Костюм дяди Джозефа
Дядя Джозеф умер внезапно. Вернее, о том, что дела плохи, было известно давно, но насколько, никто не интересовался. В нашей традиционной еврейской семье дядя Джозеф считался отщепенцем. Он не ходил в синагогу, не чурался работать по субботам, любил выпить. Каждого из этих грехов было достаточно, чтобы мы с мамой смотрели на него искоса.
Утренний звонок из больницы показал, что даже если мы и не считали его за близкого родственника, он относился к нам именно так.
– Надо заняться похоронами, – сказала мне мать, придя в себя.
Стоял конец квартала. Для бухгалтера – самое занятое время, и поэтому до больницы я добрался лишь после обеда.
– Одежду принесли? – спросил меня суровый медбрат.
– Нет, только документы.
Приемная морга, в которой мы стояли, была стерильно пуста. Один гудящий люминисцентный светильник над головой и ведущая вовнутрь металлическая дверь. Обстановка совсем не в стиле моего дяди.
– Можно, я сначала посмотрю на тело? – заподозрил я ошибку.
Медбрат провел меня в помещение с холодильными камерами и открыл одну из них. Откинул накрывающую лицо простыню.
Передо мной лежал дядя Джозеф. За время болезни он сильно похудел и стал еще больше похож на своего покойного брата – моего отца. Я узнал эти высокие выпуклые скулы, гордый горбатый нос. На осунувшемся лице он выступал устремившимся в небо обелиском. Памятник каким победам? Мой взгляд остановился на его шикарных, густых, как обувная щетка, усах. По центру они были окрашены желтым: страстный курильщик, дядя не бросил курить даже после того, как ему диагностировали рак.
– Скоро вернусь, – пообещал я. В квартире дяди пахло лекарствами и табачным дымом. Шкаф в спальне был полон одежды, но мой выбор ограничивался черной. Любой другой цвет – и у мамы бы случился инфаркт. Я нашёл подходящий костюм, подготовил нужные вещи и, когда уже готов был уходить, заметил висящий в углу шкафа ярко-синий в крупную серую клетку костюм. Он выглядел щегольским и полностью в духе дяди Джозефа. Только он мог позволить себе такую экстравагантность – еще чуть-чуть и перебор.
Не знаю, что побудило меня достать его. Но я достал и приложил костюм к себе. Взглянул в зеркало: синий цвет шёл к моим уже успевшим поседеть вискам.
– Примерь! – раздался у меня над ухом чей-то охрипший голос. От неожиданности я даже оглянулся, настолько явственно он прозвучал. Кто-то должен был стоять прямо у меня за спиной. Но нет: одна плывущая в воздухе пыль.
Первой мыслью было убраться восвояси, но собственные руки поступили иначе. Послушно сняв пиджак с вешалки, они нырнули в его рукава. Это был мой размер: плечи, длина — все. Не соображая, что делаю, я надел на себя остальное: белоснежную рубашку, брюки, галстук. Непривычно узкие ботинки из тонкой кожи сжали стопу, как обняли, золотые запонки плавно вошли в тугие прорези манжет. Из нагрудного кармана торчал край платка. Я слегка потянул его — и он лёг на груди полураскрытым бутоном. Когда я снова посмотрел на себя в зеркало, это был уже не я. Импозантный мужчина в отражении был мне незнаком.
Собственное преображение вызвало улыбку. Вспомнив старые кинофильмы, я по-донжуански откинул голову немного в сторону и назад. Заложил ладонь в карман пиджака. Там нащупал бумажку. Это была квитанция из ювелирной лавки.
– Черт побери, совсем забыл! – снова раздался голос.
В этот раз я его узнал. Раз в году, на Хануку, этот голос говорил со мной по телефону. Это был дядя Джозеф. Сейчас дядя лежал, вальяжно раскинувшись, на кровати. Его могучее голое тело было прозрачно. Небритое лицо освещала знакомая ироничная улыбка.
– Что ты здесь делаешь? Ты же умер! – скорее возмутился, нежели удивился я.
– Оканчиваю незаконченные дела. Идем, заберем перстень!
