Лошади
В центре города, в центре площади,
Шумной площади привокзальной –
Запряженные в сани – лошади
С фиолетовыми глазами.
И одна из них – вороная,
Воровского, ночного цвета;
И еще одна есть – не знаю
Я названия масти этой.
По проспектам, спеша немыслимо,
Пробегает народ куда-то
Мимо лошади черной иссиня,
Мимо той другой, непонятной.
Белый город морозом скован,
Белый город сияньем убран.
Ах, как больно звенят подковы!
Ах, как звонко смеются губы!
Эти губы нежны от холода –
Только тронь – и ударит током.
Задарма выбивает золото
Изо льда лошадиный цокот!
Если б им сундуки наполнить,
Я была бы уже богата
На овес – вороной, как полночь,
И еще одной, непонятной.
А минуты летят, пришпорены
Ветерком – и в полете стынут, —
Мимо окон твоих зашторенных,
Мимо окон моих пустынных.
Только – главное, только – важно,
Что не зябнуть в мороз треклятый
Лошадям – вороной, как сажа,
И еще одной, непонятной.
***
Осталась у нас – надежда,
Что будет нам счастье свыше,
Что каждый из нас – не лишний,
Что где-то нас Бог услышит.
Надежда ещё осталась,
И нет ей конца вовеки,
Покуда смеются реки,
И ветер встречают веки.
И будет ей имя – запад,
Тоскующий о рассвете,
И будем мы жить на свете
С мечтой, что не будет смерти.
И будем мы жить на свете,
А это уже – награда,
И будем ломать преграды,
Поддерживать тех, кто рядом.
Осталась у нас – надежда,
Что будет нам счастье свыше,
Что каждый из нас – не лишний,
Что где-то нас Бог услышит.
Чужеземец
Берегу и храню желтоглазый костер,
Обитающий в тесном кольце из камней.
По изгибу двери виноградник растет,
По-змеиному ластясь к холодной стене.
Я всей плотью сроднилась с прохладой пещер,
В их сиреневый сумрак душа проросла;
А рука доверяет ножу и праще,
Неподкупности слуха и меткости глаз.
Мне сегодня послышалась песня ветров
Или, может, серебряный звон тишины,
Что вот-вот человек переступит порог
Из далекой земли, из безвестной страны.
Он не будет никак на меня не похож,
Словно пляска огня на журчанье воды,
И к нему перейдет мой испытанный нож,
Потому что в нем больше не будет нужды.
И когда он возникнет в проеме дверном –
Неизбежный, как смерть, невозможный, как жизнь –
И расплещется свет за широкой спиной,
И утоптанный пол от шагов задрожит –
Я не знаю, смогу ли расстаться с ножом,
Уступая пришельцу ночлег у огня.
Мне в привычной пещере не нужен чужой,
Мне безумно мучительно что-то менять.
Эти руки полны затянувшихся ран,
Эти губы слова под запретом хранят,
А в глазах отражаются блики костра,
С берегомым теплом чужеземца родня.
Как обманчивый сумрак пустого жилья,
Как причудливый танец косматых теней,
Шелестит тишина, безответно тая
То ли ночь, то ли день, то ли да, то ли нет.