Седые головы котят
Развесив свежие портянки
Над исстрадавшейся душой,
Некрасов сыплет соль на ранки,
и православным хорошо.
Пройдем за живопись полей
И одуванчиков раскаты.
И ты увидишь лебедей,
давно зачисленных в солдаты.
Поверим снасти кораблей,
Окинув грот затекшим оком.
Тугое вымя площадей
Питает ночь лимонным соком.
Двоякодышащий паук
Зари отрыгивает просинь.
Скотоподобен акведук,
Ныряющий в сырую осень.
Мы на скаку во власти конской,
Пройдя к бессмертию уже,
Питая чушь земли японской
Коровокозьим неглиже.
Мои педали пахнут лаком.
Мне лака дух и выдох лаком,-
Сказал в сердцах велосипед,
Роняя шайбы на паркет.
Я восхищен, как воз хищений,
и пусть товарищи галдят,
полны зарниц и откровений
седые головы котят.
Я насосусь полночной пыли
в зеленом шарканье подъездов,
под прелью липовых акаций
уйду в отъявленный асбест.
Не попрошу связного петю
О быстрой смене декораций.
Я попрошу радистку лилю
Вспорхнуть немедля на насест.
Гумно египетского дня,
Куда опаздывает мышь.
Солому за соломой гня,
Туда ногой спешили мы ж.
Не отворачивая плеч,
Навозный дух переведя,
Мечтая по работе лечь,
ища защиты у дождя.
Ища камчатки между глаз
и перепутавшихся рук
у темнорозовых подруг,
перевернувших ватерпас.
Вот бледнобелый рот зубов,
вот сотрясение основ
неокончательных дубов
по вольной прихоти орлов.
Плывя в порочный водоем,
уйдя в заоблачный ликбез,
сперва один на ум берем.
Другие два считаем без.
Где солнце спряталось в зенит,
став неба жадного полоска,
захохотал архимандрит:
«У недоросль переростка!»
Его обрызгал антрекот,
Чья златокудрая бородка
Росла то по ветру то вброд,
Черным-черна, как сковородка.
Его обидела судьба,
Чья родословная куницы,
Переползая короба,
Росла пучком из рукавицы.
Я им заржал. Как нефтебас,
Ударив пламя по цигейке.
И в этот благодатный час
Пошли по улицам еврейки.