КАК БЫ Я С ВАМИ ВЫПИЛ
Аркадий Натанович, знаете, как бы я с вами выпил!
Вы – мастер принять на грудь, и я, уверяю – тоже.
А вот вам подарок — возьмите на память вымпел,
На нём магендовид, не очень большой, но всё же…
О, как бы уютно сидели мы, лихо начав спозаранку,
Прижав корабли наши бортом вплотную к борту!
Рычит там, за окнами, мир, что всегда наизнанку,
Мы лишний раз чокнемся — и пусть он отвалит к чёрту.
Прекрасная мысль — разговоры
чередовать с алкоголем,
Тогда все слова выходят нагие и без прикрас.
Незримо на кухне присутствуют Банев, Кандид и Голем,
И тоже стаканы сводят, не отставая от нас.
Я вновь принесу флакон, прошу,
не вставайте со стула вы,
Какая высокая ценность — смеющееся лицо!
Так будут взахлёб беседовать Натанович и Саулович.
И никакому поцу не вставить сюда словцо.
ECCE HOMO
Небогато жил скрипач, небогато,
И легато у него – как стаккато,
И квартира чуть побольше сортира,
Да и в жизни чаще майна, чем вира.
Сам Витачек смастерил эту скрипку,
И хоть дека вызывает улыбку,
Но, как только звук вскипит под смычком,
Примиряешься с облезлым лачком.
Расцветает Мысливечека пьеса,
Словно поле земляники средь леса,
И по шейке пальцы быстро скользят,
А иначе им, поверьте, нельзя.
Два кефира, и московская булка,
И дорога по камням переулка,
Скрежет лифта и замка унисон,
А потом луной осыпанный сон.
На подушку слюнка капает тихо,
Улеглась дневная неразбериха.
И приходит Крейцер в гости во сне,
И этюды точит, стоя в окне.
Так идут за днями дни, год за годом,
И закат спешит вослед за восходом.
Изолентой скрыта дужка очков —
Мастер звука, бог ночных светлячков.
А когда навек закрылись глаза —
Началась во всей вселенной гроза.
Грохот грома бил в лицо, как кистень…
Сам Господь был дирижёром в тот день.
***
В. Брайнину
Да, мой дружок, аэропорты
Сомкнули челюсти разлук.
Закрыто небо. Casa morte
Рисует мелом скорбный круг.
Боюсь, увидимся нескоро,
Но, несмотря на страшный сон,
Я буду верить до упора —
Ещё не рвётся связь времён.
Да будет день твой скуп и светел,
Скуп – на сюрпризов круговерть.
И, что б Господь нам ни наметил,
Поддержит нас земная твердь.
ДЕД
Дед Мордхе работал в совхозе,
Дед Мордхе там был бригадир.
Ходил и в грязи и в навозе
В кривой деревянный сортир,
Где ржавым гвоздём пришпандорен
Газеты вчерашней кусок.
Был дед не силён, но упорен,
Не сыпался с деда песок.
На красную Доску Почёта
Коль выпало глянуть и вам —
Там дедово мутное фото
Висело на зависть врагам.
Он вымпельщик был и ударник,
Попробуй так поднаторей!
«Хорош дед» – судачили парни:
«Хотя безусловно еврей».
Был труд не за пай, не за шмотки,
За что же? Не знаю, бог мой…
С работы на чёрной пролётке
Его привозили домой.
Читал перед сном он страницы
Залистанной книги ТАНАХ,
Ермолка под лампой лоснится,
Дед в белых домашних штанах…
В молитве качался он мерно
К стене и опять от стены,
Он думал, что Богу, наверно,
Такие движенья нужны.
Болела грудина, и деда
Лечили врачи делово.
Что делать, Большая Победа
Прошла через сердце его.
Он был похоронен в исподнем,
С тех пор пролетели года.
И кто его вспомнит сегодня?
Ну, я. Да и то не всегда.
* * *
Проживаю на Святой Земле,
В святости ни разу не замечен.
Век мой неуклюж и быстротечен,
Но зато я первый на селе!
Я собой доволен, даже горд,
Хоть тому причин не так уж много,
Но я счастлив, что моя дорога
Пролегает меж любимых морд.
О, знакомый с детства мне дружбан!
Страшно предавать свои мечтанья?
Грустно отменять свои скитанья
И опять ложиться на диван?
А давай, подщёлкнем вверх пятак,
Чтобы угадать грядеши камо,
Если не получится, то мама
Объяснит, что плохо и не так.
Да, привычны пляски на краю,
Просто, понимаете, ничей я.
Армия лохматых книгочеев
Прочно оправдает жизнь мою.
Где-то есть в горах Иерусалим,
Где-то тень колышется от храма.
Я же говорил – зовите маму,
И умрёт взалкавший славы Рим.
* * *
Разбило ветрами в куски апрель,
Не на что смотреть.
Корабль с разгона уткнулся в мель,
Затонув на треть.
Вернуться не тянет, идти нет сил,
Пугает чаячий крик.
А помнишь, как ветер слова носил,
Пока совсем не сник?
Неполной колодой смешно играть,
Потухшим кострам – не греть.
Давай совершим ошибки опять,
Чтобы не ржаветь,
Чтоб снова дышать ароматом трав,
Лиловых и седых.
И сколько бы гром ни вмещал октав —
Не теряться в них.
Известна концовка, начала нет —
Таков порядок слов.
Открой глаза, посмотри на свет
Мигающих маяков.
Уходят чужие стаи в полёт,
Но там, где дни тихи,
Сидит человек и песню поёт
На мои стихи.
* * *
Желтый сумрак, чёрный свет –
Всё неправильно и сложно,
Оглянуться невозможно,
А вперёд дороги нет.
Снег ложится, плачь не плачь,
На промёрзшие каменья
От посёлка Вознесенье
И до острова Вайгач.
Но спасенье всё же тут,
В этом вязком полумраке.
Хоть и гавкают собаки —
На камнях цветы растут.
Серповидная луна
Жнёт колосья звёзд лохматых,
Облаков аэростаты —
Всё, что вижу из окна.
Стук колёс в седой дали –
Это эхо метронома,
Это фото из альбома,
Это судно на мели.
Разбуди меня, дружок,
Когда кончится сей морок.
Мог я быть любим и дорог,
Но мой ангел крылья сжёг.