Третья сила
Четыре часа утра. Но кажется, что ночи. Сидим в коридоре. Слушаем вой сирены и свое сердце. Сирена работает уверенно, сердце с перебоями. За стеной выясняют отношения соседи, перекрикивая тревогу. Они и до войны ругались – есть в этом мире некоторое постоянство. А что если те просто обсуждают, кто на каком стуле будет сидеть? И все эти шекспировские страсти нам мерещатся. Хорошо бы так ошибиться с войной. Но она реальна.
Сирена выдергивает из сна в действительность, не оставляя выбора.
Невидящими со сна глазами листаю ленту новостей. Бомбят, взрывают, ракеты, истребители, ранены, убиты, дети, женщины. Победа нам, смерть врагам. Волонтеры, спасатели, армия. Сделали невозможное. Проклятья и угрозы. И снова – бомбят, взрывают… Бойкий голос в голове сыплет доводами и с пеной у воображаемого рта доказывает свою правоту. Тихий несогласно молчит.
Под стулом, на котором сейчас сижу, – подвал, там прятались мама и бабушка во время Второй мировой. Временная петля разбегом в восемьдесят один год затягивается вокруг горла и мешает вникать в новости. Впрочем, что нового там увижу? Достаточно вспомнить рассказы бабушки. Выходит, мы ничему не научились.
За стенкой утихают крики, соседи устали и объявили перемирие.
Светлеет, по коридору ползет молочный рассвет. Коты громко заявляют свое право на март. Они не пользуются интернетом и лишены экзистенциальных метаний.
Мысли возвращаются к бабушке. Она учила не давать дуракам сдачи. Из любви к ней, не к дуракам, я приняла это правило на веру. Двор на Молдаванке – те еще детские игры. Камень – привет от уличных мальчишек – мог прилететь на любом повороте. Я терпела подначки и делала вид, что не замечаю. Терпела, пока не погнались за моей собакой. На сей раз ответила – камень угодил неожиданно метко. Больше со мной не задирались.
Вплетаю воспоминания в разных вариациях в свои тексты. Пытаюсь осознать или хотя бы переиначить. Мне не понравилось терпеть, но и бросать камни – тоже. Знаю точно – должен быть третий вариант, третье приложение силы. Сколько раз казалось: нашла ответ, но со временем он неизменно дробился на прежние два.
В городе спокойно. Военные нас хранят, чего бы это им ни стоило. Разрушает лишь ожидание беды и безвозвратные потери в городах, которые никогда не будут прежними. Утром демон войны втягивает когти и закрывает налитые красным глаза. И нам кажется, что его нет.
Только закончился комендантский час, мама натягивает сапоги, хватается за хозяйственную сумку.
– Пойду к бабке на угол! – заявляет она с вызовом.
По понедельникам у мамы ритуал – купить у “бабки” крестьянский творог и курицу, продукты привозят из ближайших деревень.
Блокпосты. Комендантский час. Ночью – нет-нет и слышны взрывы, а то и выстрелы. Творог, курица и путешествие в Одессу – это не то, о чем думают сейчас крестьяне. Но мама не хочет смириться – она родилась в войну, и считает, что на ее жизнь одной достаточно. Я наспех одеваюсь, и вместе идем на угол. Конечно же, “бабки” нет.
– Значит, куплю на Привозе, – мама не согласна с поражением. – И, – добавляет она, неодобрительно посмотрев на мои вытянутые на коленях штаны, – тебе нужно весеннее платье!
Я не понимаю, зачем мне платье. В настоящем для него места нет – ни в мыслях, ни в тревожном чемоданчике. А будущее… Люди его еще не придумали. Заняты другим.
Новости белым шумом гудят в голове. Бабуля, ты учила меня не давать сдачи, но как тебе удалось выжить? Дураков слишком много. И в руках у них уже не камни, а оружие массового поражения.
Через нашу квартиру прошло очень много людей. Бабушка помогала всем. Никому не отказывала. Смогла бы так я?
Оглядываюсь по сторонам, хоть и знаю здесь все и вся. Старые деревья кряхтят голыми ветками, ворона катает орех на детской площадке, на заваленном хламом балконе вывесили флаг. Этот двор повидал не один людской исход – война и эвакуация, расстрелы евреев, голод, репрессии, развалы и кризисы 90-х, цветные революции. Он помнит, как люди жили в войну и как выжили.
Дома снова слышу за стеной разговор на повышенных тонах. Он звучит в унисон со спорщиками в голове. Я хочу, чтобы люди перестали кричать друг на друга, перестали спорить и доказывать, стрелять и умирать. Я требую – прямо сейчас! – чтобы война прекратилась. Чтобы был мир! И я начинаю ненавидеть тех, кто ненавидит…
Спящий демон открывает один глаз и лениво потягивается, выпуская когти. И я почти готова погладить его за ухом – будто домашнего кота.
Но отдергиваю руку – перед внутренним взором проступает спокойное лицо бабули. За ней – нерушимая человеческая стена: все те, кому она помогла – такие разные и непохожие. Каждый из них делал свой выбор. И каждый имел на это право. Как и мы сейчас.
Молчать и говорить.
Смеяться и плакать.
Бояться и быть смелым.
Оставаться и уезжать.
Осуждать и поддерживать.
Защищать и идти в атаку.
Покупать платья и отменить весну навсегда.
Даже ненавидеть.
Даже убивать.
И, в конце концов, – любить.
И бабушка тоже сделала свой выбор – позволила всем жить вместе – в пространстве своей квартиры. И своей любви. Это и есть третья сила.
Настало время выбирать мне.
Голоса в голове затихают. Спор прекращается. А ведь все очень просто – звонишь, пишешь, приходишь и говоришь:
– Как дела? Чем я могу помочь?
И делаешь, обязательно что-то делаешь. Без оглядки на свой-чужой, близкий-далекий, правый-левый. Мне не нужны споры, мне нужна Победа.
Собираюсь и выхожу из дома. Туда, где ждут помощь.
А вечером я подумаю о будущем. И пусть у каждой женщины Украины в нем найдется место для весеннего платья.