Поэту плохо
***
Я слепну вдруг от красоты такой,
Замру, не понимая: что за диво?!
Здесь так чудесно, здесь царит покой —
Вот эти степи, небо, эти нивы.
Здесь белый клён, дорога до зари,
Здесь всё моё – зовется Украиной;
Высокий смысл поняв первопричинный,
Замри на миг, и с Богом говори.
***
И кровью, смертью, смрадом мечен,
— Под клёкот бешеной орды, —
Безумный, жалкий человечек
Грядет преддверием беды.
Как зверь невиданной породы,
Лох-Несс из сумрачной Невы.
Молчите, праздные народы?
Сегодня – мы, а завтра – вы!
(о благодарности)
Пылающий закат, благодарю за день!
Пылающий закат, спасибо за истому.
За тех лесов светящийся Эдем;
за василёк во ржи сиянью золотому
я благодарна. Утро ли, закат,
и дни мои – обожжены – в зените,
за то, что завтра расцветёт стократ,
вы, дни мои, вчерашним отзвените.
За небо в небе, за ребячий смех,
за то, что я смогла, должна, не струшу,
пылающий закат, благодарю за всех –
ничем свою не осквернивших душу.
За вдохновенья завтрашнего сень,
за то, что где-то кровь не льётся в битве.
Пылающий закат, благодарю за день
и за потребность в слове, как в молитве.
(о любви)
Глазами ты промолвил мне: люблю.
Душа держала сложный свой экзамен.
И, горному подобно хрусталю,
Невысказанное остаётся с нами.
Жизнь проходила, минул тот перрон.
Тишь прокричала рупором вокзальным.
О, сколько слов написано пером!
Невысказанное остаётся с нами.
Светлели ночи, вечерели дни,
Судьба качалась чуткими весами.
Слова во мне, как солнце.
Мы – одни.
Невысказанное остаётся с нами.
***
И всё на свете нужно пережить,
И финиш – это старт к воротам ада.
Не торопитесь прежде ворожить,
И прошлое оплакивать не надо.
Что ж, люди добрые, которых пруд пруди,
Пусть мелет мельница, извечная, как смерч.
Осколком сердце колется в груди,
От боли нас избавит только смерть.
Того, что мы не видели, дано
И нам увидеть, и дано простить,
И жизнь прожить, как требуется, но
Нам не дано хоть что-то изменить.
А надо жить. И как-то надо жить.
И опыт, и закалка, и отрада.
Не торопитесь прежде ворожить,
И прошлого оплакивать не надо.
Как есть – так есть. А может быть и хуже,
Страшнее, чем на дряхлом корабле.
Пока твой ум бедою не разбужен, —
Не будь рабом и смейся как Рабле!
Что ж, люди добрые, которых пруд пруди,
Пусть мелет мельница, извечная, как смерч.
Осколком сердце колется в груди,
От боли нас избавит только смерть.
Неявное пусть очерк обретёт,
Прощённые да будут прощены.
А что от нас зависит? Только то,
Чтоб век прожить, не зная в том вины.
***
Мой первый стих написан был в окопе
на той разбитой взрывами стене,
когда теряло звезды в гороскопе
младенчество, погибнув на войне.
Лилась пожара огненная лава.
Горела хата, ночь казалась днём.
И захлебнулась наша переправа, —
прости нас, Днепр! – водою и огнём.
Земля гудела. Плакал рядом хлопчик.
Крестилась баба и кончался хлеб.
Дрожит, казалось, узенький окопчик,
где две семьи объединил ночлег.
О, боль моя недетских впечатлений,
как будто след на сердце от ножа!
Не выразить поверх стихотворений,
как вдруг немеет в горести душа.
И мир вокруг ни зайчиком, ни волком, —
кровавый свет, сгоревшая заря! —
а я писала чуть ли не осколком
большие буквы, словно с букваря, —
тот первый стих свой, прислонившись к краю,
чтоб в сумерках светила мне война.
