ЖИЗНЬ, ОНА ТАКАЯ…
Фрагмент повести
Вечерами Костя старался вообще не думать о том, как жить дальше и стоит ли? Все равно аргументов «за» не было, зато «против» — хоть отбавляй. И главное – ничего не изменишь. Сумасшедшую Глафиру – окаянную тещу – ни за одним больничным забором не спрячешь. Голову поверни – и вот: лежит рядом и в потолок пялится. А что по паспорту она Мария, его жена, так это для других, кто не знает, кто не видел… А он видел. Видел этих двух, с одинаковыми лицами, мать и дочь.
Время от времени Рузавин молился. По-своему, как умел. Лишнего не просил, знал, все без толку. А раз так, то хотя бы уснуть по-человечески – крепко, по-настоящему, как в армии, и чтоб без снов…
«Без снов» не получилось ни разу, всегда что-то да перед глазами мелькало и чаще всех, удивлялся Костя, – школа, словно именно она была главным делом его жизни. Настоящей жизни, без них, без Соболевых!
Вот и сегодня хорошо знакомый сон спустился к Рузавину, отчего тот поначалу сделался счастлив, как в детстве. Снова – немка, снова – столица восточной Германии, Берлин, но вместо прежней мучительной немоты – стройная немецкая фраза, зазвучавшая в Костином мозгу: «Die Hauptstadt der Deutschen Demokratischen Republik ist Berlin».
– Die Hauptstadt der Deutschen Demokratischen Republik ist Berlin, – старательно выговаривает ее Рузавин и с гордостью смотрит на немку.
– Неправильно! – взвизгивает та и, выпучив на растерянного Костю глаза, багровеет.
– Die Hauptstadt der Deutschen Demokratischen Republik ist Berlin, – старательно еще раз повторяет он и видит вместо искаженного лица учительницы немецкого языка круглое Машенькино, с провалами глаз.
«Глаз нету!» – пугается Костя во сне и лихорадочно вглядывается в жуткие пустоши. «Да их и не было никогда», – слышит он чей-то голос и тут же догадывается: это голос Глафиры! «А-а-а-а!» – кричит Рузавин, и в руках у него оказывается непонятно откуда взявшаяся подушка. И тогда он бросается на ненавистную Глафиру Андреевну Соболеву и хочет заткнуть этот ненавистный рот, и давит, давит подушкой на ее ненавистное лицо, а подушка проваливается в огромные глазницы и тащит его за собой в пустоту.
– Ко-о-стя! – трясет его Маша. – Ко-о-остя!
– А! – просыпается Рузавин и долго не может унять беснующееся в груди сердце.
– Ты кричишь, – уже спокойнее говорит ему жена и гладит по лицу, отгоняя ночной морок.
– Кричу? – садится Костя в постели, и рука его тянется к проклятой подушке, вынырнувшей из жуткого сна.
– Кричишь, – тихо подтверждает Машенька и снова ложится на спину.
– Сейчас тихо будет, – обещает Рузавин и резким движением бросает на лицо жены влажный от пота горячий ватный ком.
И вот она дергается, вся-вся дергается, пытаясь высвободиться из душного плена, но Костя сильнее. «Еще чуть-чуть», – успокаивает он сам себя и надавливает еще и еще… А потом пугается и в спешке стаскивает подушку с Машиного лица: «Жива!» – плачет Рузавин и целует ее, и дышит той в разинутый рот, чтобы расправилась ее маленькая узкая грудь и чтобы в нее ворвалась оживляющая струя воздуха.
– Дыши! – кричит Костя и трясет эту потную куклу. – Дыши!
И та дышит, захлебываясь то от хрипа, то от плача, то от ужаса.
– Не бойся, – пытается ее успокоить не менее напуганный своим поступком Рузавин и гладит влажное тело, поправляя задравшуюся вверх ночную сорочку. – Не бойся, Маша, – уговаривает он жену и даже пытается что-то объяснить. – Это во сне. Это во сне.
Машенька боится мужа, жмется к стене, закрывается руками, отталкивает его: «Это не во сне!» – она точно знает, она сама его разбудила и сама с ним разговаривала.
– Нет, во сне, – настаивает на своем Костя и просит прощения.
– Мама, мамочка, – скулит жена и обнимает себя за плечи, закрывает себя от него, от смерти.
– Не плачь, Маня, – вдруг хорошо знакомым спокойным голосом говорит Рузавин и встает с дивана: – Спи. Ничего не бойся. Я тебя охранять буду, – обещает он жене, и она почему-то верит ему.
Костя бродит по квартире в поисках Абрикоса. Находит кота в кухне на подоконнике, бесцеремонно хватает, не обращая внимания на недовольное мяуканье. Несет его к Маше и кладет рядом, накрывая своей половиной одеяла:
– Спи, – глухо приказывает Рузавин и целует жену в прохладный лоб. Обессилившая от перенесенного ужаса и рыданий Машенька неожиданно успокаивается и, прижав к себе кота, зажмуривается. – Спи, – снова просит Рузавин и клянется: – Все будет хорошо.
Этой ночью Костя хотел повеситься – не нашел веревки. А потом догадался, что давно уже мертвый. Был бы живым, удавился бы. А он – ничего, сидит на жену смотрит и ждет утра.