Человек, который перенес Стену плача
Я думаю, что Давид Лугаси никогда не осознавал, насколько он любит Западную Стену, пока не увидел ее разобранной полностью – до последнего камня. Все они были погружены на тридцать грузовиков его компании «Перевозки и ремонт, американское качество». До того момента Стена была определенным местом, всего лишь местом. Но убийство Рабина изменило все.
Лугаси один из тех редких людей, которые рождены, чтобы молиться. Поэтому неудивительно, что возле Стены он чувствовал себя как дома. Он не был религиозным настолько, чтобы мог жениться на внучке адмора2 или кого-нибудь еще такого, но есть люди, которые счастливы, когда молятся. Перед наступлением шабата Давид обычно шел в синагогу со своим отцом, потом возвращался в дом родителей, отец произносил кидуш, затем была трапеза, а после Давид садился в автомобиль и ехал на вечеринку. В семье Лугаси это считалось отличной встречей шабата.
И вот причина, по которой Давид любил Западную Стену и ненавидел Иерусалим: в тот момент, когда ты проезжаешь Шаар Хагай, ты обязан сделать выбор. Правый ты или левый, религиозный или светский, носишь вязаную кипу или обычную черную – прямо как в американских фильмах, где житель квартала бедноты должен выбрать к какой банде принадлежать, иначе останется один во враждебном и жестоком городе. Лугаси, который ненавидел выбирать и любил молиться, после каждого визита к своей обожаемой Стене возвращался все более и более раздраженным. И вот недавно, прошла как раз неделя после убийства Рабина, он не выдержал. После очередной поездки к Стене Давид позвонил мне. Был час ночи.
– Ты должен приехать, – сказал он. – Давай, возьми такси и приезжай в Иерусалим. Мне срочно нужен твой совет.
– Совет в чем?
– Куда ее перенести, брат. Стену-то. В течение часа я заканчиваю погрузку. Приезжай, некогда разговаривать. У меня в аппарате садится батарея.
***
В полукилометре от Стены дорога была перегорожена переносными заграждениями пограничной стражи. Солдат-друз наклонился к окну моего автомобиля:
– Господин, нет проезда. Стена на ремонте.
– Что?
– Ремонт. Чистят, убирают. Готовятся к специальной церемонии памяти Рабина.
– А, понятно.
Солдат смотрел на меня и ждал. Я почесал в затылке и сказал:
– Послушай, мне нужно проехать. Я из группы консультантов.
– Как вас зовут? – спросил солдат и вытащил из кармана брюк мятый список.
– Узи Вайль.
– Вы знаменитый Узи Вайль?
– Знаменитый? – удивился я. – Чем же я знаменит?
– Что же вы сразу не сказали, – солдат хлопнул меня по плечу. – Подрядчик предупредил, чтобы вас пропустили. Послушай, я с вами на сто процентов. Мы, друзы, у нас ведь союз с народом Израиля.
– Понятно, – ответил я осторожно.
Он крикнул своему товарищу, чтобы тот отодвинул заграждение и дал мне проехать. Потом опять обратился ко мне:
– Вот поэтому-то, хоть я и друз, я полностью за твоего отца.
– Моего отца? – растерялся я.
– Великий человек, – продолжал солдат. – Жаль, что таких больше нет. Вечная ему память.
– Но мой отец жив.
Друз застыл на месте:
– Правда? Бегин не умер?
Я не знал, что сказать и вежливо улыбнулся ему.
– Да что ты говоришь, – все более удивлялся солдат, качая головой из стороны в сторону. – Вот это да, Бегин жив, а? Тогда что же – он скрывается?
Я уклончиво пожал плечами.
– Вот молодец, а, – продолжал друз, – это ведь он тогда научился – в подполье. Когда же он возвращается?
– Ну, еще год-два, – я был должен что-то ответить.
– Передай ему – мы ждем, – сказал солдат. – Даже я, хоть и друз, я жду. Знаешь почему?
– Из-за союза с еврейским народом? – припомнил я.
