48(16) Ольга Минская

 Cука — любовь

Мы встретились осенним вечером, когда я допоздна засиделся со срочной работой. Вообще-то, я всегда любил работать по ночам: на землю опускалась божественная тишина, и можно было слышать эхо шагов, когда я шел на кухню приготовить себе чай. Я брал чашку чая, выходил в сад, смотрел на луну и радовался одиночеству. Самые смелые и неожиданные решения приходили ко мне именно в такие минуты. Вот и тогда, я заварил зеленый чай и вернулся в кабинет, оставив дверь в сад открытой, чтобы комната проветрилась после дневной жары. И тут она заглянула ко мне и робко переступила порог. Уселась напротив.

Она была маленькая и какая-то жалкая. И еще голодная. Она почти дрожала от напряжения, готовая в любую минуту исчезнуть навсегда. Она заглянула вовнутрь меня, и я упал в пропасть ее глаз. Так прошла пара минут. Я встал с кресла и медленно подошел. Она превратилась в комок мышц, готовых раскрутиться, как пружина, чтобы испариться в темноте. Но взгляда не отвела. Я протянул к ней руку. Она медленно обнюхала каждый палец. Ее мокрый нос приятно щекотал мою ладонь, а потом шершавым языком она лизнула меня. Наши глаза встретились вновь, она что-то поискала в моей душе (и, видимо, нашла – я думаю, что это была моя безграничная преданность ей, о которой я еще ничего не знал), и медленно забралась на мою ладошку. Еще раз посмотрела куда-то вовнутрь меня, свернулась калачиком и осталась там на долгие годы. Отважная и очаровательная.

Я привязался к ней, прирос душой. Покупал ей деликатесы, давал витамины, вычесывал шкурку. Она была, видимо, сибирской породы: серо-черно-коричневого тигриного окраса, с огромными карими глазами, которые становились иногда зелеными, а в другое время янтарными, в зависимости от настроения. Она привыкла лежать у меня на коленях и умиротворенно мурлыкать. Она пристраивалась у меня на груди и обнюхивала мою шею, тыкаясь в нее мокрым носом.

Так мы и работали: я писал, а она смотрела на меня. Я рассказывал ей, что произошло за прошедший день, и она урчала в ответ. Если у нее было хорошее настроение, она пела мне свои песни, мурлыкала и была абсолютно счастлива. Но если ее что-то не устраивало, она шипела и выпускала когти. Ее урчание становилось рычанием, пушистым хвостом она разбрасывала бумаги на моем столе, царапалась и даже кусалась. У нее оказался ужасный характер – вспыльчивая и эгоцентричная. Со мной она совсем не считалась. В общем-то, она не была ручной. Она была тигрицей и еще вампиром. В минуты беспокойства, усаживалась у меня на ладони, крутилась и грызла мне вены. А потом, напившись крови, успокаивалась и затихала на какое-то время, пока я обессиленный лежал на кресле. Через несколько минут ее глаза начинали блестеть, а шкурка лосниться. Получив огромный приток моей энергии, она начинала буйствовать, кричать и требовать внимания. Заставляла меня собраться и разговаривать с ней, потому что боялась, что я не приду в себя, а жить без меня она не могла. Я открывал ящик стола, где лежала аптечка, заклеивал пластырями следы от ее зубов, прижимал ее к себе и гладил, пока она не успокоится.

Почему я терпел все это столько лет? Я любил тепло ее тела на моих коленях, ее взгляд прямо мне в душу. Когда она урчала – это была музыка моего сердца. Ее мокрый нос, шершавый язык и смышленая мордочка смешили меня. Когда она злилась и скандалила – я умилялся над ее отвагой и беспомощностью. Если она была добра ко мне, мне казалось, что я задыхаюсь от нежности. Я любил ее и все ей прощал.

