Броня крепка
Бабушка Броня была ходячая хохма. Ее легендарная битва с манекеном в берлинском молле пересказывается местными жителями уже лет десять.
Набрав на распродаже кофточек, она криком кричала пластмассовой женщине в шляпе с корзинкой: «Вуис де касса?!» И, на всякий случай, тыкала ей в плечо вешалкой.
– Не, вы посмотрите на нее!..
Дочка Белла прибежала на крики и, растолкав зрителей, пыталась увести возмущенную Броню.
– Мама, ты что?
– Зачем вы потащили меня в эту Германию?! Посмотри, они демонстративно не хотят с нами разговаривать!!
– Мама, успокойся, это же манекен!
– Как манекен? Манекен?!!… Ну, знаешь, эти немцы такие молодцы – у них манекены как живые!
Плохое зрение у Брони было с самого детства. Но носить очки она категорически отказывалась, несмотря на все курьезы. Еще бы – она играла в местном еврейском театре и готовилась поступать в театральный, – а тут очки.
Броня не только плохо видела, но и слышала уже неважно. Например, разговаривала с автоответчиком.
– У меня телефонные дети, – жаловалась она соседям, а потом удивлялась:
– Звоню Бузику в Канаду, а он как-то странно отвечает. Он там не пьет? Я ему говорю: «алло», он отвечает: «алло», я ему – «Бузя», он мне – «Бузя».
– Мам, это эхо, ты звонишь через саттелит.
– Не поняла, они теперь не в Ванкувере, а в Сателлите?! – то ли удивлялась, то ли отыгрывала Броня.
Она была на сцене с 15 лет. Там ее – рыжую, дерзкую, не красивую, но отчаянно веселую – заметил настоящий принц из приличной семьи. Пианист, второй курс консерватории, богатый дом – и тут нищая Бронька.
Матриархат у слонов и все морпехи с монастырями Шао-Линя отдыхают по сравнению с дисциплиной и диктатурой одесской мамы. Ее слово не просто закон, а недостающий фрагмент скрижали. Поэтому вердикт был однозначный: нам такая не нужна. И тут принц взбунтовался. Несмотря на проклятия, запреты и сердечные приступы родителей, он продолжал встречаться с полуслепой Броней, живущей в глубоком подвале с двумя братьями, сестрой и родителями.
Шекспировские страсти нарастали, но тут началась война. Пианиста забрали в армию, старший брат Брони, расцеловав трехмесячного сына, тоже ушел на передовую, сестра со второго курса медицинского поехала работать в госпиталь, а Броня с мамой, невесткой и младшим братом отправились в эвакуацию.
Неделю до Ташкента Броня меняла серебряные ложки на хлеб и воду, а на второй неделе у спящей мамы украли чемодан с последними скудными сбережениями. В Ташкент пришли сначала две похоронки на брата и сестру, а следом за ними малярия. Работала только семнадцатилетняя больная Броня. Одна за другим сгорели от болезни и голода невестка и малыш-племянник. От малярии умерла мама. Вернувшись с похорон, Броня нашла уже остывшее тело младшего брата.
Она вышла из дому и направилась к станции – броситься под поезд. Почти дошла. Но встретила… дядю Сашу – отца ее принца. Того самого, что кричал: «Никогда!». Лысую полумертвую Броню Саша забрал к себе, и благодаря ей восстановил связь с сыном, который по-прежнему писал любимой с фронта.
Жизнь непредсказуемее любого блокбастера и страшней любых пришельцев. В очередной утренней газете – сводка о двадцати пяти тысячах казненных евреях в Одессе. Среди них – вся семья Брониного жениха, оставшаяся дома. Мама, глава семьи отказалась оставлять фамильное гнездо. Деньги ничего не решили.
– Ах ты, проститутка! Мандовошки мне тут развела! Милиииция!! – орала Броня в коридоре коммуналки, а сам Отар Иоселиани хохотал на каждом дубле. Броня, вместо прописанной реплики, попросила «своими словами».
– Набрали восьмидесятилетних старух! Они со своим маразмом три слова выучить не могут, а я – как попугай повторяй десятый раз подряд, – ворчала она.
Уже в Берлине в 91-м году она снялась в легендарной «Охоте на бабочек», моментально воссоздав дух советских коммуналок на территории Германии. Хотя сначала отнеслась к гению настороженно:
– Пришел какой-то грузин, навешал всем, что режиссер, и дочку допоздна увел – аферюга!
