Боль моей мамочки…
В 2021 году, 14 мая в Украине на государственном уровне впервые отмечали «День памяти украинцев, которые спасали евреев во время Второй мировой войны». Действительно, нашей стране есть чем гордиться. По количеству Праведников народов мира Украина занимает четвертое место после Польши, Голландии и Франции. И это, заметим, только официальная статистика (данные Яд Ва-Шем от 1 января 2020 г.). На самом же деле людей, спасавших в Украине евреев, гораздо больше… И имена их теперь, к сожалению, в силу разных причин вряд ли уже когда-нибудь будут увековечены на Горе Памяти в Иерусалиме. Супруги Петр и Любовь Радько и Анастасия Трофименко — одни из таких безвестных…
Но 2021 год знаменателен и еще несколькими датами. Во-первых, в июне исполнится восемьдесят лет с начала Холокоста на территории бывшего СССР. Трагедия эта унесла более 2,5 миллионов жизней, и многие из убитых и замученных, увы, навсегда останутся безымянными. Во-вторых, в октябре 1941 года, восемьдесят лет назад, было начато «решение еврейского вопроса» в Одессе. Буквально с первых дней оккупации города евреи почувствовали на себе всю беспощадность новой власти. Период этот сегодня отмечен многочисленными местами скорби: в Одессе, Богдановке, Доманевке, Акмечетке, Мостовом, Лидиевке и других городах и селах, располагавшихся на территории бывшего губернаторства Транснистрия, установлены мемориалы и памятные знаки… Более двухсот тысяч евреев были уничтожены там во время войны только лишь потому что они — евреи.
Первые колонны евреев в сторону Богдановки и Доманевки по так называемой Дороге смерти отправились из Одессы в конце октября. Вероятно, это были уцелевшие после «акции» в Дальнике и часть заключенных из одесской тюрьмы. В дальнейшем, после образования гетто на Слободке, колонны евреев по Дороге смерти шли ежедневно…
В одной из таких «октябрьских» колонн шла и мама Тамары Яковлевны Трофименко, Лидия Александровна Пиленко со своим первенцем Исааком. К сожалению, Лидия Александровна рассказывала дочери о тех страшных событиях немного — не хотела, да и боялась, наверное, ворошить прошлое. Но сохранились воспоминания Семена Штаркмана — в то время двенадцатилетнего мальчишки, тянувшего на саночках в той же колонне младших братика и сестричку и свидетельство пятнадцатилетней жительницы села, а впоследствии Праведницы народов мира, Надежды Гнатюк.
Массовые облавы на евреев начались в Одессе после взрыва комендатуры на улице Маразлиевской, 22 октября. В течение последующих дней евреев выгоняли из квартир и колоннами гнали в одесскую тюрьму и местам «акций». С. Я. Боровой в рукописи «Гибель еврейского населения Одессы во время фашисткой оккупации» писал: «Во второй половине дня 23 октября евреев начали тысячами сгонять в тюрьму». 24 октября: «Десятки тысяч евреев — мужчин, женщин, стариков, детей — сгонялись под конвоем в тюрьму и двигались «добровольно», вдоль увешанных трупами улиц в Дальник, подгоняемые полицейскими. Больные, слабые, калеки, не выдерживающие темпа движения, пристреливались тут же на месте. Весь длинный путь к тюрьме и Дальнику был усеян мертвецами. Конвоиры здесь же, по дороге, грабили обреченных на гибель людей. Тысячи людей, следуя мимо первого и второго еврейского кладбища, вливались во двор старой одесской тюрьмы, за ними закрывались ворота. И этим кончалось всё… Другой поток, двигаясь через Молдаванку и бесконечно длинную Дальницкую улицу, шел на Дальник».
Одна из очевидцев тех событий, Сара Зицер-Векслер в книге Л. М. Дусмана «Помни! Не повтори!» (2001 г.) вспоминает: «23 октября нас выгнали из дома. Мать попала в первый этап. Их гнали в Дальник, но там жители не пожелали оставить на их территории жидов, и их погнали в Богдановку (вероятно, речь идет об оставшихся в живых после «акции» в Дальнике евреях, уже пришедших в село, а не «прощенных» по дороге – В. К.). Впоследствии практически все они (более 20 тысяч человек) были расстреляны в Богдановке в декабре 1941 года. Оставшихся в живых потом перевели в Доманевку, где уже были люди, которые попали во второй этап, частично оставшиеся после расстрела в Одесской тюрьме» (вероятно, мама и брат Тамары Яковлевны были в их числе – В. К.).
