Родился мир когда-то…
Родился мир когда-то из слезы,
Печального заплаканного Бога,
Уставшего от глупой пустоты,
Бессмысленного, в общем, монолога.
Скатилась капля, оставляя след,
На лике у небесного поэта,
И прошептал Старик: “Да будет свет”,
И отразился в капле луч рассвета.
И стало так! И свет рассеял тьму!
В Адама Ева первый раз влюбилась,
Тем породив и жизнь, и суету,
Пока слеза из Божьих глаз катилась.
Камни Иерусалима
Давайте присядем на камень, изъеденный ветром,
Пройдемся по плитам просевшей в веках мостовой.
Строители те и властители канули в Лету,
Но камни стоят рукотворной могучей стеной.
Снега и дожди омывают немых истуканов,
Стираются шрамы от стрел и отверстия пуль.
Вы помните, камни, святых и кровавых тиранов,
Восставших зелотов – и римский железный патруль.
Я к вам прикоснусь – расскажите, без слов и без звука,
Свидетели древних, великих и страшных эпох.
Про дрожь от полков крестоносцев,
про быстрых мамлюков,
Как снова и снова к вам новый спешил Антиох.
Вы знаете, камни, а мы ведь вернулись обратно.
Заметили, верно? Недавно, зато навсегда.
Спасибо, что ждали. Нет, правда, нам очень приятно.
Отныне вовек не приступит к вам злая орда.
Европейцам от еврея
Вы сожгли свою душу в Дахау с Освенцимом,
И недолго поплакав себе в оправдание,
Вновь евреев назначили вы отщепенцами,
Лишь за то, что опять не пошли на заклание.
Не подставили горло под сабли арабские,
Как под пули нацистов сердца желтозвездные.
Мы виновны, что цепи отбросили рабские,
И оставили в прошлом стенания слезные.
Или Бог в небесах – иль судьба неизбывная,
Нынче платит сторицей за кровь не отмщенную.
И сыны Ишмаэля ордой агрессивною,
Вместо мертвых евреев пришли в Просвещенную.
22 июня
В теплушках, пропитанных махоркой и спиртом,
Мужскими портянками и крепким матом.
Едут убить или быть убитыми,
Следом за солнцем в страну заката.
Без сантиментов и романтизма,
Не так, как детям в кино покажут,
Не разбираясь в оттенках фашизма,
Без слов красивых, что после скажут.
Там, устилая телами версты,
Где шаг за шагом к закату ближе,
Снося города, умножая погосты,
Вы превращались в героев книжек.
И вы мечтали, глаза прикрывши,
Домой вернуться, чтоб дома ждали.
Сорокалетние и мальчишки,
Вам в грудь осколки – на грудь медали.
И долго снились вам артобстрелы,
И, просыпаясь в поту холодном,
Чудился запах земли горелой,
Кровью пропитанной плодородной.
Амона
В знойных пустынях Марокко, в польских холодных лесах
Жили евреи до срока, волей Всевышнего рока
Не растворяясь в веках.
В штетлах Талмуду внимая, видели Иерусалим,
Словно за домом скучая, жить на Сионе мечтая…
Скорбный народ-пилигрим.
Но по забытым дорогам, в бурях из пуль и камней,
С верой в людей или Бога, к двери родного чертога,
Мы привели сыновей.
Чтоб вековые пустыни были застроены вновь,
Мед стал бы вместо полыни, и воссияли святыни,
И появилась любовь.
Чтоб иудей иудея сам из домов изгонял,
Что не для нас Иудея, а для детей Ишмаэля,
Сам громче прочих кричал.
Нет, мы в Сион не вернулись, взявши галут за собой,
Где-то в пути разминулись, только слегка прикоснулись
Правой отсохшей рукой.
В холмах Иудеи
Холмы Иудеи окутаны дымкой,
Арабы, евреи на узкой тропинке.
Старик бедуин вывел коз на прогулку,
Поет муэдзин о любви к демиургу.
На древних камнях греют тело гадюки,
И эхом в долинах разносятся звуки.
В пещерах глубоких ютятся монахи,
В постах и молитвах разъевшие ряхи.
Растят поселенцы оливы в пустыне,
И камни кидают туземцы в машины,
Блуждают туристы, бредут пилигримы,
Над склоном тернистым парят херувимы.
В холмах Иудеи что явь – что виденья,
И миг как эпоха – и век как мгновенье.