55(23) Андрей Зоилов

Талант поёт по-своему…

 О поэтической книге Фаины Судкович

«Я всё придумала» (Иерусалим, 2022).

 

Поэты – как певчие птицы. У каждой – своя песня. Я не видел ни одного жаворонка, огорчающегося, что он не соловей, и ни одного чижика, мечтающего стать канарейкой. И те, кто недоволен песней зяблика, могут отдохнуть на вечернем концерте лягушек. Поэты естественны, как певчие птицы, и так же беззащитны; они прячутся в литературном лесу, но выдают себя голосом, и злые мальчишки-критики ловят их в журнальные сети, чтобы продать подороже и посадить в клетку классификации. А поэту так  же нужна моя классификация, как вольной пташке – клетка. И если я, раздражённый зоил, посмею указать на несовершенство стиха или на лёгкую хромоту рифмы, — что сделает истинный поэт? Да то же самое, что и весенняя птица – продолжит петь. И никакое моё карканье о том, что автор – должник аудитории, что литературный процесс экономически обусловлен, и что безвестность – не признак мастерства, во внимание принято не будет. Песни не остановить! По моим подсчётам, весьма приблизительным, каждый день (кроме Йом-Кипура) в Израиле на русском языке выходит в свет в среднем одна новая книжка. Не в огромной России, где пока ещё говорят по-русски, а в маленьком Израиле – где тоже пока ещё по-русски говорят.

Новая книга, ради которой я занимаю своё бесценное и ваше ещё более ценное время, называется «Я всё придумала». Не пугайтесь – это стихи. Многие из них уже стали песнями, другим такое ещё только предстоит. Написала эту книгу Фаина Судкович; написала искренне, весело, легко, самостоятельно. В эпоху всезнающего «Гугла» трудно спрятаться – поэтому, прежде чем приставать к автору, я узнал о ней то же, что теперь знаете и вы: симпатичная женщина с высшим образованием, двое сыновей, живёт в Афуле, работает инженером на местной фабрике электроники. Если бы в Израиле до сих пор активно действовали бы «русская партия» и русские газеты —  верный источник скандала и заработка, — то Фаину Судкович можно было бы описывать как пример удачной абсорбции. И поэтическую книгу я бы приплёл туда же: вот как расцветают таланты на исторической родине. Но Израиль готовится к приёму и интеграции новой волны алии, антивоенной – массовой и понимающей по-русски. На таком фоне успешная абсорбция тридцатилетней давности выглядит почти мифом; вроде как подвиги первопроходцев движения «Гехалуц» на заре создания государства. Таланты и творцы, наскоро отряхнув с ног своих российский прах, активно пытаются занять достойное место и в новом окружающем их обществе: гей, ватики, посторонись; свежие соловьи прилетели! А наши уютно обжившиеся дрозды, иволги и зяблики всё продолжают петь, неторопливо и уверенно.

Что ж, поговорим о неотчётливой связи яркой личности с вневременным творчеством. Что я могу? – только задать автору важные, но и — в глубине — ехидные вопросы, надеясь, что автор проговорится о том, как ему стыдно отнимать читательское внимание, и на какую клетку (классификации, разумеется) он претендует. Это я и сделал. А Фаине Судкович чуждо всякое ехидство; чуждо до такой же степени, в которой оно свойственно мне. Потому и отвечала она правдиво и спокойно.

— Напомню фразеологизм: «Может ли быть что доброе из Назарета?» Почему Афула? Не грустно ли вам чувствовать себя на периферии поэтического процесса?

— Я не знаю, что такое периферия поэтического процесса. Скажу больше: я не знаю, что такое поэтический процесс. Живу в Афуле, потому что мне нравится здесь жить. Если точнее, не в самой Афуле, а на холме Гиват ха-Морэ. Из моего окна открывается невероятной красоты вид на Изреэльскую долину. Вот, к примеру, стихотворение «Жизнь происходит» я написала, глядя на гору Гильбоа. И солнце, которое садится за жёлтым холмом, садится именно за  горой Гильбоа.

Здесь, как и везде, живут очень разные люди, среди них — мои друзья. Здесь живёт Катя Удаль, моя соратница по сотворению песен. Вместе мы называемся «Дуэт СУДоКУ». Создаём песни, многие из них — на мои стихи и мелодии. Катя — прекрасный музыкант и тонко чувствует поэзию в музыке и музыку в поэзии.