Он посмотрел на меня с явным одобрением:
– А ты молодец. Я вижу, что отец воспитал тебя хорошо. Вы молодцы, толковая семья.
– Да, – начал было я, – вот мой сын он немного…
– Тоже серьезный?
– Ну… – неопределенно пожал я плечами.
– Не важно. Бегин – это Бегин. Вы правильная семья.
– Я передам отцу, – пообещал я.
Солдат отошел от моего автомобиля, и я проехал к Стене. Площадь перед ней была ярко освещена, и десятки рабочих занимались демонтажем. Оставались уже только два нижних ряда камней. Каждым камнем занималось двое рабочих. Отделив камень от Стены, они транспортировали его к огромному грузовику, стоявшему у выезда с площади. Двадцать девять таких грузовиков, уже загруженных камнями,выстроились в колонну на дороге, ведущей от Стены. Я застыл на месте, пораженный увиденным.
На кабине последнего загружавшегося грузовика сидели Лугаси и водитель; они пили кофе из большого термоса. Заметив меня, Давид привстал и крикнул:
– Братан! Давай, забирайся, выпей с нами чего-нибудь.
Я ухватился за дверцу грузовика, водитель протянул мне руку, и я очутился наверху. Посмотрев вниз, я увидел, как рабочие приступили к разборке последнего ряда камней Стены. Картина была ошеломляющая: Стена выглядела всего лишь как ряд камней. Я сидел на крыше кабины и молчал.
– Ну что, впечатляет, а? – спросил Лугаси спустя несколько минут.
– Скажи… – начал было я, но не смог продолжить.
– Сейчас я тебе все объясню, – сказал Давид, а сам почти незаметно кивнул мне в сторону водителя. Я понял, что он не хочет посвящать посторонних в свои планы.
– Ну что, – спросил он шофера, – кофе был хорош, а?
– Классный.
– Вот и ладно. Послушай, если ты не против, мы бы хотели обсудить несколько профессиональных вопросов.
Водила подозрительно взглянул на меня. Затем выплеснул остатки кофе из своей чашки на землю и спустился вниз.
Лугаси дождался, пока тот отойдет, а потом заговорил:
– Ну, что скажешь?
– Да что я могу сказать, – развел я руками. – Это…
– Круто, а?
– Да уж, – подтвердил я. – Действительно круто, ничего не скажешь. Но зачем?
– А они не заслуживают, эти иерусалимцы. Они не заслуживают, чтобы у них была Стена.
– Н-да… – неопределенно протянул я и посмотрел вокруг: рабочие приступили к разборке последнего ряда камней.
– Вот скажи сам, – Давид приложил руку к сердцу. – Скажи, если я не прав: на прошлой неделе, два дня спустя после убийства Рабина, да будет память его благословенна, я поехал к Стене помолиться. И за Рабина, и за страну, и за… Ну, не знаю. На сердце от большой тоски сделалось так… особенно после его похорон. Ты видел, как плакала его внучка?
– Видел.
– Ну, тогда ты понимаешь. Было тяжело. Я надел кипу своего покойного отца и отправился к Стене, и представь себе: по меньшей мере человек пять остановили меня и сказали, что это так здорово, что Рабин умер.
Я понимающе кивнул. Лугаси глубоко вздохнул и сокрушенно покачал головой:
– Я кончил молиться и снял кипу. По дороге домой ко мне подошли еще трое и позвали на демонстрацию против религиозных – они ведь все убийцы, так эти сказали. И вот я решил – все, хватит, не желаю больше приезжать в этот город. И еще я понял, что я, Давид Лугаси, должен перевезти отсюда Стену.
– Перевезти куда?
– В Тель-Авив.
Я не знал, что сказать. Рабочие заканчивали разборку, действовали они споро. Еще двадцать камней – и Стены как не бывало.
– Классно работают, а? – гордо улыбнулся Давид. – Сто двадцать рабочих, как один.
– А где ты ее поставишь в Тель-Авиве?
