ПЕЧКА ИРА

 

Я долго ждала какого-то знака от Иры, неколебимо уверенная, что он будет. И дождалась во сне.

Сон был о том, будто я себя достраивала, как дом, другими людьми. Кто-то был окнами в мир, дверями наружу, балконом или лестницей. Ира Бузько была печью. Такой вот большой русской печкой посредине избы, которая и для тепла, и для готовки, и опора всему. И после пожара остаётся нерушимо посреди пепелища.

За жизнь я трижды, не меньше, отстраивала себя из личного пепелища заново вокруг этой печи. Ира всегда была теплом и опорой и огнём внутри. И вообще внутри – больше, чем снаружи. Что для социума, что для меня лично.

Я всё ещё не поняла, как мне жить дальше без неё. Проще думать, что она уехала далеко и надолго – как и вправду за полгода до смерти уехала к сыну на другой континент. Мне, собственно, почти всё равно было, где она находится технически, лишь бы ей было уютно и спокойно. Я и теперь думаю, что она опять переехала – куда-то ещё дальше.

С Ириной Бузько мы были знакомы бОльшую часть нашей жизни   – она попала в группу мехмата университета, куда массово пошли мои одноклассники из нашего маткласса. Ира была единственной, кто понимала цитаты из «Волшебного двурога», любимой математической книги ранней юности. Сдружились уже позже – когда эти самые наши, близкие каждой по отдельности общие друзья, переменили страны обитания – кто куда. У нас, похоже, и выбора особого не осталось, как сблизиться.

Получились много лет близкой дружбы. У меня остались подарки – и полезные – утварь, посуда, пледы (сама помню, как выбирала ей в подарок на ДР лучшую кастрюлю на Новом Рынке), и для красоты, и для радости – просто радости, которую мы друг для дружки творили и умножали. Мне теперь кажется, Ира была в этом искуснее меня. Я разве что лягушек отовсюду и всяких-разных привозила. До сих пор тянется рука к очередной – и падает….

Ира в нашей жизни удалась таким человеком, на которого можно было положиться полностью и абсолютно, безоговорочно. Даже просить не надо было – мыслимое и немыслимое делалось само. В 2006, когда я разломала руку вдребезги, Ира приходила купать меня и расчёсывать, приговаривая ворчливо, что потеряла навык, потому что собственные её дети давным-давно в этом самостоятельны. Дети её действительно оказались прекрасно самостоятельны, а она поддерживала их и в этом и во всём прочем, как я видела.

Ира была невероятно талантлива и меня, тщеславную, удивляло, что прятала это за множеством псевдонимов (Левконое, Жаба в Манжетах, Букет Левкоев, может и ещё какие). Она писала очень точно, смешно и едко. Пародийно и трогательно. Она редактировала журнал «22» и альманах «Артикль» до последнего. Много чего успела сделать. Не могу передать жалость от того, что всё это – в прошедшем времени.

Когда Ира уезжала, кошка Клякса отправилась жить ко мне, на историческую родину. Лет 12 назад, младенцем-котёнком Ира взяла её у меня. Кошка Клякса поначалу вела себя, как кошка на передержке. Бывают у нас и такие. Но одним утром не поскреблась, как обычно, ко мне в дверь, а попросилась мяуканьем. А в комнате начала играть с кем-то незримым – ну как обычно кошки играют. Я вдруг сообразила-сосчитала, что сегодня – девятый день от Ириного ухода. И выпалила в воздух:

– Ир, если это ты пришла прощаться, то смотри, кошка в порядке. А ты не прощайся насовсем, заходи иногда.

Вот и сегодня кошка Клякса опять разговаривала и играла с той, которую я не вижу, а Клякса – видит. Ей легче, наверное.

Мне эгоистично и непоправимо недостаёт Иры Бузько, Левконои – печки моего личного дома и моего мира. Холодно…