МАЯК, КОТОРОГО НЕ БЫЛО
Рыбак
На камнях сидел человек в шляпе и рыбачил. Странный человек. И удочка штука не военная. Из-за налётов англичан люди выходят в море с опаской и только с сетями. Нет, это не местный, решили дети из соседней деревни и побежали купаться к старой таможне. Он и не итальянец, уверяла Клаудиа, но эти девчонки всегда думают, что умнее всех.
Солнце уже далеко за спиной, мужчина оглянулся и спустил штанины, подвёрнутые днём, чтобы солнце ласкало костлявые колени. Из-за мыса показалась лодочка, в ней толстый синьор с трубкой в зубах помахал рыбаку и быстро подплыл к берегу.
— Добрый вечер, синьор. Надеюсь, не распугал вам рыбу?
— Здравствуйте. Я собираюсь уходить.
Толстяк выволок из лодки велосипед, втащил её на берег и перевернул вверх дном.
— Вы с того маяка?Я смотритель. Много наловили?
— Разве дело в несчастных рыбках? Моя жена даже не будет их готовить.
Смотритель подошёл к нему с улыбкой.
— Ну конечно. Кого я мог здесь встретить? Только философа. Человека в особом состоянии души. Буддисты медитируют, а немцы ловят рыбу.
— Я философ только когда надеваю вот эту шляпу. А вы философ по профессии.
— Вы стали философом, когда решили идти рыбачить.
— Я просто ищу покоя.
— Философ и есть ищущий покоя человек.
Хозяин тирольской шляпы с сосредоточенным лицом протянул руку:
— Приятно познакомиться, Генрих Шиллинг.
— Анджело Карлуччи. Друзья зовут меня Сухарь.
— Сухарь?
— Смешно? Я располнел после Эфиопской кампании, а до этого был стройным, женщины любовались моими лодыжками. Прибавил 30 килограмм, прозвище стало ещё забавней.
— Вы воевали в Африке?
— Нет. Тогда я был учителем, но каждое утро спрашивал детей: Дети! Чья теперь Эфипоия? Эфиопия наша, синьор учитель! — кричали малыши. Вот были времена…
— Один учитель становится смотрителем маяка, а другой — дуче нации. Вы фашист?
— Я не член партии
— Ничего не значит. Ваша должность имеет отношение к флоту.
— О да, когда я вижу в небе безнаказанных англичан, моё сердце сжимается от боли, но вот на горизонте итальянские крейсера, и в моей душе звучит марш!
Римлян храбростью живою,
Гвельфов верностью святою…
Немец отложил удочку и подхватил:
Данте светлою мечтою
Вновь наполнены сердца!*
— Браво, синьор. Я уже начал считать итальянцев нытиками. Ваша беда — сантименты с евреями. Этот ваш генерал Роатта нагло отговорил Муссолини выслать евреев из Греции в Польшу. Похоже на предательство.
Сухарь понимающе кивал. Возникла пауза. Вода гладкая-гладкая, поплавок замер, превратившись в маленький маячок, сообщавший рыбам об опасности. Анджело выбил трубку.
— Вы ведь в отпуске, герр Шиллинг? И женаты на синьоре Галлизи из нашей деревни.
— Какая осведомлённость!
— В наших краях новости висят в воздухе.
— Интересно. Скажите, Анджело, а нельзя ли взглянуть на ваш маяк?
— Вполне. Можем встретиться здесь завтра, в это же время.
Карлуччи взобрался на велосипед и двинулся в гору. Подъём давался тяжело, он взмок и вскоре пошёл пешком. На холме остановился и посмотрел на бухту. У старой таможни ныряли дети. Немца не было видно, но он существовал там, за деревьями. Как она могла выйти замуж за эсэсовца? Он совсем расстроился.
Инвалид
Кислая физиономия Анджело не радовала прохожих. Лишь одноногий Фелиппе решился окликнуть его.
— Эй, Сухарь, стой, ты чего? Есть сигарета? Я видел Софию с дурачком Джулио. Представь, он скандалил с синьорой Джиной из-за молока, там был Энцо и ничего не сказал. Он ходит с ружьём и молчит. Боится открыть рот, потому что пристрелит кого-то, если поссорится. А Джулия отпустила Клаудию с мальчишками купаться, ты видел их?
— Да. У меня нет сигарет, хочешь табак?
— Ты не покуришь со мной? Признайся, что начал курить трубку, чтобы не угощать меня сигаретами. Одичал на чёртовом маяке со своими книжками. Какие корабли сегодня видел? «Кадорна» проходил?
— Давай кисет.
— Да что с тобой, остановись! Мне обидно, друг. Ты сам не свой Идём к Лукко, выпьем, расскажешь, как король подарил тебе часы.
— Я пошёл.
— Говорят, приехал Луиджи, брат Гвидо. Он держит на ферме двух евреев. Вот же бесплатные батраки. В прошлый раз напился и орал, что ему плевать на лысого дурака, а если кто его сдаст, он отрежет ему яйца.
Анджело засмеялся и пошёл дальше. До бакалеи рукой подать. Только бы никого не встретить.
На обратном пути, уже с полными сумками, он увидел Фелиппе с бутылкой на развалинах усадьбы. Прислонил велосипед к камням, сел рядом. Одноногий протянул бутылку. Долго цедил сладкое вино синьоры Джины, достал сыра, закусили. В клубах пыли промчался чёрный автомобиль. Фелиппе нахмурился:
— Знаешь, кто это?
— «Адлер” 1939 года.
— Это муж Дзеты Галлизи. Важный эсэсовец. Вежливый всегда такой… Давай выпьем.
Бутылка опустела. Карлуччи подбирал камешки и бросал их об стену.
— Господь всемогущий! Когда я узнал, что она вышла за фрица, мне показалось, что меня самого поимели. Куда лысый швырнул Италию?! Отвечай! Это ты кричал, что Муссолини — наш шанс! Ты засранец, Анджело.
— Ну что ты кричишь? Зря он связался с колбасниками.
— Почему англичане бомбят нас, а не Испанию?
— Потому что Франко военный и знает цену войнам. Он ни на русских, ни на французов не нападал.
— Он генерал! А нами правит капрал. Немцами ефрейтор. Школьный учитель и писака в тухлой газетёнке не сделает Италию великой.
— Вино кончилось…
— А-а-а, давно не пил со стариком Фелиппе… У меня есть ещё.
Они хлебнули ещё и сидели тихо.
— Энцо сказал, что этот нацист, муж Дзеты, ездил в Тибет. Кант и Гегель не снимают похмелья, приятель, им нужны корни, а корней нет. Без войн духа не победить войны тела. А германский дух — в пиве.
-А наш в макаронах?
— Им не нравятся евреи, потому что евреи это корни. Одни корни, друг. Стволы срубили, но пока корни живы, ни одна свинья не приживётся на земле. Им нужно во что-то верить, кроме дебила-фюрера.
— Откуда Энцо знает?
— Он дружит с отцом Гвидо, а отец Гвидо знает всё. У фрицев есть контора, где они наделяют смыслом своё существование.
— Анненербе…
— Вот, да. Хватило ума понять, что пиво и колбаса здесь не годятся. Скоро здесь будут русские и англичане.
— Русские зальют пиво водкой и колбасу вставят в пряники. Получится хот-дог, и все призы возьмут американцы.
— Кто получится?
— Такая сарделька в булке. Все американцы едят сардельки в булках. Ладно, Фелиппе, я пошёл.
— Ещё есть вино.
— Сварю себе пасты.
— Почему ты меня не приглашаешь?
— Прости… Я оставлю тебе сыру.
— Ну и убирайся!
Карлуччи убрал трубку в карман и положил на камни свёрток. Солнце скрылось, тени заполнили развалины.