–Тебя увидят!
– Где им!
Мы вышли из квартиры. На улице вальсировало бабье лето. Дядя Джордж уверенно вёл меня в нужном направлении. Я шёл нехарактерным для себя летящим шагом. Было впечатление, что за спиной у меня выросли крылья. Перед тем, как зайти в салон, я заглянул вовнутрь. В маленьком помещении не было никого, кроме продавщицы. Красивая молодая женщина, она раскладывала что-то на прилавке. У нее было открытое лицо, волнистые русые волосы и полные, по локоть оголенные руки.
Мой опыт отношений с противоположным полом был невелик. В свои сорок лет я тянулся к женщинам и одновременно боялся их. Сейчас я готов был ретироваться и, наверно, так бы и сделал, если бы костюм буквально не внёс меня в магазин.
– Вот,– протянул я квитанцию.
– Да, заказ готов,
Продавщица достала из-под прилавка небольшую коробочку и вынула оттуда аккуратный золотой перстень с наложенными один поверх другого инициалами.
– Примерите?
Я протянул ей левую руку, и она надела мне на мизинец кольцо. От ее прикосновения задрожало в груди.
– Какие у вас красивые руки! – не своим голосом заметил я. Никогда раньше я не знал за собой такой мягкости тембра. – И глаза, и улыбка!
С моих уст слетали банальности, но женщине, кажется, они нравились.
– Пригласи ее на свидание, — шепнул мне голос.
Это было уже чересчур: дядя Джозеф прекрасно знал о моих трудностях! Я хотел было проигнорировать его совет, но костюм сдавил мои рёбра с такой силой, что у меня перехватило дыхание.
– В котором часу вы заканчиваете? – выдавил я из себя.
– Через полчаса.
– Хотите со мной поужинать?
– Да.
Дядя довольно хохотнул за моим плечом: «Я знал, что она не откажет!»
Из салона я выскочил, как ужаленный: какое свидание –вернуться меня не заставила бы даже угроза расстрела! Однако надетая на меня одежда имела на этот счёт другое мнение. Элегантнейшие, ручной работы ботинки вдруг обернулись инквизиторскими сапогами и резко затормозили мой ход. Я чуть не загремел лицом об асфальт. Я хотел было их скинуть, но налившиеся гипсом рукава пиджака не позволили даже согнуть руку. Под внешней мягкостью костюма скрывался своенравный характер его владельца. Тот самый, которому я так завидовал.
Сопротивление было бесполезно. Я повернул назад. С каждым шагом давление ослабевало, к обуви возвращалась былая мягкость. Когда, купив по дороге букет роз, я остановился напротив магазина, одежда снова облегала меня как золотое руно.
Женщина выпорхнула ровно в означенное время. Я заметил, что она подвела губы. В оранжевом свете вечернего солнца она была еще красивее. Я повёл ее в ресторан. Вернее, вёл нас обоих мой костюм, он же и говорил. Я знал за собой, что могу и пошутить, и поддержать беседу, но никогда моя речь не лилась еще так свободно. Мы смеялись втроем — остроумный голос дяди Джозефa теперь звучал во мне, не умолкая.
Конечно, ресторан оказался дорогим. Я прикинул, сколько у меня с собой денег.
– Во внутреннем кармане пиджака лежит кредитка, — подсказал дядя.
Женщина хотела, чтобы я рассказал, чем занимаюсь, но костюм ее перебил:
– Обо мне неинтересно, лучше расскажите о себе!
И она начала. Я слушал и представлял, что знаю ее всю жизнь. Представлял наши свидания, поцелуи, первую близость. Скромную свадьбу, общий дом. Я видел наших сыновей — сначала крох, потом прекрасных молодых мужчин. Я представлял, как соединяются воедино кровеносные системы наших родов, как незаметно скрещиваются, переплетаются наши привычки, как мы становимся единым целым и вступаем в старость, успев срастись до неделимости. При таком раскладе смерть одного из нас должна была стать концом другого. Переходом из бренного в вечное.
