53(21) Людмила Шарга

          Смешались стихи и кофе

 

Ни слова, о друг мой, ни вздоха…

А. Плещеев (из Гартмана)

Ни слова, мой друг, ни вздоха,

кругом лишь косые взгляды,

летит под откос эпоха,

и мы летим где-то рядом,

и мечемся, словно птицы

от близости птицелова,

не днюется и не спится,

ни вещего сна, ни слова.

С утра волнуется море,

волна седой берег моет,

песчаную отмель лижет,

всё ближе волна, всё ближе.

И птицы кричат тревожно

от близости птицелова,

он пылью покрыт дорожной

и ангелом поцелован.

Не тем, что усталой тенью

склоняется к изголовью,

он выручил много денег,

он кормится птичьей кровью.

Ты, вяхирем сизокрылым,

забьёшься в его ловушке…

Слова не имеют силы,

и слову цена – полушка.

             ***

а здесь у меня волна – солоно-зелена

плещется под рукой дарит душе покой

среди бескрайних вод лодка моя плывёт

парус мой чист и бел берега колыбель

покачивает прибой баюкает быль и боль

уносит меня волна солоно-зелена

            ***

С утра волнуется море,

волна седой берег моет,

песчаную отмель лижет,

всё ближе война, всё ближе.

Всё тише птицы кричали:

…прости нам, вяхирь, прости нам.

Алтын дают за молчание –

у каждой есть по алтыну.

Тревожное

…тетрадь со стихами бросив

в какой-нибудь долгий ящик

я стану простым бариста

в ближайшей автокофейне

я буду варить вам кофе

на площади – у Собора

кому-то американо

кому-то двойной эспрессо

как будто не замечая

ползущую серую плесень

как будто не замечая

что сумерки правят миром

когда же совсем стемнеет

и фонари зажгутся

случайный прохожий скажет:

постойте-ка я вас знаю

вы жили в доме напротив

и вроде стихи писали

о городе

о грифонах

о море и о погоде

я этим стихам поверил

я думал – живут же люди

как в сказке – не замечая

что сумерки правят миром

но вы возьми да умолкни

прочтите же мне скорее

о море и о грифонах…

молчание – гавань бедствий

о нет

я сварю вам кофе

и сами вы убедитесь

его я гораздо лучше

варю чем стихи читаю

и несомненно – лучше

чем их сочинять пытаюсь

я столько слов заучила

но все они бесполезны

важнее всего не слово

а действие – чувство – дело;

я вам заплачу возьмите

за чашку американо

за чёрный двойной – с корицей

без сахара – с кардамоном

но пить я его не стану

мне кофе противопоказан

врачи говорят что сердце

не выдержит даже чашки;

и я растерянно стала

читать ему о погоде

о том что стихи – как беды

всегда приходят нежданно

и столь же нежданно счастье

и столь же нежданна радость

он молча стоял и слушал

парил остывая кофе

и я поняла что смысла

немного в моём молчании

и выдвинув долгий ящик

тетрадь наугад открыла…

…смешались стихи и кофе

с корицей и кардамоном

где сумерки правят миром

где рыщет серая плесень

***

Ты, правда, считаешь, что это легко,

запрятать стихи глубоко-глубоко?..

В молчании – мудрость.

В молчании – сила.

В молчании – боль, что невыносима.

Себя схоронив, без сомнений – живьём,

немою обыденностью заживём,

и раны затянутся рано иль поздно…

Ведь ты утверждаешь, что всё несерьёзно,

что только в молчании кроется благо,

а там и до истины шаг, иль полшага,

Но в жилах вскипает от боли руда

Становится мёртвой живая вода.

Ты, правда, считаешь, что это легко,

дуть на воду, зная, что там – молоко,

в молчание спрятать невзгоды и беды,

ни звука, ни слова, ни тени, ни следа.

Средь ищущих, алчущих мнимых страстей,

ристалищ, турниров и прочих затей,

стихи – это просто желание выжить

в миру, где свои убивают своих же,

где серая плесень ползёт по земле

с похмелья кровавого навеселе.

Где полнится небо смурным вороньём,

где каждый молчит о своём…

О своём.

***

Мне хочется кричать…

Но я молчу.

Не слышно вопиющего в пустыне.

Безумен мир,

безжалостен и чужд,

а боль – она своя, она остынет.

О, мне и боль была бы по плечу,

когда бы я кричала.

Но молчу.

Лихие дни огнём обожжены,

тысячелетьем стало лихолетье,

и пишется четвёртый год войны,

хлеща наотмашь ненавистью-плетью.

Куда бежать, к священнику, к врачу?

Мне хочется кричать, но я молчу.

Летит, летит над миром вороньё,

добычу рвёт кровавыми кусками,

и, может быть, молчание моё

со мной умрёт и превратится в камень:

я столько на душе их волочу,

что впору закричать.

Но я молчу.

Не сдвинуть камень и не обойти –

стоит себе в невидимом остроге,

свернёшь направо – не найдёшь пути,

свернёшь налево – не найдёшь дороги,

и только прямо – только по прямой –

лежит неблизкий долгий путь домой.

Но это после.

А пока ничуть,

не легче ни от левых – ни от правых,

лежит за камнем в белых росах Чудь,

дремучие леса

и в пояс травы.

Тот камень станет плахой палачу.

Мне хочется кричать.

Молчу.

Молчу…

       ***

Кап-ля по кап-ле

го-ре кап-лет,

пе-ре-пол-не-на Пан-ти-ка-па

ре-ка, что тек-ла дав-но ког-да-то

у под-но-жия Мит-ри-да-та…

На узких улочках тихо-тихо:

молчит золотая кифара Феба.

Кап-ля за кап-лей

кап-лет ли-хо.

Пан-ти-ка-па

впа-да-ет в не-бо…

Опрокинулась чаша терпения,

переполненная мытарствами,

над ру-и-на-ми Пан-ти-ка-пе-я,

над уснувшим Боспорским царством.

Кап-ля за кап-лей

го-ре кап-лет,

пе-ре-пол-не-на Пан-ти-ка-па

Суждено голубым лагунам

век от века полниться горем,

багроветь под пятою гуннов,

уповая: здесь будет море.

Но ковыль, растущий на камнях,

помнит песню летящих копий,

отыскавших цель, что искали,

на пожизненных этих копях.

Не впервой плясать на крови нам…

Только в этом и преуспели.

И молчат седые руины

золотого Пантикапея

обо всём, что было когда-то,

обо всём, что будет когда-то

у подножия Митридата,

где течёт река Пантикапа.

Кап-ля за кап-лей

вре-мя кап-лет,

в сердце впа-да-ет

Пан-ти-ка-па…

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *