Изобретение интонации
Об исполнении. О том, что смысл/значение текста образуется с учетом его содержания (что было сказано) и его интонирования (как было сказано). И это касается не только музыкального исполнения
Вы могли бы на слух различить молитву верующего человека и чтение этой молитвы человеком не верующим – для какой-нибудь практической цели, например, для демонстрации текста или более тщательного его изучения? Многие могут. Но, что они различают? Текст-то в обоих случаях один! А розыгрыши? Вам говорят новость, которая вовсе не новость, а выдумка. Некоторые люди умеют «слышать по голосу», что их ради смеха дурачат. Что они слышат, помимо слов?
Тут нужна интуиция, обращенная не к словам, а к самому звучанию голоса. К интонации произнесения, которая, как видим, говорит об отношениях, в которые текст помещен между людьми. Смысл текста, таким образом, образуется с учетом его содержания (что сказано) и его интонирования (как сказано). И действительно, самый содержательный текст, произнесенный безразлично, может показаться слушателю не стоящим внимания, а банальность, высказанная «со значением» (например, по телевизору), может привлечь внимание как будто она новость.
«Интонация» – в самом широком смысле – постоянный элемент человеческого (не машинного!) общения. Можно сказать, что интонация – это смысловая характеристика поступка. Улыбка может быть интонационно искренней или деланной, приветливой или ироничной, победительной или подобострастной и т. д. насколько хватит разнообразия человеческих отношений. Сидящий человек может подняться к вам торжественно, а может угрожающе, и вы это почувствуете. Но и картина, скажем, написанный художником «букет в вазе», интонационно может выглядеть мечтательным, будоражащим, умиротворенным и т.д.
Текст
Чаще всего интонация рождается вместе с текстом – под влиянием обстоятельств, вызвавших к жизни сам текст, и они тогда сливаются. Люди выражаются одновременно и словами, и интонацией: ругаются или восторгаются, или спрашивают – с соответствующей интонацией. Поэтому, отдельно интонацию мы обычно не осознаём.
Но бывают случаи, когда текст записан заранее. И тогда обстоятельства, его породившие, легко могут не совпадать с обстоятельствами, при которых текст, законсервированный в письменных знаках, приобретает свою новую живую сиюминутность.Впрочем, есть много текстов, которым «всё равно» как их будут озвучивать. Например, какая-нибудь инструкция или фрагмент из учебника химии сохранят свой смысл при любом интонировании. Но речь президента на юбилейном митинге должна прозвучать с надлежащими интонациями, хотя текст её написан заранее и, зачастую, не самим оратором, а его помощниками.
Назовём такое озвучивание заранее готового текста исполнением. А если текст создаётся в момент его озвучивания, то – импровизацией. Нет никакого сомнения, что президент мог бы сымпровизировать свою речь. Но было решено, что предварительная разработка текста сделает речь более содержательной и эффективной.
С давних времен тексты, церемониально произносимые от имени институций (властей или культов), импровизировали, со временем они стабилизировались в устной традиции, а позже – и средствами письменности. Значит, в звуковом публичном представлении их уже исполняли. Для нашего времени буквенный способ фиксации предпочтительней канонического, так как позволяет при необходимости каждый текст, например, каждую речь президента, делать не похожим на другие. В традиционных обществах от владыки требовалась, наоборот, максимальная повторность. Полнотекстовое запоминание, поэтому, было необходимым навыком в профессии жрецов и высших администраторов в обществах Древности.
«Вещь» искусства
Вещи, которые мы относим к предметам искусства, иногда говорят сами за себя (например, здания, скульптуры, картины), но в некоторых случаях необходимо их живое исполнение. В театре чаще всего исполняют пьесу, которая предварительно существует в буквенной записи. Так же и в той музыке, которую мы называем классической (композиторская музыка Нового времени, XVII-XX вв.). Таким образом, и классический театр, и классическая музыка – это исполнительские искусства. За пределами собственно классики в мире музыки существуют различные традиционные и импровизационные практики (одна из них – джазовое музицирование). То же и в театре. Вспомним, например, ренессансный вид театральных импровизаций – комедия дель арте. Бывают и разные пограничные формы, например, репризы ковёрного в цирке.
Для нас важно, что в музыкальном искусстве последних к нам двух столетий наиболее уважаемыми были те формы музицирования, которые основывалось на исполнении в условиях концерта полностью завершенного и письменно зафиксированного во всех деталях сочинения, «вещи» искусства. Такая практика позволяла автору создавать всё более сложный, содержательный и оригинальный текст ранга симфонии, например. Но живое интонирование такой «вещи»-проекта выросло в значительную проблему. Дело в том, что художественное произведение обсуждаемой эпохи не могло быть озвучено в одной единственной интонации. Сложное сопоставление и противопоставление в нем мотивов требует соответственно разнообразного интонирования каждого из множества элементов произведения.
Для сравнения можно напомнить об образной системе классического романа, общее настроение которого синтезируется из многогранного опыта переживания текста читателем, причем, один и тот же читатель в разное время своей жизни придаст разное значение разным элементам сочинения. Общеизвестно, что молодые читатели в большинстве своем пропускают описания, но зорко следят за любовной линией, например. Повзрослев, они с большим интересом вчитываются в систему мотивов и чувств персонажей, интересуются технологией социальных связей и т.д. На соотносительную значимость элементов текста для читателя могут оказать влияние также важные события окружающего мира.
В чем-то подобный интонационный выбор делает и исполнитель классической музыки. В революционную эпоху первой половины ХХ века соната Апассионата Бетховена многим казалась бесспорным произведением революционного содержания, как и «революционный» этюд Шопена. Но со сменой доминирующих настроений интонирование этих произведений у большинства исполнителей престало звучать в поэтике восстания, приобретя более личный, хотя и тот же страстный смысл.
А вот пример разнообразных интонационных прочтений последней части Седьмой симфонии Бетховена (заимствую с сайта Belcanto.ru): «Финал симфонии представляет собой «какую-то вакханалию звуков, целый ряд картин, исполненных беззаветного веселья…» (Чайковский). <…> Вагнер называл финал дионисийским празднеством, апофеозом танца, Роллан – бурной кермессой, народным праздничным гуляньем во Фландрии. В музыке слышатся отголоски плясовых песен Французской революции, в которые вкрапливается оборот украинского гопака; побочная написана в духе венгерского чардаша. Таким празднеством всего человечества заканчивается симфония (Л. Михеева)». От дирижера-исполнителя зависит, какая из этих или изобретённая другая интонация возобладает, задаст смысловые рамки при восприятии этой музыки в концертном зале.
Вывод
Стабилизация текстов средствами коллективной памяти (канон) и средствами алфавитной записи (буквами, нотными знаками) ставит разные задачи перед исполнителями. Традиция, социальный механизм передачи канона в поколениях, удерживает не только собственно слова, но и соответствующие им ритуальные жесты, мизансцены и интонации произнесения. Буквенная или нотная запись абстрагирует текст от условий его живой передачи, из которых важнейшее – это убедительное интонирование. Поэтому главной творческой задачей исполнителя оказывается изобретение интонации. Можно блестяще сыграть все ноты, но не угадать с исполнительской интонацией, и успеха не будет.
Без интонации живой коммуникации не бывает. Найти нужную интонацию артисту помогает опыт учебы, внимание к достижениям коллег. Но главное – интуиция, чувство своего времени. В ней – вся суть исполнительского творчества.