Какой он был? Не вспомнить мне, не знаю:
снаряд упал — осыпалась стена.
Красные капли боярышника
Блюстители, халтура – ваше хобби.
Вы, фабриканты вер и жалких лир,
по сделанной хоть раз духовной пробе
любой вас забракует ювелир.
Номенклатура – дурни-бюрократы,
чью рожу плющит в квадратуре рам.
Ваш интеллект не мерить на караты,
а максимум – на сто известных грамм.
Поэту плохо. Он взыскует истин.
Мы – джинны, закупорен наш сосуд.
А вы? Кто вы такие? Коммунисты,
чей коммунизм ещё ждёт высший суд.
Сточившие идею к жалкой гниде,
поэзия для ваших топок — торф.
Да если б ваши методы увидел,
от зависти бы лопнул Бенкендорф.
Боярышника кровь — такого рода,
что в наших строчках капли запеклись.
Не вам вещать от имени народа –
какого хера вы ему сдались?!
***
Любовь моя! Вот я перед тобою.
Возьми меня в свои благие сны.
Лишь об одном молю: меня рабою
Не делай. Крыльев расписных
Не отнимай. Чтоб свет сошёлся клином
Не допусти. Зачем же я живу?
Даруй, прошу, над шляхом тополиным
Полуденного солнца булаву.
Не дай мне заплутать порой в грибницах
Всех дрязг и ссор, и всех годин лихих,
Иначе зашевелятся в гробницах
Останки гордых пращуров моих.
Они любили так, как я любила,
И застила любовь им белый свет.
Молили жёны. Но не тут-то было:
Махнут рукой. Глядишь – простыл и след.
А там, а там… Жестокий клёкот боя
И звон мечей до будущей весны.
Моя любовь! Вот я перед тобою.
Бери меня в свои благие сны.
Моя любовь!
Про новые начала
А вчера была я высока, как башня.
Вот, ещё немного — и упрусь в зенит.
Но смело, как взрывом, этот день вчерашний.
Раскололся прочный некогда гранит.
Развалюха веры, безнадёга-разум!
И под пеплом грусти похоронен шлях.
И друзей печальных разбросало разом.
Слово, словно колос, гибнет на полях.
Что же, погорельцы, всё начнем сначала,
Домик встанет снова, небо теребя.
Высшее уменье – новые начала
В жизни, в пониманье самого себя.
Ван Гог
Утро доброе, одиночество!
Никого, только холод и тишь.
Небу глазом циклопьим хочется
обозреть задремавший Париж.
Но сегодня, наверное, на грани я:
не король, непонятно – кто.
Осыпается пепел сгорания,
припорошив пожар цветов.
Краски умерли. Руки – кости!
На мольбертах весь мир распят.
Я надгробье на этом погосте.
Кипарисы в небо горят.
И беременно небо грозою,
изгибаются кисти-хорты.
Чёрным взрывом палеозоя
переломаны гор хребты.
Небосвод заструился пением.
Я пастух. Я деревья пасу.
Запасусь в карманах терпением,
но от смерти себя не спасу.
То ль безумный, а то ль неистовый —
Не Сезанн – не Гоген – не Манэ –
только что я могу – расхристанный —
если много меня во мне?!
Он – юродивый, скажут.
Юродивый!
Может статься. Он – это я.
Бог – свобода.
Боже, свободен я!
Спи спокойно, Свобода моя!
***
Я Вами заболела. Это было,
Скорей, в бреду. А может, это сон?
Любовь подкралась тихо, как Далила,
А разум спал — доверчив, как Самсон.
Простимся ныне. Наступают будни.
На белых окнах мерзнут витражи.
Близки? Чужие? Мы ли это будем?
Где между сном и чувством рубежи?
Недолго сказка длилась. Время это,
Как светлый сон, исчезло без следа.
Мерцает над судьбой полоска света,
Которая осталась навсегда.
Перевёл с украинского Марк Котлярский