60(28) Велвл Чернин

Хазарин

 

Моя лавка – лучшая лавка в Рамле. Спросите кого хотите на базаре. Все вам скажут, что лучшая лавка — это лавка хазарина. То, что можно купить у меня, вы нигде не купите. Недаром ко мне приезжают со всей Эрец-Исраэль. Приезжают мусульмане, и христиане, и самаритяне, и, конечно, евреи – раввинисты и караимы.

Все мои покупатели богаты. Товар у меня дорогой, очень дорогой. В отличие от других купцов, я беру плату монетами неохотно. В монеты добавляют слишком много меди к золоту и серебру. Я люблю чистое золото, чистое серебро и драгоценные камни – алмазы, рубины, сапфиры и изумруды, и большие жемчужины тоже. Так надёжнее.

У входа в мою лавку разложен мой самый дешёвый товар – украшения, посуда, ткани, сладости, благовония и тому подобное. Самый дешёвый мой товар тоже дорог, потому что такого товара не найти во всей Рамле, во всей Эрец-Исраэль и, говоря по правде, во всем мире в эту эпоху.

Моя лавка открылась в 4630 году, то есть в 970 году по летоисчислению христиан. Это произошло через год после того, как русы захватили Итиль, столицу Хазарского царства, а Египет был завоёван войском фатимидов под командованием Палтиэля га-Нагида. Нельзя сказать, что я открыл эту лавку. Она сама открылась, как пещера, а я лишь нашёл её и превратил в свою лавку.

В глубине лавки есть невидимый силовой экран, не пропускающий никого из Х столетия. Экран я прикрыл простой занавесью, которую не задвигаю до конца. С одной стороны, это даёт покупателям знак, что не следует заходить дальше, а с другой – позволяет им увидеть, что у меня можно купить и оружие.

Да, я продаю оружие – не огнестрельное, Боже упаси, только холодное оружие и доспехи. Особенно охотно у меня раскупают японские син-гунто^[1], казачьи шашки, парадные кортики ВМФ России и Украины, монгольские рекурсивные луки и стрелы к ним. Продаю я и металлические спортивные копья, всяческие топоры и ножи. Всё это у меня лучше, чем в других лавках. Однако надо признать, что и в них можно найти вполне приличные мечи, копья, луки, топоры и ножи. Не из-за этого оружия моя лавка слывёт лучшей лавкой в Рамле и даже во всей Эрец-Исраэль, а из-за доспехов. Только у меня можно заказать и купить большие и в то же время лёгкие прозрачные щиты; лёгкие и крепкие шлемы, защищающие всю голову, включая лицо, благодаря прозрачному забралу; лёгкие доспехи, защищающие не только от стрел и камней, но и от мечей и копий. Они доступны лишь самым богатым покупателям. Добывать их на складах полиции и армии в мою эпоху совсем не просто. Кое-что из таких доспехов можно достать в спортивных магазинах, там, где продают снаряжение для хоккея и американского футбола, но это, конечно, не то.

На базаре в Рамле можно встретить купцов из далёких стран – из аль-Андалуса, из Магриба, с Сицилии, с греческих островов, из Персии. Но я, без сомнения, самый экзотичный из них. Арабским, который служит основным языком для мусульман, самаритян и евреев, я владею очень слабо. Греческого, который сохранился у части местных христиан, и которым владеют купцы с Сицилии и греческих островов, я не знаю совсем. Я немного знаю латынь, но здесь это помогает мало. Я свободно говорю на святом языке. Это помогает мне в контактах с местными евреями и самаритянами, хотя их произношение звучит для меня очень странно, а нередко даже мешает пониманию.

Каждый в Рамле знает, что я придерживаюсь еврейской веры – ведь я прикрепил на входе в мою лавку мезузу. На футляре мезузы написано большими буквами – «Шадай», то есть «Шомер Длатот Йисраэль»^[2]. Моя лавка закрыта по субботам и еврейским праздникам. Поэтому я всем говорю, что я хазарин. Это объясняет всё – и экзотические товары, и невиданные чары, не пропускающие чужаков вглубь моей лавки, и мезузу у её входа, и моё странное произношение на святом языке, и моё слабое знание арабского. Все слыхали о Хазарском царстве, но никто толком не знает, что там происходит. И так оно и повелось. Я Серхан аль-Кузар, Волк-хазарин. Там меня называет и эмир Шама — Менаше бен Авраам аль-Казаз.