– Вот за этим-то я тебя и позвал. Посоветуй, где лучше всего: чтобы место было красивое, не вызывало споров, никакой политики, чтобы люди приходили помолиться со спокойным сердцем. Чтобы подходило для всех.
– Может, на берегу моря? – предложил я. Лугаси удовлетворенно улыбнулся.
Так и сделали.
***
По прошествии получаса колонна грузовиков, кузова которых были накрыты брезентом, тронулась от места, где еще недавно стояла Стена, а сейчас оставался просто голый холм. Лугаси и я в джипе обогнали колонну и автобус с рабочими и подъехали к пропускному пункту пограничной стражи. Давид вышел из машины и, подойдя к знакомому солдату, хлопнул его по плечу.
– Закончили? – спросил тот.
– Да, – ответил Лугаси. – Можно убирать заграждения. Разрешение от муниципалитета у тебя?
– У меня, – солдат похлопал себя по карману гимнастерки. – Хочешь забрать?
– Оставь у себя. Мало ли, начнутся вопросы…
Лугаси сел в автомобиль и захлопнул дверцу.
– Разрешение настоящее, – пояснил он мне. – Действительно выдано муниципалитетом. Оно осталось у меня с того времени, когда я проводил канализацию в Биньяней а-Ума. В документе написано: «Следует выполнять указания подрядчика».
Солдат-друз тем временем наклонился и постучал в мое стекло: он приложил к губам указательный палец, призывая меня держать в секрете наш с ним разговор. В знак согласия и приветствия я поднял вверх большой палец.
Колонна тронулась.
– Скажи, – обратился я к Давиду. – Я не слишком молод, чтобы сойти за сына Бегина?
– Солдат, что с него взять… – пожал он плечами, сразу все поняв.
И вот так, безмятежно улыбаясь, продолжал Лугаси вести колонну грузовиков по пустынному шоссе. В три часа утра мы прибыли в Тель-Авив на набережную у гостиницы «Шератон». Давид и я вышли осмотреться, рабочие ждали в автобусе.
Ну, что скажешь? – спросил Лугаси. Он стоял, по-хозяйски уперев руки в бока и оглядывая территорию. – Может, между «Шератоном» и мариной?
– Нет, мне не нравится, – я напрягал фантазию, пытаясь представить, как это будет выглядеть. – Прибрежная полоса слишком узкая, а нам ведь нужно место и для молящихся, и для тех, кто будет лежать на пляже.
– Ты прав, – сказал Давид. – Еще нужно, чтобы было достаточно далеко от моря, иначе зимой волны будут набегать на Стену.
Мы опять осмотрелись, и тут наши взгляды одновременно остановились на склоне возле «Хилтона», чуть ниже Сада Независимости. Мы пожали друг другу руки, и Лугаси направился к автобусу с рабочими:
– Давайте, ребята, выходите.
Те стали переговариваться между собой по-румынски, один из них, немного знавший иврит, встал и начал переводить слова бригадира:
– Мистер Лугаси, все очень устали. All night work, work.
– Скажи им, – распорядился Давид, – все получат еще по двести долларов. Но к утру нужно закончить.
Через минуту все румыны уже высыпали из автобуса и начали разгружать грузовики, другие возводили строительные леса на площади перед Садом Независимости. Они действовали поразительно быстро, собирая камни в Стену в том же порядке, в котором демонтировали ее. Однако, несмотря на энергичную работу, к рассвету удалось собрать только треть Стены. Лугаси, который все заранее предусмотрел, отправил рабочих спать. В шесть утра прибыла вторая смена. На этот раз это были арабы, и Давид объяснился с ними без переводчика.
В семь, разбитые, мы уселись в кабине джипа. Лугаси включил радио и быстро проскочил выпуски новостей четырех разных станций, – ни в одном не упоминалось о факте кражи Стены в прошедшую ночь.
– Может, в интересах следствия запретили разглашать? – предположил я. – Цензура.
– Что, и «Голосу Каира»? И Би-Би-Си?
Я пожал плечами.
