С БОЖЬЕЙ ПОМОЩЬЮ
Последняя субботняя трапеза закончилась. Сеньора Толедано подала супругу бокал, наполненный до краев, и зажженную витую свечу. Он произнес благословение, отделяющее святое от будничного, выпил бокал и погасил свечу в остатке вина. Потом понюхал благовония в драгоценной коробочке с прорезями и передал ее старшему сыну. Тот вдохнул аромат и передал дальше. Коробочка в форме граната поплыла вдоль стола и вернулась к хозяйке. Ицхак Толедано, судья Кадисской еврейской общины, знаток Торы и судовладелец, попросил прощения у домочадцев за то, что этот вечер не будет сопровожден пением, облегчающим переход от субботы к будням. Все его сыновья и дочери, незамужняя сестра жены и два племянника, которых он воспитывал после смерти своего брата, встали с мест, поклонились хозяину и вышли из столовой.
– Ты встревожен, Ицхак, – сказала Ханна. – Пойдем, расскажешь мне, в чем дело. Она взяла мужа за руку и через спальню вывела его в маленький патио, освещенный масляными светильниками и предназначенный для них одних. Шла третья неделя нисана. Вечер был теплый и безветренный, они уселись в легкие кресла под цветущим олеандром, и Ханна спросила мужа: “Что, очень плохо?”
– Да, – сказал он. – Очень. “Гаон ” и “Святой Михаил” потонули. Остальные суда разбросала буря, и от них нет известий. Я взял кредит на строительство галеона и теперь, чтобы вернуть долги, должен продать… что? Наш дом?
– Зачем же дом, – сказала Ханна. – У меня есть изумруды, а имение в Эстремадуре стоит немалых денег.
– Прости, Ханита, – сказал сеньор Толедано. – Я не хотел тревожить тебя. Изумруды заложены в счет платы за товары. Цены упали, и я уже два раза оставался без прибыли. Имение я продам, но это потребует времени. Покупатель пожелает съездить и осмотреть его, а кредит должен быть погашен сразу же после Пасхи.
– Продай галеон, – предложила Ханна. – Он великолепен, устойчив, быстроходен и имеет огромные трюмы.
– Ты права, – согласился Толедано. – Я уже договорился с Нахумом Абулафией. Если бы он не оказался предателем, мы бы сейчас пели с детьми. И я не стал бы тебя огорчать. Но он узнал о моем несчастии, и хочет уничтожить наш торговый дом и мое честное имя. Как быть, Ханита? Он отказался покупать галеон.
Ханна сцепила пальцы рук и склонила голову. “Как христианка на молитве” – мельком подумал судья и тут же мысленно обругал себя за неподобающее сравнение. Жена его была женщиной мудрой и благочестивой. Ханна думала долго. Наконец она подняла лицо, и Ицхак увидел на нем улыбку.
– Скажи, дорогой, ведь во вторник перед Пасхой Абулафия продал свое квасное[1] муфтию Мухаммеду Аббаси, не так ли? И договор, по обыкновению, гласит, что вся мука и зерно Абулафии принадлежат сегодня Мухаммеду. Он заплатил в задаток один мараведи и на исходе Пасхи должен заплатить остальную сумму. Он, разумеется, не придет завершить сделку и, как обыкновенно, вся мука и зерно вернутся к Абулафии. А если Мухаммед придет и заплатит? Что тогда? Ведь Абулафия должен поставить огромное количество продовольствия королевскому флоту. Где он возьмет все это? Деньги ведь нельзя погрузить в трюмы вместо мешков муки?
Ицхак смотрел на жену в изумлении. “Но как я уговорю муфтия? Зачем ему мука?” – наконец пролепетал он.
– Двадцать лет назад, – невозмутимо ответила Ханна, – Мухаммед был влюблен в меня. Он был очень красив тогда, но мусульманин… Меня выдали замуж за одаренного еврейского юношу из хорошей семьи. Прощаясь перед моей свадьбой, он поклялся, что в час нужды сделает для меня все на свете. Теперь настал такой час. Я напишу письмо. Пусть кто-нибудь проводит Малку до его дома. Он ее помнит, будь уверен. Она была моей дуэньей. Ты ведь не сомневаешься в том, что мы с Мухаммедом никогда не встречались без Малки? Не сомневаешься?
– Нет, конечно, ответил потрясенный Ицхак Толедано.– Ты самая разумная, добродетельная и преданная еврейская жена со времен праматери Сарры.
Всю ночь до самого утра гонцы носились между мавританским и еврейским кварталами. А когда колокола Кадисских храмов стали сзывать к воскресной обедне, в кабинете у судьи Толедано в присутствии двух почтенных еврейских свидетелей и досточтимого муфтия Аббаси был подписан договор о покупке Нахумом Абулафия галеона “Святая Анна”.
Продавец и покупатель по обычаю пожали друг другу руки. После чего сеньора Толедано в сопровождении служанки Малки внесла в комнату угощение. Малка принесла кувшин с малагой и стаканы тончайшего стекла для евреев, а Ханна – шербета и халвы для муфтия.
На столе стояла тарелка с мацой. Все присутствующие отломили по кусочку и, шепотом благословляя, положили его в рот. Приятная беседа продолжалась до того часа, когда евреям следовало отправляться в синагогу, а муфтию в мечеть. Прощаясь в дверях, хозяйка дома подала сеньору Аббаси небольшую шкатулку. Поклонившись так низко, как только позволяло ее достоинство, она попросила передать находящиеся внутри перстни четырем прекрасным супругам муфтия. Он принял шкатулку, приложил пальцы к губам и ко лбу и вышел за дверь.
Ханна Толедано присела к столу, открыла свой дневник и записала: сегодня, двадцатого нисана 5252 года от сотворения мира или 14 апреля 1491 года по христианскому календарю, моему супругу удалось сохранить свое имущество и честное имя. И если, с Божьей помощью, корабли его, разметанные бурей, вернутся в Кадис, больше нам ничего не угрожает.
[1]Квасное – хлеб и вообще все, что нельзя употреблять в пищу и иметь во владении всю пасхальную неделю. По обычаю, большие запасы квасного ритуально продаются иноверцу, а после Пасхи возвращаются владельцу