Этот еврей, правящий Шамом, то есть Эрец-Исраэль и куском Сирии от имени фатимидского халифа, нередко приходит ко мне. Я не люблю удаляться от своей лавки. Несмотря на то, что я никуда не хожу без вооруженных, очень хорошо оплачиваемых и потому целиком преданных мне стражников, невозможно быть уверенным, что я вернусь в свою лавку. А ведь она для меня единственный путь в XXI век.

Для эмира Менаше я, естественно, делаю исключение. Когда он зовёт меня, я прихожу в его дворец. Я прихожу, конечно, не с пустыми руками, а с богатыми подарками, достойными величия эмира. Я приношу ему в подарок всё самое лучшее из того, что можно принести из моей эпохи в его. Однажды я подарил ему великолепное издание ТАНАХа. В Х столетии, когда книгопечатание еще не изобретено, это, несомненно, буквально царский подарок. Эмир долго дивился чудесному мастерству хазарский писарей. Он сразу же послал за своим старшим сыном Адаей, чтобы и тот увидел эту книгу и восхитился бы чудесным мастерством и умением…

Однако время от времени эмир появляется собственной персоной у входа в мою лавку, и я встречаю его благословением Господу, «который уделил из славы Своей трепещущим перед Ним». Однажды эмир Менаше ответил мне на это благословение печальной улыбкой и сказал:

— Вдумываясь в суть, я опасаюсь, что это напрасное благословение. Я не достоин его. Ведь я всего лишь эмир, назначенный халифом, который воистину достоин благословения Господу, «который уделил из славы Своей смертному», а благословения Господу, «который уделил из славы Своей трепещущим перед Ним», достоин лишь еврейский царь, который выполняет волю Бога Израиля на благо народу Его.

Я, конечно, тут же начал уверять эмира, что он достоин этого благословения, ибо именно он правит Святой Землёй на благо народу, пребывающему в Сионе, как ни один еврейский властитель до него в течение более семисот лет, со дней рабби Иегуды га-Наси.

Эмир Менаше принял мою лесть вежливой улыбкой. Открытая лесть – нормальная вещь в Х столетии. Но я почувствовал, что он не притворяется, а действительно всерьёз размышляет над тем, достоин ли он этого благословения, действительно ли он выполняет волю Бога Израиля на благо народу Его.

Я понимаю его очень хорошо, намного лучше, чем он себе представляет. Он первый еврей на протяжении почти девяти столетий, который правит страной своего народа. Это редкостное стечение обстоятельств, а не логическое следствие постоянного развития истории, которое вытягивает землю из-под ног народа Израиля. Поколение за поколением, сыны Израиля стали меньшинством в своей стране, и лишь меньшинство сынов Израиля живет в Эрец-Исраэль. И тут появляется он, эмир Менаше, еврей, который не предал веры своих отцов. И он становится правителем Эрец-Исраэль. Пусть под рукой халифа, сидящего в Египте. Я понимаю, чего хочет от меня эмир. Я понимаю это намного лучше, чем он сам. Совета. Совета, что ему делать. Точнее, как ему это сделать. Как ему стать достойным этого благословения. Он стал с Божьей помощью – а как же иначе? – эмиром Эрец-Исраэль, и он спрашивает: «Что дальше?» Уверен, что этот вопрос он задавал себе много раз, с тех пор, как он стал тем, кем он стал. И он не смог бы стать тем, кем он стал, если бы не был умён и не обладал бы развитой интуицией. А после того, как эмир Менаше познакомился со мной, его интуиция подсказала ему, что этот хазарин – не просто купец. И он спросил себя: «Кто знает, не для такой ли поры и достиг ты достоинства царского?»

Мне остается лишь спросить себя самого, придут ли спасение и избавление к иудеям, если я отвечу на непроизнесенный вопрос эмира. Я не знаю ответа и ищу его всё лихорадочнее, почти в отчаянии.

Если он достиг достоинства царского именно для такой поры, то я точно нашёл свою лавку для такой поры. По крайней мере, я обязан спросить себя об этом. Тот факт, что я нашел свою лавку и торгую на базаре Рамлы во дни эмира Менаше, безусловно, не является логическим следствием постоянного развития истории. Но что я могу сделать? И должен ли сделать то, что могу?