Ещё я пою в ансамбле «Вокализ», в составе которого побывала уже на фестивалях во Франции и в Испании. А в Израиле мы дважды были участниками прекрасного фестиваля в Абу-Гош.

Если же вернуться к теме периферии, то думаю, что никакой периферии сейчас и не существует. Стоит зайти в «Фейсбук» или «Зум», — и пожалуйста, общайтесь с поэтами и бардами Израиля и всего мира. Публикуйте, читайте стихи, пойте песни. Что я и делаю.

— Как вы полагаете, талантливы ли вы? И если да – то что такое, по вашему мнению, литературный талант?  Возможна ли у истинного поэта счастливая судьба?

— Знаете, я бы поставила вопрос чуть иначе: считаю ли я себя талантливой? Считаю. Иначе не рискнула бы публиковать свои стихи. Мне нравится этот Божий дар, хотя он — и нелёгкое испытание. Поэт ведь живёт от стиха до стиха. Потом — от начала стиха и до финала. Такой вот круговорот стихов в поэте.

Если говорить о литературном таланте, то он для меня — прежде всего чувство языка. Новых тем мы не придумаем. После Шекспира их практически не осталось. Но вот умение увидеть и сказать как-то иначе, взглянуть под своим углом, и при этом так, чтобы читатель удивлённо согласился с автором — это и есть, на мой взгляд, литературный талант. Есть ещё очень важное качество настоящего поэта. Каждое слово должно стоять на своём месте и работать. А это — большой труд. Но очень радостный.

Возможна ли у истинного поэта счастливая судьба? Мой ответ: вполне. Хотя это, конечно, благодатная тема для шуток. Каюсь, и я по ней в стихах не раз проходилась. Взять хотя бы песенку «В доме поэта».

Не будем забираться в дебри вопроса, что такое счастье. Поэт может быть счастливчиком или неудачником, добряком или завистником, ворчуном или балагуром. Его отличает от всех прочих лишь умение тонко чувствовать, мыслить и говорить по-своему. В том числе, и о счастье.

— Вы в Израиле с 1993 года, то есть около тридцати лет. За эти годы собрана только одна ваша книга. Почему так скромно? Многие другие, с позволения сказать, писатели числят за собой десятки стихотворных сборников. Что мешает вам прийти к своему читателю? Отсутствие этого самого читателя?

— Я давно задумывалась о книге. Но сейчас, как вы верно подметили, издают книги все, кому не лень. А мне было лень. К тому же, если сравнить библиографию великих с десятками томов какого-нибудь графомана, то вспомнишь невольно Ленина с его «Лучше меньше, да лучше».

Но время, видимо, пришло. Да и неудобно стало объяснять на концертах, почему моей книги пока нет.

Так что отсутствия читателей я не ощущаю. Возможно, пока. Поэзия, в принципе, искусство элитарное, поэтому и читателей её гораздо меньше, чем прозы. Значит, опять же — меньше да лучше.

— Как относятся ваши близкие к результатам ваших литературных  усилий? Хвалят ли они ваши стихи? Помнят ли их наизусть? Понимают ли они проблемы, о которых вы пишете?

— Мои близкие в качестве моих читателей делятся на три категории. Сыновья — почти не читают моих стихов, поскольку принадлежат к другому поколению, к тому же, они живут в другой языковой атмосфере. Оба прекрасно говорят по-русски, но местный культурный слой интересует их гораздо больше. Хотя на наши концерты иногда приходят. И даже обсуждают со мной мои песни.

Мама и сестра читают, поддерживают меня, иногда критикуют. Папа, благословенна его память, гордился моими стихами и всегда убеждал меня издать книгу. Есть в семье и человек, знающий некоторые мои стихи наизусть.  Но это, скорее, исключение, а не правило.

Знакомо, правда? Нет пророка в своём отечестве…

— Каковы ваши отношения с ивритом? Знакомы ли вы с современной ивритской литературой?

— С ивритом у меня самые тёплые отношения. Я прекрасно на нём говорю, пишу и читаю. Но стихи писать не хочу. Иврит для меня — не родной язык, думаю и дышу я по-русски. А значит, стихи на любом другом языке будут переводом. А это уже совсем другая история.