Иоселиани долго доказывал, что это не афера, а потом в печали вырезал самые пикантные реплики.
Бронино сердце заменяло зрение. Она таки дождалась своего принца. В сорок четвертом он вернулся с осколком в легком. Неоперабельном. И поднять правую руку над клавишами уже не мог. Дядя Саша дал благословение – они поженились. А через три месяца Бронин принц умер от раны. Перед смертью он рыдал:
– Профессор, спасите меня, я так люблю свою жену, я не могу ее оставить!..
Домой в Одессу Броня вернулась с дядей Сашей, которому она, ненавистная нищенка из подвала, стала дочкой. Он же через два года познакомит ее со своим дальним родственником Наумом, вдовцом. Наум был старше Брони на тринадцать лет, но «перебирал харчами». После войны на него претендовали сразу шесть вдов. Но эта рыжая языкатая девчонка чем-то его покорила.
Наум пришел на обед в шинели, Броня встречала гостя тоже в шинели – другой одежды не было, и подала жаркое.
– Никогда не ел такого вкусного, но где же мясо? – удивился жених.
– Немцы съели, – моментально парировала Броня.
Через месяц Наум пришел к ней с приданым – маленьким чемоданчиком и семилетним сыном Борей, чудом выжившим в оккупации.
– Бузичка, – встретила своего уже взрослого первенца Броня. Бузей он останется для нее на всю жизнь.
Выстраданное и уже нежданное счастье все-таки пришло к рыжей девчонке. Бог даст Броне и Науму еще двух общих детей – Беллу и Петю. И долгую, счастливую, шумную семейную жизнь, наполненную ароматами фирменных пирожков, оперными ариями мужа и ее хохмами.
Первые напольные весы появились в конце семидесятых. На модной диковинке немедленно взвесили трехлетнюю Ренаточку. Бабушка сняла внучку и подняла весы к глазам.
– Нюмаааа!! Они продали тебе поломанные!
По любому поводу она ходила к единственному врачу, отоларингологу Грише, – и с давлением, и с сердцем, и с коленями.
– Он та-аакой доктор! – хвасталась Броня, – Одной рукой держит горло, другой делает укол! Представьте: профессор, а простой, как сантехник!
Гриша пробовал сопротивляться и рассказать о профильных специалистах – не вышло.
Однажды у нее в трамвае срезали сумку, в которой лежал анализ кала в спичечном коробке: Броня очень огорчилась.
– Такой важный анализ, а у меня неделю не было желудка! И тут последнее украли!
Броня назвала кошку Нина Ивановна, потому что сумасшедшая тезка-кошатница со двора раздавала клички по именам соседских детей, и присвоила одной имя Бэлка, как у ее дочери.
– Нина Ивановна! – вопила Броня с галереи и торжественно добавляла: – Кыс-кыс-кыс.
Вся ее жизнь, от подвала до семейных вечеров на Канатной, от жаркого Тель-Авива до благополучного Берлина, – одна большая сцена, и Броня блестяще играла свою главную роль. Каждую реплику, каждую секунду.
В Берлине она просилась в дом престарелых – там же так интересно: просыпаешься, выходишь из спальни – и сразу столько людей! Это же чудесно! Ее не взяли, потому что был жив муж, а такие услуги в Германии предоставляют только одиноким.
Броня регулярно опаздывала на самолеты, потому что, например, зашел тридцатилетний внук, и его надо было перед вылетом накормить, или просто досмотреть любимую передачу. Она обзванивала всех подруг взрослой дочери, если та по работе задерживалась после семи вечера; этих же подруг она собирала на званые обеды.
И самая ее любимая коронная одесская хохма – режиссуре, мизансцене и непредскзуемости могут позавидовать Хичкок с Тарантино. В восьмидесятые летом приехали родственники из Ленинграда. Муж, жена и ребенок. В двухкомнатную квартиру Брони и Наума. Детей, чтобы не стеснять дальних родствеников, отправили к ближним. По законам одесского гостеприимства Броня готовила, стирала и всячески обхаживала гостей, которые подзадержались на… полтора месяца. В финале Броня спрятала все полотенца из ванной комнаты.
– Броня, нам надо полотенце, – обратился к ней утром обескураженный ленинградец.
– А зачем вам? – коварно поинтересовалась Броня.
– Ну, лицо вытереть, – возмутился гость.
И тут в лучах софитов под барабанную дробь оркестра Броня выдала свое легендарное:
– А у вас после всего еще есть лицо?