Маяк
Когда ему показалось, что он трезвый, Анджело, забрался на велосипед и покатил вниз, но на спуске не удержался и полетел в кусты шиповника. Исцарапанный, с колючками в волосах, выбрался на тропинку, сел по-турецки и засмеялся. Потом заплакал. Жизнь и любовь к солнцу в тирренских волнах, показались ему глупостью. Будто такая ерунда освобождает Б-га от ответственности за всё это дерьмо. Вытащил велосипед, продукты даже не вывалились. Он решил, что Господь всё ещё любит его и поехал дальше.
Маяк мигал зелёным глазом, стояла абсолютная тишина, больше огней в море не было. Живи он на берегу, давно бы спился. Лодка исчезла. Карлуччи походил по песку, и вскоре услышал смех.
— Анджело, это ты? — крикнули из мрака. И детский смех. Он опустился на камень. Лодка, полная жизни, причалила прямо перед ним.
— Ради Б-га, синьор, просим нас извинить. Дети так хотели покататься… Мы не отходили далеко, чтобы вы не потеряли нас.
Сухарь впервые лет за двадцать увидел Дзету.
— Ну что ты, дорогой, Анджело совсем не злится. Он всегда был застенчивый и добрый. Ади! Грета! Скорее сюда, поздоровайтесь с герром Анджи!
Мальчик лет шести и девочка чуть постарше стояли, взявшись за руки и глядели себе под ноги. Носик у девочки усыпан веснушками, она вовсе не похожа на мать.
— Ну!
— Guten tug.
- Они прекрасно понимают итальяниш, но говорить не хотят.
Карлуччи смотрел на неё, на детей, на Шиллинга и улыбался. Стеснялся разглядывать её. Дети раздражали, а нациста он боялся.
— Синьор Карлуччи, — немец поставил ногу на камень, — а нельзя ли нам посмотреть маяк прямо сейчас?
— Не выдумывай! — Дзета сдвинула шляпу ему на лоб. — Детям скоро спать.
— Leuchtturm! Wir wollen einen leuchtturm!** — Оживились малыши.
— Сейчас?
— Да, если можно. — Шиллинг обнял дочь.
— Если это не в тягость… — Улыбнулась Дзета.
Анджело полез за трубкой, но её нигде не было. Наверное, вылетела в кустах.
— Ч-чёрт… Простите… Я упал с велосипеда и, кажется, потерял трубку. Позволите сигарету?
— Конечно! Вы весь исцарапанный…
— Аrmada. — Прочитал итальянец на белой пачке. — Тут написано: fur den deutschen soldaten…
— А вы хотели, чтобы было fur den italianishe matrosen? — Засмеялся Шиллинг. Дзета смотрела на него и гладила светлые волосы сына.
Теперь он узнал её и готов был поклясться, что она стала ещё красивее. Взял сигарету и вернул пачку.
— Нет, что вы, оставьте себе, до утра вам хватит, а у меня есть ещё.
— До утра?
— Ну да. У вас есть ещё трубка?
— Нет. Спасибо. А в каком вы звании, герр Шиллинг?
— Гауптштурмфюрер.
— О-о! Звучит, как музыка Вагнера. Это капитан?
— Премьер-капитан, по-вашему.
Анджело вытянулся и воскликнул:
— Экскурсию на маяк в составе семьи гауптштурмфюрера СС герра Шиллинга считаю открытой! В связи с малым тоннажем моего судна транспортировка будет проведена в два рейса. Очерёдность выбирайте сами.
Дети засмеялись, Дзета захлопала в ладоши. Будь здесь Фелиппе, заподозрил бы неладное. Но так сошло за простую буффонаду.
— Кто поплывёт первым?
— Сначала мы с вами и Ади, это будет мужской бросок на маяк. Затем я вернусь за женщинами.
У старой пинии дремал чёрный «Адлер», который Карлуччи cразу не заметил. Дзета направилась к машине, а Сухарь и Шиллинг с сыном взяли курс на маяк. Маленькая Грета стояла и глядела им вслед. Отец что-то крикнул ей, она недовольно дёрнула плечиками.