Некоторые подробности из жизни узников в Доманевском гетто, в частности, и приблизительную дату расстрела Лидии Александровны с сыном, мы знаем. В этом очерке использованы воспоминания С. Штаркмана и Н. Гнатюк, опубликованные в книгах «Дорога смерти» (Одесса, 2003 г.) и «Боль сквозь годы» (Одесса, 2005 г.), а также данные из книги «Праведники народов мира. Праведники Украины, спасители: Николаевская область» (Николаев, 2016 г.).
И, слава Богу, живы еще люди, помнящие имена спасителей мамы и брата Тамары Яковлевны: Петр Радько с женой Любой, рискуя жизнью, не только не выдали найденных в свинарнике беглецов, но и переправили их ночью к «надежной» знакомой — Анастасии Леонидовне Трофименко, которая и прятала их у себя в доме на протяжении всей оккупации. Но пусть лучше историю своей мамы расскажет дочь. Это воспоминание-боль, которое без слез читать невозможно…
Тамара, г. Одесса.
— Я родилась после войны, после Победы, в 46-ом году, 15 мая. Но историю моей мамочки могу рассказать… Это её… Воспоминание-боль… Они жили в Одессе, на Пироговской, 5. В октябре 41-го года ее выгнали с грудным ребенком, моим старшим братиком Изей, из дома и этапом отправили в Доманевское гетто. И как она осталась жива, как пережила все это, и как ребеночка сохранила, я до сих пор не понимаю… А ведь ее расстреливали… И спасла ее одна женщина — схватила за руку и толкнула в яму еще до выстрела. А ночью на рассвете они выбрались из этой ямы… И мамочка вспоминала, как хватались, цеплялись пальцами за эту… замерзшую, липкую от крови землю… И как разошлись потом с той женщиной в разные стороны, и она даже имени ее не спросила… Так всю жизнь и вспоминала – «ТА женщина…»
Мама тогда пошла в село. И у крайнего двора зашла в сарай… А может, это был свинарник, не знаю. И был в том сарае поросенок, а в корыте у него лежал недоеденный кабачок… И мама съела этот кабачок и легла, прижалась с ребеночком к поросенку, чтобы согреться… В эту грязь легла, представляете? А утром зашел в сарай хозяин. И мамочка вскочила, стала просить:
— Не выдавайте! Христом Богом молю, дяденька, не выдавайте!
И тот в ответ, чуть не плача:
— Господи, дівчина, як же це? Як же? Нас же всіх постріляють… В мене ж в самого троє дітей і мати старенька…
А потом ночью отвел ее к бабушке Насте, та жила на соседней улице, вроде как на краю села (на улице Радянській), и у нее было четверо детей… Понимаете, легче было их там спрятать… И маму там переодели, повесили ей на шею крестик, и стала она не Лия Пиллер, а Лида Пиленко. А Изя стал Толя, но это уже потом… А тогда, наверное, называли его Тоня или еще как-то, вот, не спросила у мамы, не знаю… Но как-то же его называли, как девочку называли, потому что мама рассказывала, одевали его в платьишко байковое и косыночкой, так низенько, личико завязывали, чтобы не видно было, что это мальчик… А если немцы или румыны во двор заходили, мама с братиком быстро на печку или куда там ложилась и сверху тряпьем укрывалась. И бабушку, если спрашивали: «Кто такие?», она: «Больные тифом…», — отвечала…
Жили они в постоянном страхе… Все время боялись, что кто-то узнает и сдаст… А однажды… Зашел в хату румын. Посмотрел, Наташа — старшая дочка бабушки Насти, стояла, Изя, он же тоже, как девочка, в платьице и платочком повязанный, Ганночка — самая младшая и Леня с Яшей — сыновья…
— Когда это ты столько детей нарожать успела? Что, девки одни? — спросил.
