Огонёк памяти
***
Болонка тянет поводок,
но женщина мертва.
И если есть собачий бог,
пусть кончатся слова.
Пусть упразднятся языки
и прекратится лай,
скулёж собаки… Помолчи
и слов не повторяй
о том, что выцвела земля,
уставшая от нас.
На остановку тень легла…
и день почти погас.
Собака выть садилась в грязь,
краснели облака.
Она от холода тряслась –
она звала тебя.
Её по милости своей
собачий бог хранил.
А небо делалось мрачней
и редкий дождик лил.
***
Есть как бы огонёк,
воспоминанье о
том изумленье до
осмысленности. Вздох
нечаянный, когда
ошибка здесь стоять,
является опять
как оторопь… Cлова –
они всегда не то
и не о том всегда.
Пьянящая весна,
в испарине окно,
oстывший фитилёк,
промасленная нить.
Как это повторить,
когда плутает слог?
Не сбиться, удержать? –
Хотя бы на словах –
нечаянное “ах”.
Попробуй промолчать.
И трепет огонька,
свечения, тепла
(пускай не навсегда)
опередит слова.
***
Серый домик… а в горошек
здесь и чашки, и бельё.
И подкармливала кошек
бабка с первого в окно.
Столько чёрного на белом,
словно старое кино
крутит кто-то неумело,
словно не было того
дома серого, цистерны
со вчерашним молоком,
не стояли ветки вербы
в мае на столе твоём.
Вспомнишь: божия коровка
не спешила улетать,
и дрожал фильмец неловко
на экране, словно ждать –
это повод удивиться,
что закончился сеанс,
но в луче желтеют лица,
плёнка рвётся, свет погас.
И летит себе букашка,
не вернувшись дотемна…
Под окном зевает кошка,
бабка с первого жива.
***
Пыльных штор потухший свет.
Хлеб с утра забытый в сетке.
За окном прохожий редкий,
словно умерший одет.
Всё-то мне нехороши
эти шторы кружевные,
люди эти пожилые
цвета глины со спины.
Прах заёмный грузен, сер,
и слова – скорее звуки…
Полумёртвые старухи
всё метут осенний сквер.
Так и будет до зимы,
и, жилец полуподвальный,
пыльных кружев в почивальне
не одёрнешь к ночи ты.
Пусть в разводах кружевных,
словно образами рая,
поиграет, исчезая,
свет для мёртвых и живых.
Прекрасные стихи
хорошо очень