– Ладно, – продолжил Давид. – Мой покойный отец всегда говорил: «Мужчина должен быть уверен в себе и никогда не тревожиться, кроме того случая, когда слышит сирену приближающейся полицейской машины.» Теперь и мы поспим.
Мы задремали друг у друга на плече и три часа проспали беспокойным сном.
В 10:30 утра нас разбудил стук в стекло кабины. Это был служащий муниципалитета. Лугаси опустил стекло.
– Вы подрядчик? – служащий неуверенно почесал в затылке.
– Я.
– Что это здесь такое?
– Стена Мира. В память о Ицхаке Рабине.
– А-а, – протянул чиновник. – Что-то знакомое, эта стена.
– Такая же есть в Иерусалиме.
– А, то-то я смотрю… Моя жена из Иерусалима.
Давид подозвал одного из рабочих и попросил принести кофе. Служащий уселся с нами, пил кофе и рассказывал, сколько он зарабатывает. Когда он ушел, мы снова включили радио: по-прежнему ни слова о том, что Стена исчезла со своего места.
Лугаси вышел из машины и потянулся. Потом сказал:
– Странно, да?
– Поедем посмотрим, – предложил я.
Он взглянул на хлопотавших рабочих:
– Ладно, давай умоемся и покатим.
***
Мы приехали в Иерусалим в 12 часов дня. Припарковали автомобиль недалеко от того места, где когда-то стояла Стена, и осторожно приблизились. У нас в головах проносились десятки разных вариантов развития событий, но ни один из них даже не приблизился к тому, что мы увидели: все шло как обычно.
Молящиеся молились: мужчины слева, женщины справа.
Полицейские, как обычно, патрулировали по площади.
Туристы с картонными кипами на головах, как всегда, фотографировались.
Единственно странно было то, что Стена отсутствовала. Мы подошли. На своем постоянном месте стоял полицейский, который предложил нам надеть черные кипы.
– Скажите, – обратился к нему Давид, – а где же Стена?
– На реставрации.
– А где на реставрации? Где ее реставрируют?
Полицейский пожал плечами:
– Спросите главного раввина Стены. Это он сказал. Так вы проходите или нет?
Мы прошли.
Большая группа хасидов молилась с тщательным усердием, но их попытки засунуть записки в сухую землю холма не имели успеха. Они то и дело бросали по сторонам растерянные взгляды, но в целом было видно, что то объяснение, которое дал им главный рав Стены, устраивает их. Мы оставили площадь перед бывшей Стеной и отправились поесть в близлежащий маленький ресторанчик, известный Лугаси.
Давид занимался хумусом и пил кофе. Его лицо было задумчиво. Закончив есть, он достал свой мобильный телефон.
– Здравствуйте, – начал он, когда ему ответили. – Это контора главного раввина Стены? Я хочу кое-что спросить. Я сейчас был у Стены, но там пусто.
– Не может быть, – отвечала секретарша. – Рав находится на месте с самого утра.
– Да не рав, – продолжал Лугаси. – Стены нет.
– А, так она в ремонте. – Да что вы говорите, и кто же ремонтирует?
– Муниципалитет, – отвечала девушка. – Я не знаю точно, но утром рав разговаривал с солдатами пограничной стражи. Они рассказали, что камни увезли для реставрации, особый проект.
– Пограничная стража? Это что, тот парень-друз на пропускном пункте, с ним разговаривали?
– Да, да, – ответила служащая. Она начинала терять терпение. – Это специальный проект мэрии в честь трехтысячелетия Иерусалима.
– Спасибо, – сказал Лугаси и закрыл телефон. Мы взглянули друг на друга.
– Оп-па, мы их сделали, – сказал он. – Похоже, что на следующей неделе я смогу увезти и сейфы Национального банка.
***
Весь тот день и следующую ночь мы работали как сумасшедшие вместе со строителями и перед рассветом, в конце второй смены румын, все было закончено. Мы стояли на мелководье, подвернув до колен брюки, и смотрели на новую Стену. Она была великолепна.