— Что такое? — спросил Карлуччи.
— Расхотела ехать. Девочки это обычные женщины маленького роста.
— Да уж. У моей жены дочь от первого мужа.
— Вы женаты?
— Не живём вместе.
— Развод вам, конечно, не дадут?
— Мы и не хотим.
— Вот отличие германского пути! Вы, итальянцы, религиозны, а средневековый бред не даёт проявить арийскую мощь.
— Разве вы не ищите вдохновения в прошлом?
— Здоровая языческая традиция. А у вас — еврейские народные сказки.
— Не буду спорить.
Маяк возвышался над ними белым великаном. Анджело перестал грести.
— Красиво как… — Сказал немец.
— Повезло, что море сегодня спокойное. Зимой я неделями не схожу на берег.
— Вы же расскажете нам об устройстве сигнала, интервалах и линзах Френеля?
Карлуччи с улыбкой закивал и налёг на вёсла.
— Тут была отмель. Ещё до Гарибальди навезли эти глыбы и построили маяк.
Из огромного камня торчал ржавый кнехт. Анджело закрепил конец и помог мальчику выбраться из лодки.
– Хорошо, — сказал немец, — мы с Дзетой скоро вернёмся.
Он сиял от счастья, будто обрёл смысл жизни на маяке и вскоре скрылся в темноте. Карлуччи стоял и раздумывал.
— Знаешь, что, приятель? — сказал он наконец. — Ты подожди здесь, я приготовлю маленький сюрприз и сразу вернусь.
Не дождался ответа и пошёл к двери в каменном строении, из которого торчала башня маяка. Малыш дрожал от холода, но Сухарь вернулся довольно быстро.
— Ничего, согреешься. Я уже слышу лодку.
Тишина, воцарившаяся было посреди моря, вскоре была разрушена возвращением немца с семьёй. Анджело взял вёсла и повёл гостей внутрь.
— Прошу, синьоры, в уединённое жилище философа.
СХВАТКА
— Вот моя вилла, располагайтесь. Для вас я включил генератор. А вас, герр капитан, прошу подняться на смотровую площадку.
— Замечательно. Дзета, приготовь нашу маленькую трапезу, дети помогут тебе.
Гауптштурмфюрер устремился вслед за ним по винтовой лестнице. Они остановились перед дверью наверху. Анджело пропустил его вперёд. Немец сделал шаг, толкнул дверь, но тут же получил удар канистрой по голове. Потом ещё и ещё. Обмяк, упал на ступеньки, а итальянец изо всех сил держал его за шиворот, чтобы не скатился вниз. Поставил канистру на полку и втащил гостя в небольшое рабочее помещение.
— Мойш! — тихо позвал он. — Иди сюда скорей.
Появился высокий человек в кепке.
— Что это, Анджи?
— Тс-с-с! Где шнурки? Давай, вяжи его.
— Дьявол…
— Давай быстрее!
Грузный Сухарь, кряхтя, запихал в рот Шиллингу тряпку и обыскал его.
— Вот, держи. — передал высокому небольшой пистолет. Тот взял его и вертел в руках, совершенно растерянный. Но помог перевернуть гостя на живот и связал ему руки. Шиллинг мычал, но в себя ещё не пришёл, на затылок стекала струйка крови.
— Готов нацист. Подожди… Двери, чёрт!
Осторожно спустился к нижней двери, прислушался, задвинул засов. Вернулся, сел на стул, закурил. Его приятель с ужасом разглядывал пистолет.
— Красивый…, — сказал он, — написано: «маузер».
— Не будь ребёнком. Всё, слава Богу. Глянь на фрица. Специально для тебя пригласил. Ты же мечтал прикончить какого-нибудь нациста.
— Я не понимаю… Зачем ты его приволок? Да ещё не одного…
— Семейство случайно прибилось, приятель. Но разве не чудо, что мечты сбываются? Помнишь, ты говорил, что своими руками бы душил и смотрел в выпученные глаза подонка, пока не прекратит дрыгать ногами. А потом заснул бы без снотворного.