Себе самому я не должен лгать. Для того, чтобы эмир Менаше стал достойным благословения, он должен стать настоящим царём – возродить Израильское Царство, призвать всех изгнанников к новому Возвращению в Сион, возобновить служение на Храмовой горе… Для этого необходимы не только добрые намерения и добрые советы, но и оружие, и деньги. Чары, конечно, тоже не помешают. Все это есть у загадочного купца Серхана аль-Кузара…

Примерно так, наверное, размышляет эмир. Он уверен, что все это не случайно – хазарин с его лавкой, полной невиданных товаров, особенно оружия. И главное – чудесное недоступное нутро это лавки…

Но на этот раз я был уверен, что разговоров на тему «достоин» или «не достоин», «для такой поры» или «не для такой поры» не будет. Посланец эмира Менаше, явившийся объявить мне, что эмир приглашает меня после вечерней молитвы, когда чуть ослабнет жара, в свой дворец, сообщил мне также, что эмир принимает важного еврейского паломника из Альмании, то есть из Ашкеназа. Любопытно. Ашкеназских евреев в эту эпоху я еще не встречал. Интересно, разговаривает ли он на идише, и пойму ли я его идиш?

Я взял с собой в качестве подарка эмиру несколько бутылок вина «Гамла Каберне Савиньон» урожая 2020 года, засахаренные ананасы и большую коробку шоколадных конфет с надписью «Кашер халави». Эмир и его домашние очень любят «хазарский молочный мёд» – так я называю здесь шоколад.

Как и можно было ожидать, у ашкеназского паломника не было того гортанного восточного акцента, который несколько мешал мне понимать эмира Менаше и других местных евреев и самаритян – если они вообще могли хоть как-то разговаривать на святом языке. Неожиданностью для меня стал тот факт, что я совсем неплохо понимал его идиш. Как-то я попробовал читать «Майсе-бух» в оригинале и понял намного меньше. Я бы даже сказал, что гость эмира разговаривал на каком-то восточном, а не на западном идише. Но это было совершенно невозможно, потому что в Х веке ашкеназские евреи еще не жили в Восточной Европе и никакого восточного идиша быть не могло. К тому же мы почти и не говорили на идише. Всего лишь перекинулись парой фраз. Ведь с нашей стороны было бы невежливо разговаривать на идише в присутствии эмира, который, естественно, понятия не имел об этом языке.

Намного более странным мне показалось то, что ашкеназский паломник – его звали Натан – знал слово «шоколад». Увидав коробку с «хазарским молочным мёдом», он так и воскликнул:

— Вау, шоколад!

— Господину моему известно сие лакомство? – спросил я.

— Да, — ответил он, — иногда, очень редко его привозят в страну Ашкеназ из дальних далей.

Я не счёл нужным развивать эту тему. Эрик Рыжий прибыл в Гренландию только в 982 году. Его сын Лейф достиг Североамериканского континента где-то около 1000 года по летоисчислению христиан. Торговли между Европой и Мезоамерикой или Южной Америкой, где растет какао, в Х веке не было и быть не могло. А шоколадные конфеты вообще начали производить только в XIX веке. Значит, этот паломник родился несколько позже, и он лжёт.

После того, как Натан сказал, что «имя Серхана аль-Кузара идёт впереди него. Оно известно даже в стране Ашкеназ», — я окончательно пришёл к выводу, что он точно такой же паломник, как и я. Эмир, конечно, не почувствовал драматичности нашего короткого диалога. У него не возникло ни малейшего подозрения относительно того, что за словами Натана есть что-то, кроме обычной любезности.

После того, как мы закончили трапезу и прочли подобающее благословение, ашкеназский еврей, выдававший себя за паломника, попросил у эмира Менаше разрешения проводить меня до моей лавки. Разрешение было ему дано. Сопровождать нас вышли, помимо моих стражников, и несколько стражников эмира во главе с его приближённым, самаритянином Яаковом. Я никогда не слыхал, чтобы тот разговаривал на святом языке, и всё же нельзя было быть уверенным, что он совсем не поймёт разговора на нём. Поэтому мы с Натаном разговаривали на идише.

Путь от дворца эмира до базарной площади, где находится моя лавка, совсем не долог. Конечно, Рамла считается в Х столетии крупнейшим городом Эрец-Исраэль, но всё же она намного меньше Рамлы XXI века. Однако шли мы не торопясь, и вот что успел рассказать мне Натан, прежде чем мы пришли.

Он родился в конце ХХ века в Антверпене. Там он и жил, изучая Тору и торгуя алмазами. Однажды он приехал по делам в Трир и, гуляя по окрестным холмам, случайно наткнулся среди виноградников и рощ на пещеру, которая вела в Х столетие. Он сразу же правильно оценил коммерческий потенциал своего открытия; не торгуясь, купил соответствующий земельный участок, а дальше его история развивалась так же, как моя. Он торговал весьма успешно, пока в один прекрасный день не обнаружил, что его лавка в Трире — это просто лавка, а больше не пещера, ведущая куда бы то ни было. Так Натан застрял в Х столетии.

