Суламита
Памяти Марины З. посвящается
При рождении тебя назвали Ханной. Мы помним, в какой именно стране проходили детство и юность, поэтому, чтобы облегчить жизнь, в официальных документах тебя записали Анной. Но, любимая, я-то знаю: твоё настоящее имя и сущность – Суламита!
Это сказано не просто так!
С ранней юности, когда в первый раз случайно попалась на глаза «Песнь Песней Соломона», поняла: это твоя книга о тебе!
И занесло тебя судьбою, в 2000-х, на израильский юг.
Звал меня царь. – Пойдём же, – пряча в очах восторг.
Усмехалась ты, осваивая жизнь провинциального городка. Да, милая, был царь. Ну, конечно, не совсем царь, – но это же песня, как же без преувеличения. А это был человек весьма авторитетный и могущественный в своей среде. И всё бы хорошо, но не жила в твоём сердце любовь к нему. Поэтому, хоть и был мёд у него под нёбом, не для него твой нард дивно струил свой пряный, тонкий свой аромат.
Вся его велеречивость и красноречие не привлекали, не нужны были. А всё, что тебе было от него надо – это его власть, могущество, сила и авторитет. Но плохо, тоскливо и муторно было с ним. Если нет любви, никакие богатства мира не дадут её!
И не была ты ни черна, ни смугла, и не имела братьев. Но нужно было стеречь виноградники братьев своих, потому что у каждого человека есть свой долг перед Всевышним, а у тебя он был велик и труден. Но с каким достоинством и честью, с какой радостью этот долг исполнялся! Да, тяжело приходилось. Экономила на одежде, пользовалась дешёвой косметикой. Но, несмотря на это, как же изящна была, как грациозно себя преподносила! Насколько дивной, как обворожительной. И красотой Кидарским чёрным шатрам равна.
Но грусть и печаль жили в сердце постоянно. Тосковала по любви сущность, по-настоящему близкому человеку душа. Но не было его нигде; ни странники и ни стражники: никто не встречал его.
И да, жила надежда на любовь в сердце. К кому – ты ещё не знала.
О Всевышний! Безмерна мудрость Твоя! Как же правильно Ты выбрал время для встречи, как точно назначил момент! К нам благоволил особенно и устроил свидание именно тогда, когда надо. В любой другой фазе бытия мы бы ни за что не смогли соединиться. Но сретение произошло в момент поздней молодости, когда тела и души тянулись, жаждали настоящей любви, а разум уже смог отбросить всю фальшивую шелуху и увидеть настоящее!
Какой же был прекрасный день!
Тель-Авив, конец апреля! Даже природа нам благоволила. Наконец-то выглянуло ласковое солнышко, и земля проснулась после долгой в тот год зимы, и облеклась в зелёную мантию, разукрасившись всем великолепием своих тонов. Распустились цветы, кровь в жилах побежала быстрее, нашим телам особенно остро захотелось жить, а сердца вдруг стали верить в лучшее!
Ты стояла у центрального входа на автовокзал, и лишь взглянула на меня своими карими бездонными глазами, – я понял, что пропал! В ушах раздался серебристый звон, а со зрением вообще приключилось нечто небывалое: окружающий мир сжался, и остался только небольшой кружок – зато такой отчётливый и яркий, что каждая попавшая в него деталь будто источала сияние. Именно в этот волшебный кружок и угодило твоё лицо. И всё же самым поразительным в тебе были не черты внешности, а наполняющая их жизнь, и ещё – грациозность движений.
Голос оказался хрипловатым, но было в его звуке нечто, заставившее меня на миг опустить глаза. И вдруг весь мир в моих глазах предстал сейчас в новом облике. Чахлые деревца, – это кедры и буки, которые упоминаются в «Песни песней». Кошка, перебегающая дорогу с грациозностью, лёгкостью и осторожностью, присущим лишь бродячим котам – одна из пугливых полевых ланей, про которых упоминается в «Песни песней». Местные женщины и девушки, по большей части нелегалки, превратились в дщерей иерусалимских, что упоминаются в «Песне песней».
– Девушка, вы не меня ждёте? Я – Алексей, – и вручил тебе розу.
– Тебя, тебя, кого же ещё мне ждать-то, – ответила ты, вынув наушник из уха, и засмеялась.