— Я не знаю… Не так всё как-то… Он беззащитный… А внизу…
— Хочешь, я развяжу его, выдам пистолет, и вы устроите дуэль прямо на балконе? Как в Голливуде. Луна, звёзды в сумраке, море шепчет тихо: плачь. Две фигуры на вершине. Один нажимает курок… Осечка! Другой…
Мойше впервые удыбнулся.
— Хороший сценарий? Его купил бы Чарли Чаплин.
Анджело потушил сигарету сапогом и вынул нож. Перевернул немца на спину и помахал лезвием перед носом.
— Всё, мой фюрер, приплыли! Как вам маяк? Ах, entschuldigung. Сейчас я вытащу кляп, и мы с Мойше с удовольствием послушаем о судьбах Италии. Но рассказывать ты будешь только нам, если нас услышит кто-то ещё, я перережу тебе горло, а потом спущусь вниз и прикончу твоих маленьких поросят. Ты понял? Малейший шум, и сегодня у рыб будет шикарный пир.
Шиллинг перестал мычать и кивнул. Анджело вынул тряпку из его рта.
— Вот, познакомься, это мой друг Мойше. Этот еврей давно прячется здесь. Мойше, налей мне, пожалуйста, воды.
Лицо немца сделалось страшным. Мойше отвернулся, налил воды и протянул кружку Анджело.
— Что ты задумал? — прохрипел немец.
— Я очень хочу пристрелить тебя сам, но мой друг так мечтал избавить мир от какого-нибудь нациста… Из-за дурака Муссолини должен был отправиться в концлагерь, а ему с десятком других евреев предложили укрыться в монастыре. Но наш Мойша слишком религиозен, ему не подошёл монастырь. Один бенедиктинец привёл его ко мне и уговорил спрятать на время. Мне было обидно… Такая еврейская гордыня… Но я согласился. Монах пообещал, что в раю у меня будет такой же маяк. Мы сдружились, ночами слушали англичан. А Мойше мечтал прикончить какого-нибудь эсэсовца. И тут появился ты. Я сомневался, переживал. Но сам Господь захлопнул мышеловку. Никто же не уговаривал тебя.
— Что вам нужно? — весь красный, немец смотрел то на одного, то на другого.
— Всё случилось, как в пророчестве. А ты ещё с семейкой. С женщиной, которую я любил.
— Она говорила, что ты пялился на неё!
Анджело глубоко затянулся.
— Спасибо за сигареты.
— Откуда столько ненависти? Я ничего вам не сделал. Да вы рехнулись на своём маяке! Философы…
— О, сколько презрения! Да вы англичан больше уважаете, чем итальянцев.
Карлуччи взял кляп и засунул обратно в рот Шиллингу. Мойше стал ходить туда-сюда, накручивая на палец маленькие пейсы.
— На, покури, соберись. В Польше твоих братьев травят газом и сжигают. Детей. Женщин. Всех. Один католик поставлял газ в лагеря и увидел, что там творится. Дошло до Папы… Ты сними куртку. Оберни его башку и выстрели. Ты сможешь.
— Анджи, я не могу…
— Да это же не человек! Монстр!
Он тихо мяукнул, совсем как Борис Карлофф в фильме про Франкенштейна, но Мойше даже не улыбнулся.
— Хочешь, чтобы я убил его, а сам смешишь.
— Это и есть плод нацистской евгеники. Давай куртку, просто нажми на курок.
— Ты не уважаешь мои чувства…
— Какие чувства?! Это слюни труса! Король Давид, думаешь, крутил пейсы и ходил по комнате? Да он мечом шинковал сволочей, как кукурузу. Что с вами случилось? Живя среди нас, приняли близко к сердцу идею всеобщей любви?
До этого тихо лежавший немец перекатился к колонне со световым оборудованием, извиваясь, как кусок разрубленного змея.
— Ноги не связали!