— Нет. Вон, два сына, — бабушка отвечает.
А Ганночка красивая была… Волосы у нее были густые-густые… И румын тот вдруг схватил Ганночку, выскочил из хаты и… побежал огородами… Подняли, конечно, крик, догнали его, девочку забрали… А он плакал потом:
— У меня, — говорил, — дочка дома осталась такая же. Я ничего б ей не сделал… Я б ее не обидел… Я только посидеть с ней хотел…
И все люди вокруг, кто стоял и слушал, тоже плакали…
Дожили мамочка с братиком до Победы… Спасли их люди… А муж мамы, отец Изи, не дожил… Звали его Овсей Исаакович, фамилия — Горенман. Он был старше мамы на шестнадцать лет.
Мама моя родилась в 1918 году. Где-то, в каком-то селе, в Херсонской области. И папа мамин, мой дедушка, я имен их не знаю, к сожалению, был рассержен, он сына хотел, а тут девочка! И не забирал бабушку с мамой из роддома, пока та сама, шесть дней уже прошло, не вернулась. Пришла домой, зашла в сарай и отравилась крысиным ядом. А дедушка не знал ничего, потом уже услышал плач ребенка, зашел в сарай — и все понял. Дедушка, конечно, себя очень корил и простить себе не мог, но жизнь, она же продолжалась… И мамочку вскоре отдали в детдом, а дедушка несколько раз женился, но ни одна из его жен не хотела принимать сироту, и мама до семнадцати лет «кочевала» по интернатам, а потом поступила в кредитно-экономический техникум в Одессе. И там на нее обратил внимание Овсей Исаакович. Он преподавал в техникуме математику, и мама, худенькая, маленькая, с густыми длинными косами и скромной улыбкой, ему, видно, понравилась. Мамочка была плохо одета, и однажды он подошел к ней и сказал:
— Приходите к нам домой, мама подберет вам что-нибудь из одежды…
И мамочка пошла. А потом ее пригласили на какой-то праздник, затем еще по какому-то поводу, и так, знаете, они стали дружить и общаться. В 40-м году, в ЗАГСе возле Оперного, они поженились, а 3 января 1941 года у них родился сыночек Изя, Исаак.
Жили они хорошо. В доме на Пироговской, 5, я говорила уже, была у них хорошая, прекрасно обставленная квартира… Пока… не началась война… Я не знаю, почему они остались в Одессе… Овсей, муж мамочки, наверное, пошел в ополчение… Он служил в порту, в противоздушной обороне, и днем 15 октября, когда последние советские войска покидали Одессу, прислал мамочке записку, что они оставляют город, но взять ее с сыном он, увы, не может… Что случилось дальше с Овсеем, мы не знаем… Потом, когда братик вырос, он пытался найти о нем хоть что-то, но нет… Пропал человек, бесследно пропал…
(В обобщенном банке данных «Мемориал» обнаружены сведения о пропавшем без вести Гореман Овсее Исааковиче, родившемся в 1906 г. в селе Ободовка Винницкой обл. Овсей Исаакович был призван в РККА в Кагановичском р-не (в настоящее время Приморский р-н) г. Одессы в июне 1941 г. Красноармеец, солдат, член ВКПб. Пропал без вести (данные из списка, уточняющего потери за июнь 1944 г.). В графе «Родственники» указана сестра, Гореман Ида Исааковна, проживающая по адресу: г. Одесса, Каретный переулок, 29/16. Учитывая то, что в документах военного времени часто допускались ошибки, в том числе и в написании фамилий, понять, является ли О. И. Гореман О. И. Горенманом, родные смогут, сопоставив указанные в донесении сведения с уже известными данными из жизни Овсея Исааковича. Часть сведений об О. И. Горемане приведена также в «Книге Памяти воинов-евреев, павших в боях с нацизмом. 1941-1945 гг.», Т.1, 1994 г. – В.К.)
