64(32) Кирилл Девотченко

Междузимье

***
когда мы жили все в одном пространстве,
в одни ходили бары пить портвейн,
и жизнь воображали сказкой странствий,
чарующей, как песня Лорелей,

в непрестающем уличном движеньи,
в бесперебойном гуле новостном
мы слышали, готовится вторженье,
но много мы не думали о нём.

по улицам заснеженным и чистым
бредя гурьбой, так рассуждали мы:
мол, да, они убийцы и фашисты,
но вряд ли разжигатели войны.

но, будто бы предвидя лихолетье,
маячащее где-то впереди,
те улицы уже дышали смертью,
тот снег уже на пепел походил,

дворы и скверы, парки и бульвары,
фонтан у королевского дворца
в тот предвоенный год существовали
как будто бы предчувствием конца.

теперь, уже не поминая всуе
страну, давно сгоревшую живьём,
мы как-то рефлекторно существуем,
жить не хотим – и всё-таки живём,

из дома по утрам выходим рано
и проживаем сумрачные дни,
хоть знаем мы, как «мама мыла раму»,
что смыслов нет, что умерли они,

а в промежутках думаем устало,
без сна терзаясь ночи напролёт:
хотелось бы, чтоб завтра не настало, –
но, к сожаленью, завтра настаёт.

***

под флюсом поломанного светофорика
едва бледно-жёлтый горит огонёк;
такая вот, стало быть, здесь метафорика:
живи ожиданием, будь одинок,

смотри, как сезоны сменяются ласково:
зима, междузимье – и снова зима;
на то, чтобы справиться с этой раскраскою,
не нужно ни красок, ни сил, ни ума.

пусть кто-то другой совершит невозможное,
другой, кто не сломан, не болен, не пуст.
такие другие сегодня возможны ли?
пусть будут возможны, пожалуйста, пусть.

другой, окрыляемый венскими вальсами,
собою украсивший этот ландшафт,
пройдёт, многоцветен, как дом хундертвассера,
готический пересекая альтштадт,

и, может, на равных поборется с нежитью,
и, может, покончит и с этой зимой,
как в сказке, найдя землянику-подснежницу,
тот некий другой, снова кто-то другой.

а впрочем, с чего нам любить его загодя?
ведь может случиться, что тот же другой,
увлёкшись борьбой, эти яркие ягоды
раздавит, размажет железной рукой.

а ты всё следишь за чужими полётами:
куда вы? зачем вы? навстречу чему?
как будто бы ты – светофорик поломанный,
что вечно мигает кому-то сквозь тьму.

***
Октябрьским утром, с похмелья съев скоттиш брекфаст
В кафе на Хаймаркет, где скатерти из тартана,
Небрежно по белой тарелке размазав хаггис
И выпив на посошок айрон-брю со льдом,
Приятно пройтись вдоль по улице с другом детства,
За пинтой наведаться в «Медную Обезьяну»,
А после, измерив Нью-Таун неровным шагом,
Подняться по Риджент-Бридж на высокий холм.

С вершины его открывается панорама
Такая, что чуть не лишаемся дара речи:
Сознания средневекового отпечаток,
Прекрасен до помраченья, лежит в ногах,
И пахнет вокруг пивоваренными дрожжами,
И даже и дышится здесь, на вершине, легче –
Но песня про Джонни, который ушёл в солдаты,
Исполненная на вистле, звучит в ушах.

«Ах, Джонни, мой Джонни, почто ты меня покинул?
Наш Баттермилк Хилл опустел без тебя, мой милый,
Куплю я тебе щит и меч из калёной стали
В надежде хоть как-то тебя защитить в бою.
Уйдёшь ты с рассветом, как свойственно всем мужчинам,
И поле бескрайнее станет тебе могилой,
И нету на свете чернее моей печали,
И время едва ли излечит тоску мою…»

Как Уитнэйл и Марвуд, шагаем по жизни дальше.
В часы, когда кажется сущим она кошмаром,
Глотаем, не чокаясь, жгучий шотландский виски;
Пускай инфантильный, а всё же понятный жест –
Покуда становится старше наш век и страньше,
Грустить в эдинбургских барах под «Прокол Харум»,
За круглым столом поминая друзей и близких,
Навеки ушедших, как Джонни, из наших мест.