Смех, в отличие от голоса, был отнюдь не хриплый, а чистый и звонкий.
И вдруг мне опять послышался отзвук «Песни песней»: Со мною иди, невеста, со мною иди с Ливана.
Почему именно эта строка – понятия не имею. Но, Боже, как цветок ты выглядела, как лилия Саронская.
– А что за музыку ты так увлечённо слушала?
– Это Михаил Круг.
– Ну, если слушаешь такую музыку, то, наверное, и на мотоцикле ездить не боишься? – спросил я, помня частый и печальный опыт предыдущих свиданий. Что делать, многие женщины плохо относятся к мотоциклам как к транспорту. Но ты оказалась отнюдь не из их числа.
– А у тебя что, «байк» есть? – обрадовалась, улыбнувшись искренней, почти детской улыбкой.
– А как же! – улыбнулся в ответ. – Куда же я без мотоцикла?
Ну, мотоцикл – не совсем верно. Маленький мотороллер. Но когда ты села сзади и чуть приобняла, я почувствовал, что еду на колеснице царской из «Песни песней».
Можно было доехать несколькими дорогами, но я, стремясь произвести хорошее впечатление, повёз по бульвару Ротшильда. Мимо юных пар в обнимку, родителей с детьми, хозяев собак, выгуливающих своих питомцев. Минуя стайки молодёжи и просто беззаботно гуляющих людей. Таких вальяжных, вежливых, безмятежных, расслабленных, умиротворённых. Мы приехали в кафе на берегу моря. Кальян, кофе, немного вина. Ах, как же красива была, как же эффектно смотрелась! Какой прекрасный был тот вечер, великолепный вид из окна, и ты, любующаяся закатом. И всё нам благоволило.
Естественно, кафе было выбрано не случайно, а то, которое возле моего дома.
А наши тела и души тянулись, жаждали настоящей любви. И конечно же, вполне логичным оказалось моё предложение «просто пойти посмотреть, где я живу. Да это тут, совсем рядом».
Вечернее небо над Тель-Авивом, освежающий морской бриз, мы целуемся под небольшим навесом в моём дворике. Я тону в твоих глазах, очарован твоим ликом.
Послезавтра опять поехал встречать тебя на автовокзал.
Всё вокруг цвело, полнилось запахами весны, хотело жить с новой силой.
Пробудились холмы, цветами
пламенея на плавных склонах.
Время пенья настало. Стаи
птиц гнездятся в зеленых кронах.
В том мире, в котором мы оказались через час после того, как я тебя привёз, никаких слов не существовало, и существовать не могло, они только помешали бы. Я и ты ринулись навстречу друг другу, будто два встречных поезда, по роковой случайности оказавшиеся на одной колее. Дальше – известно что: сокрушительный удар, столб дыма и пламени, а посреди этой вакханалии – мы, ласкающие друг друга.
Но, к сожалению, люди утратили интуицию, перестали чувствовать сердцем, поэтому, даже встретившись со своей настоящей второй половиной, – не то, чтобы ничего не чувствуют, но просто не понимают, не отдают себе отчёта, а может, боятся себе признаться, что это именно она!
Ты исчезла. Сначала лепетала по телефону что-то невразумительное, отказываясь приезжать, а потом просто перестала отвечать на звонки и сообщения.
И спустился я в сад свой, и блуждал меж лилий, и искал тебя среди других женщин, но ничего подобного не находил.
Запертый сад — невеста моя. На нём
тайны печать: и днём не найти с огнём.
Чистый источник, скрытый от всех родник.
И только я устами к нему приник!
И вдруг мне в голову пришла отличная мысль: я вспомнил – ведь ты Суламита. И «Песнь Песней» Соломона – это твоя книга о тебе! Поэтому завоевать расположение легче всего с помощью «Песни песней». Я старался, как мог, но получилось лишь горбатое четверостишье:
Впусти меня, Суламита,
Довольно же узреть твой кров,
Пламенеющие ланиты
И очей твоих сладостный зов.
Но этого оказалось достаточно. Ты сразу прислала смс-кой ответ:
Нам быть под единым кровом,
вкушать за одним столом.
Лёша, приезжай, – и указала адрес.