С ивритской литературой я знакома поверхностно, к сожалению. Хотя пою песни на стихи ивритских авторов: Ханы Сенеш, Авраама Шлёнского, Дана Альмагора, например.

— Почему из всех литературных жанров вы выбрали именно «поющую поэзию»? Замечаете ли вы, что необходимость рифмовать связывает авторскую мысль, делает её несвободной? Или рифма вам совершенно не мешает? Пробовали ли вы писать прозу?

— «Поющая поэзия» — хорошее название, правильное. Теперь-то я понимаю, что этот путь был для меня неизбежен. Для человека с музыкальным образованием и хорошим голосом, пишущего мелодии и стихи, нет шанса не начать сочинять песни. Я давно определилась с приоритетами, слово для меня всегда стоит на первом месте. Это, кстати, одно из основных отличий авторской песни от всех других. Но музыка и голос помогают мне точнее донести эмоцию и интонацию. Кроме того, я просто люблю петь, и говорят, это у меня неплохо получается.

Теперь о рифме. Для меня она, скорее, соратник, а не препона. Конечно, иногда бывает трудно найти нужную рифму и при этом ещё и точно передать мысль или образ. Но в этом же и интерес! Это почище любого судоку будет. А главное достоинство рифмы в том, что она ведёт поэта за собой, даёт идеи по развитию ткани стиха. Иногда задуманное изначально философическое стихотворение превращается в ироническое, или наоборот. И всё благодаря удачной рифме. Нет, рифма — безусловно, благословение для поэта.

Прозу я не пишу. Возможно, пока. На неё нужно слишком много времени, которого у меня нет. Стихи я обычно сочиняю, занимаясь чем-то ещё. На прогулке, за варкой супа, за рулём. Пока мне вполне хватает поэтических инструментов для высказываний. Кроме того, как я сама написала: «Когда не пишутся стихи, пишите прозу». У меня, к счастью, стихи пока пишутся.

— Можно ли назвать вас «типичной представительницей русскоязычного поэтического и бардовского сообщества»? Поддерживаете ли вы связи с коллегами? Есть ли среди них ваши конкуренты?

— Полагаю, немного найдётся женщин, которые согласятся назваться типичной представительницей чего бы то ни было. Что уж говорить о поэтессах!

А если серьёзно, я не могу назвать свои песни бардовскими. Они, скорее, авторские. Потому что хоть мы с Катей и поём их под гитары, но используем разные стили.  К сообществу же, и бардовскому, и поэтическому, я вполне отношусь. И горжусь этим. Я с удовольствием общаюсь с этими людьми, встречаюсь с ними в клубах, на концертах и посиделках; многие из них — мои друзья. Это целый мир, и я счастлива, что он у меня есть.

Вопрос о конкурентах мне показался немного странным. Что такое конкуренция в творчестве? Поскольку я убеждена, что талант даётся человеку свыше, меряться им глупо. Создавай своё, насколько хватит таланта, трудись, не зарывай его в землю, — и будет тебе счастье. А если рядом с тобой талантливые люди, это ещё одно счастье. Не каждому, кстати, доступное.

— Ваша поэтика очень чувственная, искренняя, душевно открытая. Не кажется ли вам, что это – сродни духовному стриптизу, сродни публичному обнажению?

— Это вопрос простой и сложный одновременно. Что, собственно, есть поэзия, как не духовное обнажение? Кстати, обнажение, вполне может быть красивым, особенно обнажение женщины.

Вы замечали, как часто люди стесняются читать на публике свои стихи? Думаю, именно потому, что боятся обнажиться. Хочет поэт или не хочет, в свои стихи он вкладывает себя. Поэтому мои стихи — это я. В настоящих или придуманных обстоятельствах. Да, даже в вымышленных ситуациях я так бы чувствовала, о том бы думала. Так бы увидела этот мир. Конечно, часть моих стихов автобиографична. Как и все, я проходила немало сложных и счастливых моментов в жизни. И практически каждый отозвался в моих стихах. Я считаю, только так и можно писать стихи. На мой взгляд, самое ценное, что дано человеку — эмоции. Именно для них мы существуем и благодаря им называемся человеками.