Гефильте
“Я не хочу, чтобы ты слишком напрягалась, мама, может, мы все же наймем на этот вечер филиппинку?”
Майра лежит на кровати и рассматривает свои ладони:
“Никаких филиппинок. Просто приди часа на два пораньше, этого достаточно. Батья принесет большое жаркое, Эстер – салат из баклажанов, а Мира – муджаддару[1], которая у нее всегда вкусно получается. Все и помогут”.
Она берет пульт и переключает на канал, где показывают “Красивых и отважных”, телефонная трубка чуть отходит от уха, но все-таки можно слышать:
“А гефильте фиш?”
“Гефильте готовлю я, только я умею это делать как нужно”.
Начинается музыкальная заставка, затем краткое содержание предыдущих серий, Майра делает звук громче.
“Мама я не хочу, чтобы ты перенапряглась, не забывай, пожалуйста, про свое сердце”.
Но сердцем Майра уже с “отважными”, она отдаляется от дочери и погружается в мир, полный интриг и драгоценностей. “Тот” изменяет “той” с “ее сестрой”, а “та” родила мертвого ребенка. Раньше трагические сцены выжимали у неё слезу, но с тех пор, как она начала принимать “сероксат”, ей ни разу не удавалось заплакать по-настоящему. Равно как и рассмеяться. Дела на сегодняшний вечер перемешиваются у неё с событиями фильма: вот злодейка входит к нему в гостиную и лжет без зазрения совести, достать рыбу из холодильника, он верит лжи, приближается к девушке, чтобы поцеловать, протереть фарфоровый сервиз и пересчитать ложки, она выскальзывает из его объятий и направляется к столику с крепкими напитками, помочь раздвинуть стол нужно попросить соседа, а он придет домой только после обеда, вливает ему в виски яд. Не забыть принять три таблетки “комадина” для крови, мочегонную “пусида” и “сероксат” от депрессии. Он не выпивает свой виски, может быть, выпьет в следующей серии.
Майра снова включается в разговор с дочерью: “А Аяла сказала, что принесет компот, но ты на всякий случай принеси пирог, и скажи-ка, что с Ялинкой, она решила, куда пойдет?”
Она выключает телевизор.
“Пока нет, хотя его родители пригласили еще два месяца назад”.
Майра встала с кровати и направилась в кухню, прижав плечом трубку радиотелефона к щеке. “Скажи ей, чтобы приходила, все очень хотят ее видеть”. Открывает холодильник, вынимает две луковицы.
“Я не хочу с ней ссориться, мама”.
Она моет лук, очищает от шелухи, но вместе с ней отходят еще слоя три. “Но хотя бы скажи ей, что я делаю гефильте, специально для нее”. Закрывает кран. Конец разговора. Нарезает лук, готовит соус, жарит небольшие котлетки и открывает окно проветрить кухню.
В окне напротив Тирца Резник снимает с веревок белье и улыбается: “Что за запахи!”
Майра выпрямляется и легкими движениями рук приводит в порядок волосы: “Вечером вся семья собирается”. Включает радио, идет в ванную, снимает обертку с нового куска мыла, которое ей подарили на работе лет пять тому назад. Это была корзиночка с набором косметики для ухода за телом, но за это время Майра почти все раздала: всегда находится какой-нибудь повод – день рождения, совершеннолетие, еще что-то. Так и остался один кусок мыла с ароматом яблока, которое она позволяет себе распечатать по случаю праздника. Смотрится в зеркало. У нее были самые красивые ноги в Гиватаиме. Они и сейчас красивы.
Выходит из ванной благоухающая, как яблоко, вытирается, закутывается в халат с ее именем, направляется на кухню… Усатая морда расправляется с гефильте на подносе, сероватый хвост стоит трубой, подрагивая от удовольствия. Тощая дворовая кошка, совершенно не замечает ее присутствия. Мира хватается за дверной косяк, чтобы не упасть, замечает открытое окно, закрывает глаза.
Пластмассовый тайваньский клапан, который ей вживили лет десять назад, продолжает мерно и довольно быстро тикать. Майра опускается на стул. Звонит телефон, это дочь:
“Ты слушаешь? Я поговорила с Ялинкой, – она решила, что будет с нами на этот Новый год. И знаешь, что ее убедило?”
В ответ сначала глухое молчание – Майра пытается выровнять дыхание, а потом шепчет: “Г-г-гефильте?…”
Дочь счастливо смеётся: “Ты что, не рада?”
Кошка поднимает голову, Мира смотрит ей в зрачки, которые на свету почти совсем сузились.
