Весь этот блюз…
1.
Рассветный воздух зябок, неодет,
и ежится, и рассыпает спички.
День как-то называется — но нет
ни номера, ни слова на табличке
присохшего к стене календаря,
и даже год душа не разглядела.
Бредущая над крышами заря
за трубы затекает то и дело.
И кожа на лице — скорее жесть
спросонья, и глаза — как створки мидий.
Открыв окно, я вижу то, что есть.
Спасибо, то что есть — меня не видит.
Оглядываюсь, тщусь и все равно
не понимаю: рядом кто-то дышит
или глотнуло воздуха окно,
открытое пятью строками выше.
2.
Жара такая, что уже пора
настала падать недозрелым сливам.
Дым вдалеке — как тень от топора,
и, кажется, друид идет за пивом,
ботинками втыкаясь в колею.
По окнам растекается замазка
и пластилин. Сюда печаль мою
привез кузнец, должно быть, из Дамаска.
И начинает зренье тьму плодить,
слова и вещи смотрят исподлобья.
Не лучше ли и впрямь — соорудить
такому настроению надгробье:
из сельдерея выложить венок
поверх омлета, и подсыпать перца.
Я голоден, — и если одинок,
то не всерьез и как-то мимо сердца.
3.
И я молчу, и ты молчишь, и ты
клюешь губами чашку с крепким чаем.
Кругом одна печаль и с высоты
ее — друг друга мы не замечаем.
Молчания повсюду — что пшена
в курятнике, что под копытом — стука.
Лишь тишина, — но даже тишина
кончается, и нет за ней ни звука.
И, что б ни довелось предположить,
окажется, что так или иначе
я буду жить, — я скоро буду жить
за пазухой у времени, на даче.
Останется одно в конце концов
прошедшее оснастку и огранку
воспоминанье — бывшее лицо
действительности, вписанное в рамку.
4.
В пустынный дом не то чтобы пчела —
и дряхлый лист дожить не залетает.
Лежит тропа, которая вела,
и как-то понемногу зарастает.
И осень не спешит перешагнуть
куда-нибудь южнее, за болота,
когда зима уже тревожит путь
несмелым снегом из-за поворота.
Ворона топчет пятками настил
не то чтоб зло, но словно рожу скорчив.
Дом что-то видел. В доме кто-то жил.
Но холодно — и дом неразговорчив,
как антиквар, хранящий свой престиж
от бойких дилетантских предложений
не стоимостью зеркала — а лишь
количеством возможных отражений.
***
По этой ночи, что пришла
И нам досталась,
И канула — во все крыла,
Забыв усталость,
Душа рассветная снует,
Дыша нечетко,
И сердце в горло мне сует
Свою чечетку,
А ты выходишь на крыльцо
И с изумленьем
Глядит смущенный сад в лицо
Твоим коленям,
И очевиднее всего,
Что за стенами
Уже не лето, а его
Прощанье с нами.
***
Не купанье — отсутствие сна
Предлагает спуститься к заливу.
На песок набегает волна
И съедает свой корм торопливо:
Якоречки, кружочки монет,
Эти ломкие ржавые пятна
Тех, кто очень хотел бы, — но нет,
Все равно не вернется обратно.
В дальней лодке, гребущей веслом,
Ветру нечего делать, а он-то
Так спешил. Даже птица крылом
Не задела струны горизонта
Словно время смешалось с песком
И совсем уходить перестало.
В этом воздухе мокром морском
Будет день. Но забрезжит сначала.
Фрагменты переписки. Из Рима
Пишу трактат. Пожалуй, — даже два.
Но что не три — я это точно помню.
Не только чресла, но и голова
Ведет себя с годами вероломней.
Все меньше восхитительных имен,
Лукавых глаз, — да и они не греют.
И сам я понемногу подменен
На то, что моют, одевают, бреют.
Ну что еще сказать о новостях.
Все чаще дни у скуки на постое,
Все тяжелее на моих костях
И складки жира, и пережитое,
Все ближе неспособная на лесть
Рука судьбы, крупна и волосата.
Засим и оставляю все как есть
Подвыпившему взгляду адресата.
***
С луной, запутавшейся в тине,
сквозь лес, еще почти тайком,
текла река, – как сон пустыни,
набитой зноем и песком,
и свет, как дерево, качался,
полузатопленный, в воде,
вращался, мчался, не кончался
и не присутствовал нигде,
за темнотою, как за шторой,
дорогу мне перебегал
и растворялся – как матерый
контрабандист и нелегал.
Внезапный ветер был как топот,
и было Боже сохрани
идя по листьям – верить в опыт
и знать, что желтые они.
***
Не удивляйся людям ты,
здесь есть загадки и похлеще:
укушенные псом тщеты,
но не взбесившиеся вещи.
Как люстра виснет с потолка,
в сковороде – какая сальность.
Любимая, – невелика
и временна твоя реальность.
Одна по комнате снует
и смахивает сны с подушки
бессонница, – и у нее
лицо унылой побирушки,
а ты волнуешься, стоишь,
еще в саму себя одета,
и в комнате не ночь – а лишь
отсутствие дневного света.