– Самое священное место для еврейского народа, – произнес Лугаси. В его глазах стояли слезы.
– Сад Независимости?
– Не шути так.
Он рассчитался с рабочими, которые загрузились в автобус и уехали. А мы продолжали стоять в воде, любуясь делом рук своих. Спустя несколько минут мы почувствовали голод и только тут вспомнили, что почти сутки ничего не ели после того хумуса в Иерусалиме. Мы пошли в кафе «Регата», заняли столик у окна и сидели молча, глядя наружу.
– Храмовая гора в наших руках, – сказал Лугаси.
***
Сначала все шло гладко. Публика на пляже, хотя и выражала некоторое удивление, но никакая стена на свете не могла помешать ей купаться и загорать. А вот туристы, наоборот, дико возбудились. Более всех учудил один богатый американец из Чикаго, Джо Ривлин, председатель совета директоров и владелец компании «Ривлин и Ривлин, пуговицы и застежки», который прямо из гостиницы послал мэру приветственную телеграмму и приложил чек на сто тысяч долларов. Текст был таков: «Блестящая идея для развития туризма в Тель-Авиве и Израиле в целом. Если бы правительство США обладало Вашим мужеством, нам бы не нужно было ездить до парковки у Великого каньона, чтобы увидеть Великий каньон».
Религиозные в Тель-Авиве приняли новую стену со смешанным чувством, но вскоре привыкли. Во-первых, никто открыто не признал, что это та самая Стена, ведь главный раввин Стены до сих пор был уверен, что оригинал на реставрации. Во-вторых, даже если это действительно та самая Стена, то ничего страшного в том, что она несколько лет побудет в Тель-Авиве. Со всех концов Израиля начали прибывать верующие, которые заявляли, что новое местоположение Стены не только более удобное, но и гораздо более безопасное, если принять во внимание напряженную обстановку в Старом городе Иерусалима, сохраняющуюся вот уже несколько лет.
Но самое удивительное, что не изменилась атмосфера святости возле Стены, несмотря на опасное соседство между молящимися ортодоксами и загорающими красотками на пляже. Первые стояли лицом к Стене, а вторые лежали лицом к морю, но все встречались в автобусах пятого маршрута, который был усилен пятьюдесятью новыми машинами. Даже гомосексуалисты, собиравшиеся в Саду Независимости, в конце концов, привыкли к соседству со Стеной. Многие из них, как сообщил представитель партии «Мерец» в городском совете, происходили из семей, где соблюдали традицию, и нынешняя близость Стены на удивление положительно повлияла на сексуальную ориентацию этих неформалов.
Трудности начались, когда мэр понял, что попало ему в руки. Первые дни он пребывал в шоке, выбрасывая в корзину для бумаг все приходившие по факсу сообщения на эту тему и увольняя любого, кто осмеливался сказать, что Стена теперь находится под его юрисдикцией. По прошествии недели глава города решил, наконец, приехать на место и посмотреть, что же там происходит. И когда убедился, что народ, – черт бы его побрал! – как всегда прав, начались проблемы.
Прежде всего, мэр провозгласил, что отныне Стена будет называться Стеной царей Израилевых, – это должно было компенсировать переименование Площади царей Израилевых в Площадь Рабина. Второе, что он сделал, это пригласил Яакова Агама раскрасить Стену фосфоресцирующими красками с изменяющимся цветом.
– Яаков Агам, – заявил отец города на пресс-конференции, которая состоялась на берегу моря и передавалась в прямом эфире на всю страну, – это художник международного уровня, который в своем искусстве сочетает кинетику и еврейство, и сделает Стену явлением следующего тысячелетия!
Затем прибыла команда техников со специальной звукоусиливающей аппаратурой, которая была установлена с двух сторон Стены, и непрерывно, 24 часа в сутки начали передавать объявления от имени мэрии и исполнять израильскую музыку.