Анджело вскочил, но тот уже освободился и кинулся на Мойше. Выбил пистолет, обхватил рукой шею и попятился к двери на площадку. Карлуччи подобрал пистолет и двинулся за ними.
— Отпусти его, ублюдок!
— Брось пистолет, я сверну ему шею!
Мойше стал вырываться, и они оба грохнулись на пол. Анджело прицелился и выстрелил. Но раздался крик его друга — пуля угодила ему в плечо.
— А-а-а-а! Ты попал в меня!
Их отвлёк гул пропеллера. Все подняли головы и увидели самолёт. Он летел так низко, что можно было разглядеть силуэт.
— Англичане. — Прошептал Мойше.
— «Винсент». Чёртовы Королевские ВВС.
— Убери пистолет, Карлуччи, — оживился немец, — твой друг ранен. Скоро здесь будут американцы. Отпусти меня, и вы сможете уйти на Сицилию.
Но тот лишь молча водил пистолетом, целясь в голову Шиллигу.
— Ты не знаешь, скоро начнётся высадка союзников. Я вообще не понимаю, как уцелел ваш маяк. Почему они бомбили Ватикан, а навигационный объект оставили в покое?
— Ватикан бомбили англичане. Рузвельт не допустил бы.
— Идиот! Если в «либерейторе» сидит один католик-стрелок, это остановит их?
— Хватит вам, — сказал Мойше, — у меня плечо прострелено.
— А ты ведь не мог его прикончить. Тебе же никто не предлагал.
— А-а-а-а-а! — Мойше вдруг взревел, как дикий зверь, прижал спиной немца к стене и стал подниматься с ним, как со штангой. Карлуччи выстрелил. Будто не замечая этого, Мойше сбросил с себя немца, и тот повис на леерах, как пустой мешок. Сухарь подбежал к нему, приподнял за ноги и сбросил вниз. Гауптштурмфюрер летел, раскинув руки, как огромная подстреленная птица. Какое-то время его страшный крик стоял в ночи.
Мойше сполз на пол, закрыл глаза и тихо стонал. Самолёт сделал круг над маяком и ушёл в ночь. Внизу кто-то кричал и колотил в дверь.
-Твою мать. Ты сделал это.
— Это ты его укокошил.
— Ты сбросил его с себя.
— Там стучатся.
— Покажи, куда я попал.
— Ч-чёрт…
— Внизу аптечка и морфий.
— Кто там?
— Жена его.
— Зачем притащил?
— Их нельзя отпускать.
— И что?
— Надо закончить.
— Ты рехнулся.
— Самое трудное мы сделали.
— Прекрати.
— Ддзета… Я любил её… А она вышла замуж за нациста и родила двух арийцев.
— Ты же не собираешься…
— Хотел попросить тебя. Но ты на ногах не стоишь.
— Дай сигарету.
— Лови.
— Одной рукой не поймаю.
Сухарь подполз к нему, вставил сигарету в рот и поджёг.
— Откуда у тебя сигареты? Armada… Для немецких солдат… Это его? Где твоя трубка?
— Потерял. Упал с велосипеда.
— Гсподи, у тебя всё лицо исцарапано.
Карлуччи встал, облокотился на перила и смотрел на море.
— Анджело.
— А?
— Почему нас не разбомбили?
— Не знаю. Может, нас просто нет. И маяка никакого нет.
— Вряд ли. Как ты умудрился… потерять трубку… Эти крики внизу.
— Я знал, что долго курить её не смогу. В сигаретах есть что-то такое. Оно не отпускает тебя. Держишься, держишься, а потом падаешь с велосипеда и всё.
— Что будем делать?
— Не знаю. Живыми они не уйдут.
КОНЕЦ
*Giovinezza (Юность) – Гимн Национальной Фашистской Партии. Перевод Я. Семченкова
** Leuchtturm! Wir wollen einen leuchtturm! — Маяк! Хотим Маяк!
*** entschuldigung — Извините.
[gs-fb-comments]