С этого момента я жил словно бы в двух не сообщающихся между собою мирах: солнечном и лунном. Первый был наполнен работой, рутинными делами, хлопотами по хозяйству и содержанию дома. Но к тому моменту, когда в небо выкатывалась луна, я погружался в ночной, настоящий мир. В этом мире было прекрасно всё, с самого начала: и ощущение полёта, и звук мотороллера на пустынных шоссе и улицах, и ощущение лёгкости, когда я, шагая через две-три ступеньки, поднимался на последний этаж, и металлический скрежет открывающегося замка.
Ты в дом материнский, в горницу
украдкой его ввела.
И пела душа, как горлица
на ветке, что расцвела.
Для того, что происходило в эти ночные часы, слов не было, да и быть не могло. И дело даже не в том, что речь немеет либо сбивается на пошлости, когда нужно говорить о слиянии двух тел. Нет, здесь было что-то иное. Когда мы любили друг друга – то жадно и просто, то неспешно и изощренно, – мною овладевало пронзительное, непередаваемое словами ощущение: счастье есть – вот оно. Лучше не будет никогда и ни с кем!
Но ревность — люта, словно адский костёр. Она
сквозь металл щита проникает огнями стрел.
– А ты хорошо устроилась: с одной стороны муж, с другой любовник.
– Ну, Лёшка, хватит, прекрати! Сам же понимаешь ситуацию. Да и не муж он мне вовсе.
– Ну, скажу проще: уверенность и покой с одной стороны, а романтика – с другой. Это звучит лучше. Но суть дела не меняется. Хочется обладать одним и не упускать другого.
Но у неё своя «песнь».
– Ну, зачем, ну, не надо так. Он добрый, по-своему хороший. Лёшенька, что же делать. Жизнь такая. Такая вот!
– И я такой!
Поднялся и уехал домой!
И вдруг: тяжело на душе, тоскливо, тошно, одиноко, плохо без тебя!
Раздаётся трель моего телефона:
– Лёшка, я скучаю, мне плохо без тебя.
С быстротой молнии в мозгу пронеслось – домой её везти нельзя! Мой срывающийся от волнения голос:
– А давай посмотрим, где я работаю.
– Вот и отлично, вот и увижу, где ты пасёшь своих козлят.
Насколько же ты мудрее меня!
Шум моего мотороллера в ночи. Мы приезжаем в Пардес-Кац, где располагается будка охранника.
И только ты ступила за ограждение, всё вдруг заговорило словами «Песни песней». Заброшенная стройплощадка – дворец. Обветшалый, покосившийся караван – замок. Штакетник, сваленный возле будки, – это кедры и буки, которые упоминаются в «Песни песней». А ветхие, неприглядные домишки Пардес-Каца – это роскошное царское подворье.
А уже через полчаса мы с тобой друг в друга перетекали, словно реки, пока округа ветром шуршит по склонам.
– Анька, зайди скорее в будку. Ты же голая, из окон видно.
– Лёша, ты не понимаешь. Мне хорошо. Я хочу, чтобы они видели, как мне хорошо!
И замолчала.
О, как сладко с тобой молчать, уйдя в забытье.
– Знаешь, Лёша, – продолжила, выбросив сигарету, – нам нельзя друг друга ревновать, нельзя тратить на это время и силы. Мы просто не можем изменить один другому.
И после недолгой паузы добавила:
– Покуда мы живы, нам никогда не уйти друг от друга!
И мне кажется, что никогда, никогда ещё ты не была настолько Суламифью из «Песни песней», как в эту минуту…
Телефонный звонок взорвал тишину мирной рутины, и моя походка перестала быть упругой и пружинистой, плечи опустились, взгляд потух. Моя жизнь разделилась на «до» и «после», на «жить» и «доживать». Тебя не стало! Не стало нарцисса Саронского, не стало лилии долин!
Где ты сейчас? Я очень надеюсь, что там, где тебе хорошо. Может быть, ходишь в неге и спокойствии по тем местам, где тебе приятно и уютно, слушая свой любимый «блатняк». И с улыбкой ждёшь меня.
Я думаю – если я назову тебя истинной Суламитой, это будет комплимент для Суламифи из «Песни песней».
Ну что же, конец печален. Лучше вернёмся в начало.
Когда ты родилась, тебя назвали Ханной, в документах записали Анной, но настоящее твоё имя и сущность – Суламита!
Спасибо Ирине Евса за поэтический перевод «Песни Песней Соломона».