Не прошло и дня, как 2-й канал телевидения объявил о предстоящем начале серии выступлений певцов и музыкальных групп, которые будут идти в прямом эфире под общим названием «Стенорок». Концерты будут проходить на новейшей вращающейся сцене, которую срочно приобрели в Германии и установили у Стены. Ведущим будет Дуду Топаз, а Дуду Дотан будет рассказывать анекдоты. А Дуду Шмулевич – председатель профсоюза электриков – заявил, что если до начала проекта с ними не будет достигнуто трудовое соглашение, то они оставят все побережье без света.
В те дни Лугаси мне не звонил. Он не выдержал, когда у Стены было проведено первенство Цахал по скалолазанию, и десятки пехотинцев карабкались по ней на веревках. Давид позвонил в тот день в четыре после обеда.
– Слышал? – спросил он убитым голосом.
– Это еще что, – ответил я. – Газета «Тель-Авив» готовит чемпионат по сквошу на пляже, догадываешься, в какую стену они будут колотить?
– Через час – перед «Хилтоном», – не отвечая, приказал Лугаси и положил трубку.
Я предполагал, что он придет в удрученном настроении, но чтобы настолько…
Подходя, я увидел Давида издали – понурившись, он стоял рядом с киоском на пляже и курил. Впервые с того дня, как Стена была перевезена из Иерусалима, мы с Лугаси приближались к ней. И то, что предстало перед нашим взором, было очень нехорошо.
Поверху по всей ширине Стены было установлено мерцающее электронное табло со словами «Западная Стена при поддержке «Едиот ахронот» и «Исракарт». Немного ниже в стиле граффити большими буквами было написано «Авив Гефен, Господь Бог».
Давид выглядел ничем не лучше своей Стены: у него были воспаленные красные глаза, он судорожно затягивался сигаретой.
– Что будем делать? – спросил я. – Может, люди успокоятся, это же для них в новинку. Дай им время.
Он кивнул. Мы подошли к маленькой будке возле полицейского заграждения, разделявшего загоравших и молившихся. Пожилой служащий в розовой униформе с эмблемой Стены на фоне моря выдал нам по кипе. Кипа тоже была розовая с такой же эмблемой и надписью «Закат у Стены – незабываемо!»
Мы прошли за барьер.
– Минутку, минутку! – закричал нам вдруг служащий с русским акцентом.
– В чем дело? – обернулись мы к нему.
– За вход – пятьдесят шекелей, пожалуйста.
Мы с Давидом молча переглянулись.
– Вечером – в десять, – процедил он. – Будь готов, я за тобой заеду.
***
В ту же ночь мы вернули Стену в Иерусалим, управившись за восемь часов напряженной работы. На этот раз обе бригады – румыны и арабы – работали одновременно, и еще до восхода солнца Стена была на своем обычном месте.
Лугаси стоял и смотрел на свою Стену.
– Вот и попытались… – проговорил он и смахнул слезу в уголке глаза.
Рабочие уже сидели в автобусах, готовые отъезжать. Пустые грузовики один за другим оставляли площадь перед Стеной. Мы стояли в молчании, как вдруг сзади послышалось деликатное покашливание. Обернувшись, мы увидели раввина Стены.
У него были красные воспаленные глаза, волосы немного всклокочены, и вообще он выглядел так, словно за одну неделю постарел на сто лет.
– А что, евреи, реставрация закончилась?
– Закончилась, – вежливо ответил ему Лугаси. Он смотрел на этого старого человека, и огромная необъяснимая печаль охватила его.
– И… Все в порядке?
– Все в абсолютном порядке, глубокоуважаемый рав. Мы установили винты для крепления, оштукатурили, где надо – Стена как новенькая. Спокойно простоит еще три тысячи лет.
– Слава Богу, слава Богу! – рав глубоко вздохнул и умолк. Помолчав, он проговорил:
– Хорошее дело, молодой человек. Только скажите там, в муниципалитете, что я прошу, чтобы в следующий раз меня заранее известили о таком деле. Фештейст?
– Следующего раза не будет, – отвечал Давид. – Если я еще раз возьму, – мамой клянусь! – не верну.
Перевод Александра Крюкова