Тонет в беспросветной синеве…
Пусть Мадрид, Сорбонна
И Тбилиси
Станут новой родиной тебе.
Сохнут слёзы,
Выцветают беды,
Целый мир становится твоим:
И Буэнос-Айрес,
И Толедо,
Бонн, Варшава,
Амстердам и Рим…
А дорога лечит,
Манит,
Гложет,
Рвёт слова,
Запутывает фон…
Но никак из памяти не может
Вырвать,
Выжечь,
Выкорчевать вон
То, что прежде называлось домом:
Дождь на МКАДе,
Толчею в метро…
Каждый переулок —
В горле комом,
Каждый перекрёсток —
Под ребро.
…Тёмный абрис Курского вокзала,
Память зла,
Бездонна и чиста.
Живы оба.
Для войны – немало.
Время всё расставит на места.
***
Плачет Сальери,
Тоской непонятной выжат.
Лист разлинованный возле руки дрожит.
Моцарт уехал в Прагу.
Там можно выжить.
А повезёт – научится просто жить.
Как он посмел — уродец, пигмей, холера,
Взял и уехал,
Уёбище,
Пидорас…
Вену скосило ливнем.
Надрывно-серым.
Дуб-император опять отменил заказ.
Плачет Сальери.
Отчаянье душу гложет,
Взял и уехал,
Ну взял и уехал, гад…
С кем обсудить политику, святый Боже —
И написать анонимку,
Как год назад?
Пишет оттуда: “Поставили Дон-Жуана,
Счастлив, как сука — какие там голоса!
…Пёс я бездомный, Тони…
Вернуться? Рано.
Пусть уж закончится черная полоса”.
Пишет оттуда: “Здесь кофе намного хуже.
Чешский учу.
Помогает соседский сын.
Как там, у нас? Ты носище не вешай, друже,
Не допускай до сердца хандру и сплин.
Если припрёт — приезжай, я тебя устрою.
Будем работать.
Хоть нищие — но вольны”…
Вена крепит обычаи,
Ходит строем.
Надо бы маршей — к началу Большой Войны.
Всё как обычно — да этот придурок где-то….
Зябко в квартире,
Сифонит из-под дверей…
Ну ничего.
Мы тебя упакуем в гетто.
Я напишу,
Что по матери ты — еврей…
Кляксой — вернись!!!! —
Растекается по бумаге.
Будь человеком,
Утешь, успокой, согрей!
…Мы прошагаем по вашей засратой Праге,
Мы понастроим тюрем
И лагерей,
Что мне твои легенды про рабби Лёва,
Что мне твой голем,
В печёнку его итить?
…Ты понимаешь, Моцарт,
Что мне — хуёво?
Ты понимаешь, Моцарт,
Как страшно — жить?!!
“В Праге отзывчив зритель,
Лазурны дали,
На островерхих крышах танцует свет.
Только вот там — не родина.
И едва ли
Там я останусь…
А впрочем…
Вернуться?
Нет.
Здесь негодяй и бездарность сидит на троне,
Душит свободу.
Честность.
И красоту.
Мне за тебя обидно и страшно, Тони!”
Страшно тебе, убоище?
Я учту.
…Взять бы в загашнике честь, доброту, отвагу,
Да и порядочность — тоже не кот нассал…
Яд протухает.
Моцарт уехал в Прагу.
“Жить продолжаю.
Реквием – дописал”.