“Я… я рада, конечно, но я в процессе… поговорим потом”.
Кошка выпрыгивает назад через окно. На подносе ничего не осталось.
Нужно быстро решить эту проблему. Мира вспоминает одну знакомую, они вместе когда-то состояли в ВИЦО, сейчас она готовит на заказ. Мира звонит ей и просит сделать поднос гефильте – сегодня, через час. Одевается – юбка, блузка в тон к ней, шелковый платок, губная помада – и выходит.
По дороге к гефильте приветливо кивает Брахе с розовыми волосами, которой от мужа досталось в наследство полпентхауса, продавцу зелени Герцлю, Бальге из магазина канцтоваров, дочь которой не вылезает из психушки (не приведи, Господи!). Она не встречает только Давида из бакалейной лавки, который обычно сидит на стуле у входа, и всегда говорит ей, как замечательно она выглядит, наверное, он внутри. На обратном пути она зайдет к нему купить яиц.
Майра проходит вдоль всей улицы Вайцмана, запыхавшись, поднимается на третий этаж (лифта нет) к своей поварихе. Сидит у нее недолго, торопливо выпивает стакан воды. Знакомая просит: “Ну, расскажи о внучке, я ведь помню ее еще такой крохой. Приготовить тебе чаю?”
Майра встает и вежливо улыбается: “Нет, у меня еще столько дел. Сегодня у меня собирается вся семья”. Расплачивается за гефильте и выходит. Сквозь нейлоновую пленку она видит куски моркови, она никогда не нарезает их такими толстыми, да и фаршировку она тоже готовит более мелкой. Молоки так вообще почти нет. Ну, ладно, нужно быстрее поместить поднос в холодильник, пока желе не растаяло.
На обратном пути она поднималась вверх по улице, неся пакеты с гефильте. Дул хамсин, не характерный для этого времени года. Майра чувствовала, как тает косметика, подчеркивая морщины. Блузка прилипает к спине, Майре пришлось снять душивший ее шейный платок. Мочевой пузырь давит, это из-за “фусида”, она забыла, что ей ведь нельзя выходить из дому раньше, чем часа через два после приема. Если бы она не отошла далеко от дома поварихи, она бы вернулась туда, в туалет, но Майра уже проделала половину дороги и теперь шагала, срезая путь, между домами. По близости не было даже магазина, куда можно было бы зайти в туалет.
Чтобы не напустить на ходу, Майра пытается думать о других вещах, пересчитывает всех гостей, стулья, сервиз, скатерть, кто что принесет… Ускоряет шаг, громко говорит сама с собой: “Батья приносит много жаркого, Мира – муджаддару, Эстер – салат из баклажанов”… И тут, не в состоянии больше сдерживаться, уже ни о чем не думая, она бежит в кусты, кладет пакеты на землю, поднимает юбку, спускает трусики и как трехлетняя девочка усаживается на корточки… Сильная струя, бьющая в траву, брызгает и на нее саму. Стыд, грязь возле каблуков, нужно отодвинуть пакеты с гефильте от небольшого ручейка, прокладывающего себе путь до пенька от срубленного дерева. Подтереться нечем, ничего не поделаешь, остается лишь встать и продолжать идти, словно ничего не произошло. Но она не может подняться, ноги не справляются с весом тела, они словно окаменели, самые красивые ноги в Гиватаиме… И вдруг, несмотря на принятую таблетку, Майра начинает плакать, плачет долго, проклиная свой возраст, бессилие и морковь нарезана так крупно.
Она может сидеть там час, всю оставшуюся жизнь, семидесятилетняя женщина с ароматом яблока. Вдруг раздаются приближающиеся голоса, только бы ее не увидели в таком виде! Майра собирает все оставшиеся у нее силы, опирается руками в кольцах на землю и одним движением встает на ноги. Голоса удаляются. Ничего не произошло. Майра поправляет юбку, мажется помадой, повязывает шейный платок и поднимает пакеты. Она совсем возле дома и заходит в бакалейную лавку купить яиц. Давид смотрит на нее. Она ждет, что он завяжет беседу, но он опускает взгляд… “Вечером вся семья собирается у меня”, – говорит она. Давид слабо улыбается: “Счастливого праздника, госпожа Майра”.
Шира Гефен – дочь Йонатана Гефена, актриса, сценарист и режиссер, автор многих детских книг. Супруга Этгара Керета.
[1] Муджаддара – восточное блюдо из чечевицы и риса с маслом.
перевод Александра Крюкова