– Вы меня не слушаете! – заметила женщина мой отсутствующий взгляд. – О чем вы думаете?
– Извините, я на секунду отлучусь.
В уборной я оперся о край умывальника и вгляделся в своё отражение в зеркале. Теперь я видел, что не только мой отец был похож на своего брата, но и я сам был его копией. На моем лбу лежали те же неровные, изломанные характером и обстоятельствами морщины, в центре лица выступал тот же дерзкий еврейский нос. Он символизировал собой одиночество — гордое состояние, сопровождающее человека в ключевые моменты жизни.
– Я был тебе паршивым дядей, – заметил с другой стороны зеркала Джозеф. Передние пряди его обычно зачёсанных назад волос свисали по бокам тонкими нитями.
– Как я — племянником.
Перед глазами всплыл мой день бар-мицвы. Ресторан, гости, музыка. Дядя Джозеф появился, когда праздник уже заканчивался. Он отодвинул меня от остальных и вручил подарок: пару высоких желтых рыбацких сапог. Они были гулливерского размера. Я примерил их, и, сделав шаг, упал. Все вокруг засмеялись, а дядя поставил меня на ноги и раскатисто сказал:
– Не падает лишь тот, кто не рискует. Дерзай!
Я готов был провалиться сквозь землю. Дядино пожелание прошло мимо. Оглядываясь назад, я мог смело признаться, что забыл его не только моментально, но и навсегда. Я никогда не рисковал!
– Ладно, идём! Девушки не любят ждать! – римирительно заметил дядя.
Он был прав: моя спутница уже нервничала.
– По коньяку и десерту? – непьющий, я уверенно заказал до этого неведомый мне бренд коньяка. Первую рюмку мы выпили с дядей залпом и молча, после второй я посмотрел на свою спутницу: – Разрешите, я провожу вас домой?
В фиолете сумерек мы шли, держась за руки. Наши плечи то и дело соприкасались. Я слышал тягучий древесный запах зажженных в домах каминов. В этом запахе мне чудилось счастье. Не подвластное времени, большее, чем смерть. Мы с моей спутницей держали к нему ключи. Возможно, единственные во Вселённой. При этом сердце сжимала грусть: я уже знал, чем все закончится.
– Кофе? – предложила она, когда мы остановились перед ее домом.
– Нет, – отказался я.
Силы костюма были небезграничны. Я мог притвориться кем-то другим сегодня, но уже завтра я был бы вынужден ее разочаровать. Тому мужчине, за которого она меня приняла, я приходился всего лишь племянником.
– Но мы же ещё увидимся?
– Вряд ли.
Ее недоумение осталось без ответа. Я подождал, пока за ней закроется дверь. Оглянулся на дядю Джозефа. Тот выглядел смущенным:
–Надеюсь, это не из-за меня?
В молчании мы побрели по направлению к его дому. Дядя шёл медленно, словно каждый шаг давался ему тяжелее, чем предыдущий. У него проявилась одышка, несколько раз он останавливался, чтобы откашляться. При этом его сильное тело таяло на глазах. До этого сидящий как влитой костюм теперь висел на мне, как на вешалке.
На углу его улицы мы остановились около ночного минимаркета.
– Покурим?
При первой моей затяжке дядя зажмурился, на второй – глубоко вздохнул. Собравшиеся вокруг глаз морщины разгладились, и на осунувшемся лице проявился покой. Дядя закинул голову наверх и долго-долго смотрел в темное небо: на чёрном покрывале бытия холодные звёзды складывались в вечно изменяющиеся рисунки. Каждый раз прекрасные. Каждый раз — безразличные к разворачивающимся под их светом драмам.
– Куда с большой охотой я бы отправился к звёздам, чем в землю! – после долгой паузы выдохнул дядя Джозеф. Его голос был уже еле слышен. – Полагаю, шансов на кремацию нет?
Я не ответил. Во рту было солоно.
До больницы я добрался уже глубокой ночью. Домой — еще позже. На следующий день по возвращению с кладбища мама устроила мне скандал: мы похоронили дядю Джозефа одетым в ярко-синий, в крупную серую клетку костюм.