Когда мы ругались, и она выскакивала из комнаты, я кричал ей вслед, чтобы она не возвращалась. Что у меня нет больше сил. Что я не могу встречаться с клиентами из-за царапин на руках, что мне приходится в самый жаркий день носить рубашки с длинными рукавами, чтобы скрыть следы от ее зубов. Она обижалась, шипела отвратительные вещи, била лапой по лицу, разбрасывала бумаги на моем столе и хлопала дверью, уходя в никуда. Я чувствовал облегчение и убеждал себя, что пусть она катится ко всем чертям. Покупал себе плитку черного шоколада, прибирал бумаги. Потом шел в киоск за мороженым, орехами, пиццей. Через несколько часов я начинал бояться, что она не вернется. Что не найдет дорогу и потеряется, что уличные коты растерзают ее. Или что кто-нибудь польстится на ее красоту и уведет ее к себе домой, а она не сможет спастись. По ночам я бродил по подворотням, выкрикивая ее имя. Раскаивался. Она всегда оставалась для меня крошечным существом, которое доверчиво свернулось на моей ладони. Отчаяние и беспокойство лишали меня сна. Я не мог работать, потому что думал только о ней. Я переставал есть — тревога переполняла меня, и я не мог проглотить кусок. Я начинал молиться, чтобы она вернулась ко мне. Боже мой, пусть она будет злобная и противная, пусть царапается и кричит – только пусть снова войдет в мою дверь, чтобы я смог погладить ее и прижать к себе, и поверить, что все в моей жизни наладилось. Пусть она щекочет меня, обнюхивая мою шею, и поет мне свои песни. Пусть мешает работать и путает мои мысли. Только с ней я ощущаю себя живым.

И она возвращалась – прыгала мне на грудь и плакала. И говорила, что жизнь бессмысленна и проходит мимо, если мы не вместе. И все возвращалось на круги своя. Я засиживался допоздна, мы разговаривали о жизни и о любви. О том судьбоносном моменте, когда она вошла в мой дом, и о том, что в этом мире мы были предназначены друг для друга. Она мурлыкала и таяла от нежности, и покой опускался на мою душу. Я думал о насмешках судьбы, о тех решениях, которые мне пришлось принять на протяжении всей жизни, о тех поступках, которые я совершил, чтобы тогда вечером открыть дом и заработаться допоздна. Я поражался всему, что должно было произойти с ней, чтобы она переступила мой порог и уснула на моей ладони. Кто бы мог поверить – этот сибирский тайфун и я? Как случилось, что мы нашли друг друга на маленьких улочках ближневосточного города?

Через несколько дней мы снова ругались. Она злилась, что я вечно занят и не уделяю ей внимания. Обвиняла меня, что я мало ее глажу и не провожу с ней достаточно времени. Что я не замечаю ее и не ценю ее тепло, красоту и верность. Выпускала когти. Снова била меня лапой и орала отвратительным гортанным голосом уличной торговки. Я тоже не успевал остановиться и кричал в ответ, что у меня нет сил выносить американские горки ее настроения, и пусть она убирается из моей жизни. А я смогу со временем залечить раны ее любви. Что есть и другие, кроме нее, которые будут добры ко мне. Что ее голос звучит, как противный гусиный крик. Она расцарапывала мои вены и пила мою кровь, а потом сметала хвостом графин с водой и уносилась в бешенстве в темноту. Я переставал есть и спать. Первый день говорил себе: «Так даже лучше. Ты выживешь, ты сильный, ты уже столько терял. Она не для тебя». Повторял эту мантру бессонными ночами. Не мог сосредоточиться ни на чем. Не мог работать, не мог дышать. Снова начинал бродить по тель-авивским подворотням, заглядывая в каждую дыру. А отчаявшись, заходил в синагогу и молился, чтобы она вернулась ко мне. Господи, сделай так, чтобы она вернулась ко мне! Она возвращалась и говорила, что не могла без меня жить, не могла дышать. И счастье окутывало нас. До следующей ссоры.