…А мамочка с 6-месячным Изей осталась в квартире… И вскоре… к ним, как зверь, ворвался румынский жандарм. Он выстрелил вверх по красивейшей, — знаете, у них висела такая…- очень красивая, из хрустального стекла люстра… И все это стекло полетело вниз, а мама, прижимая к себе сыночка, закричала. И румын… увидел у нее во рту золотой зуб. Он тут же достал из кармана маленькие ножнички, с такими, мамочка говорила, загнутыми кончиками, и показал, чтобы мама сняла коронку. И мамочка тут же сняла, отдала ее румыну, а тот что-то закричал, ударил ее и выгнал из дома. Выгнал раздетой, не разрешил ничего взять с собой…
(На оккупированных территориях румыны не только активно промышляли квартирным грабежом, но и не брезговали снимать «все ценное» с живых людей, причем, иногда они делали это с вопиющей жестокостью и бесчеловечностью. В книге Л. М. Дусмана «Помни! Не повтори!» находим воспоминание члена одной еврейской семьи, попавшей в одесскую тюрьму после облавы в октябре 1941 г.: «Многие женщины не могли снять обручальные кольца и ходили с перевязанными руками, прятали, ведь если румын не мог снять кольцо, он отрубал палец вместе с кольцом или отрезал ухо вместе с сережкой. Приспособились, под кольцо просовывали две-три иголки, смазывали слюной или мылом и кольцо снималось, появились специалисты по снятию. Многих это спасло от увечий физических и моральных». – В.К.)
…И после этого мамочка с Изей попала в колонну, которая шла на Сортировочную… Я вот не знаю… Как она там очутилась? Может, ее арестовали? Не знаю… А потом, мама уже рассказывала, их гнали в Доманевку… Два румына и немцы-колонисты… Где-то пятьсот евреев было в этой колонне… И тех, кто отставал или не мог идти и падал, расстреливали по дороге… А тогда же… Это был конец октября, и было уже холодно… А мамочка была совершенно раздетая, и ребеночек, мой братик, тоже… И люди… Другие люди… Когда колонна шла через какие-то деревни, бросали им кусочки хлеба, картошку, что-то из одежды… И однажды… Одна женщина бросила валенки… И мама словила один, и опустила в него Изю, и так и несла всю дорогу… В валенке… А еще знаете что? У мамы же от всего этого ужаса, голода и холода не было молока, и она давала Изе сосать губы… И от этого у мальчика был кровяной понос… А у мамочки тут (Тамара показывает на губы) была сплошная рана…
Три дня шли они из Березовки в Доманевку… А когда пришли, их разместили в клубе (в здании бывшей синагоги), и там они находились… А в ноябре 41-го года жандармы и полицай Петр Кузниченко повели мамочку с Изей, вместе с другими евреями, на расстрел. Там, недалеко на горке, рядом с колхозной овчарней, были вырыты большие силосные ямы. И их расстреляли, но женщина, — ТА женщина — спасла их…
И так удачно все сложилось… Немцы же потом, в самом конце… Стреляли сверху, добивали раненых, но мама с братиком лежала под убитыми, и их не задело… И мамочка всю жизнь… Всегда с ужасом и страшной болью вспоминала, как лежала на убитых, мокрых от крови телах… И как зажимала рукой Изе ротик, чтобы тот не заплакал…
Такая вот история… Такая боль… Мамочки не стало в 83-м году. Она всю жизнь проработала в Доманевке, главным бухгалтером на Маслосырзаводе… В Одессу так и не вернулась — всё чего-то боялась… Вышла замуж потом за украинца, за моего папу, Трофименко Якова, сына бабушки Насти, родила еще двух детей: Леню и меня…
Папа мой 27-го года. Ему, когда началась война, было… сколько это получается? Четырнадцать лет. И немцы, как пришли, забрали его в трудармию, и он в Румынии рыл окопы. А затем во время бомбежки ему в ногу попал осколок, и он потом очень долго болел, мучился из-за этого… После войны папа вернулся домой, и они с мамой поженились… А знаете? Мамочка как-то, еще в селе румыны стояли, сказала бабушке:
— Кто меня, нищую еврейку с ребенком, возьмет? Не будет у меня уже больше ни мужа, ни детей…
А та ей ответила:
— Возьмут, вот увидишь! И девочку родишь. Родится она у тебя в середине года, в середине месяца, среди недели, в середине дня.
И действительно, в 46-м я родилась, в мае, 15 числа, в среду, в три часа дня…