Он не отчаялся, продолжил торговать оставшимся товаром, веря, что Всевышний даст ему знак. И Всевышний дал ему знак в виде американского полицейского шлема с забралом, который один знатный клиент принёс ему в качестве залога. Натан понял, что есть по крайней мере ещё одна такая лавка-пещера. Он забросил все дела и начал искать источник, ту лавку, из которой происходил шлем. Поиски заняли некоторое время – в Х столетии подобные дела идут медленно, но он был упрям и в конце концов дознался, что такой чудесный товар происходит из города Рамла, что в Святой Земле. Там на базаре есть лавка какого-то хазарина.

— Ну, а паломничество в Эрец-Исраэль вполне естественная затея для почтенного богобоязненного еврея, — сказал я, когда его рассказ дошел до этого места.

— Да, конечно, вполне естественная затея для почтенного богобоязненного еврея, — ответил мне Натан, — но не забывайте уважаемый реб Серхан, что в Х столетии совсем не просто и довольно опасно добираться в Эрец-Исраэль из Европы.

— Несомненно, реб Натан, несомненно, но у вас есть весьма серьезная мотивация – возвращение в XXI век. Или, если пользоваться терминологией Х столетия, выполнить заповедь о сохранении жизни. Как сказано, «всячески берегите души свои».

— Вы, несомненно, правы, реб Серхан. Даже дважды правы. Речь идёт о спасении не одной души, а двух.

— Почему это вдруг двух?

— Я имею в виду вас, реб Серхан. Я приехал, чтобы сообщить вам, что ваша пещера может закрыться в любой момент. Неизвестно, в какой момент и почему, но это может произойти. Вы же об этом прежде не думали. Так что пока это не произошло, я советую вам вернуться вместе со мной.

О таком повороте я действительно раньше не думал. И я не был готов к какому бы то ни было ответу. Что я мог ответить? Что я согласен покинуть, ни с того и ни с сего, всё, и немедленно удрать?

Тут мы дошли до моей лавки. Мы продолжили разговор внутри, оставив наших сопровождающих снаружи. Войдя вглубь моей лавки, за невидимый экран силового поля, Натан не бросился бежать к выходу в ХХI век. Я немного этого опасался, но нет, — оказалось, что он честный торговец. Он не хотел своим внезапным исчезновением поставить в сложное положение людей, сопровождавших его в путешествии, и меня тоже. Представьте себе, что бы подумал эмир Менаше, если бы самаритянин Яаков доложил ему, что ашкеназский гость вошёл в лавку хазарина и не вышел из неё. А все стражники, ожидавшие у входа, подтвердили бы его слова.

— Драпать, позабыв обо всём, не имеет смысла, — сказал мне Натан, — Если бы Владыка мира не захотел бы, чтобы я, Натан, добрался до вашей пещеры, Он уже мог бы это сделать самыми разными способами в любое мгновение. И если Владыка мира решит закрыть вашу пещеру буквально за мгновение до того, как мы вернемся в XXI век, да будет так.

Поэтому мы решили, что сейчас Натан вернется во дворец эмира. Он поблагодарит властителя Святой Земли за гостеприимство, а назавтра, сразу же после утренней молитвы, ашкеназский паломник со своими людьми придёт к городским воротам. Его люди покинут Рамлу без него, хотя якобы с ним. Это будет их последняя услуга ему, богобоязненному трирскому купцу реб Натану, который всегда платил за их службу по-царски. Сам же он, сменив одеяние, явится в мою лавку.

И так оно и было. Теперь я стою у выхода из моей пещеры в ХХI век. Я вижу Натана, который уже вышел и машет мне рукой, чтобы я поторопился. За мной остались моя лавка на базаре Рамлы Х столетия и эмир Менаше бен Авраам аль-Казаз, ждущий моего совета и моей помощи. Пещера может закрыться в любой момент. Прямо сейчас, через неделю, через десять лет… В любое мгновение.

Я стою, и в моей голове крутятся вопросы без ответов. Кто же я, Серхан аль-Кузар? Если не я за меня, то кто за меня? А если я только за себя, то кто же я? И если не сейчас, то когда?

Перевод с идиша – автора.

[1]  Армейские мечи Второй мировой войны.

[2]  Страж дверей Израиля.