К столетию Бориса Алексеевича Чичибабина (1923-1994)
Он родился 9 января 1923 года (по новому стилю) в украинском городе Кременчуге. И всю жизнь прожил в Украине (в Чугуеве и Харькове), не считая военного времени и пяти лет лагерей (1946-1951). В лагерь он попал, конечно, за стихи. Лагерная пятилетка лишила его двух возможностей: закончить учёбу в харьковском университете и законным образом, т.е. браком, завершить свой роман с Марленой Рахлиной, также будущей поэтессой. По выходе из лагеря (ещё при живом Сталине) Борис Чичибабин (далее Б.Ч.) вынужден был выучиться какому-нибудь ремеслу, чтобы прокормиться. Он стал бухгалтером, в каковом качестве поступил на службу в трамвайно-троллейбусное управление Харькова.
Началом серьёзной поэтической работы Б.Ч. считал год 1946-й, когда сочинил стихотворение «Красные помидоры»; так его прозвали читатели, а сам автор оставил без заголовка, но с ныне широко известным, дважды повторенным двустишьем «Красные помидоры/ кушайте без меня». Любопытно, что в том же 1946-м было создано ещё одно сильное стихотворение — «Еврейскому народу», с мощной концовкой, которая при первом чтении потрясла меня тремя последними двустишьями:
Не родись я Русью, не зовись я Борькой,
Не водись я с грустью золотой и горькой,
Не ночуй в канавах, счастьем обуянный,
Не войди я навек частью безымянной
В русские трясины, в пажити и в реки,
Я б хотел быть сыном матери-еврейки.
К евреям у поэта всегда было особое отношение. Об этом свидетельствуют несколько более поздних стихотворений: с 11-го по 13-й «Сонетов любимой», «Памяти друга» (Ш. И. Шарова), «Галичу» (1974) и «Посмертная благодарность А. А. Галичу» (1988), а также «Дай вам Бог с корней до крон…» (1971) – прощание с российскими евреями, уезжающими в Израиль, и «Чуфут-Кале по-татарски значит Иудейская крепость» (1975).
Впрочем, не только к евреям. К русским, украинцам, татарам, армянам, прибалтам. Русским посвящено большое позднее (1992) стихотворение «Россия, будь!». Украинцам – «Лине Костенко» (1993, два стихотворения), татарам – маленькая поэма «Крымские прогулки» (1961), армянам – четыре «Псалма» (1982-1985) и проза «В сердце моём болит Армения» (1991), прибалтам – шесть стихотворений: «Таллинн» 1970), «Рига» (1972), «Бах в Домском соборе» (1972), «Улыбнись мне еле-еле…» (1972; ода посвящена прибалтийскому посёлку Саулкрасты), «Литва – впервые и навек» (1973), «Республикам Прибалтики» (1990). Особняком стоит стихотворение «С далёких звёзд моленьями отозван…» (1970), порождённое впечатлениями поэта от статуи Христа в литовском лесу. Вообще Б.Ч. был человеком без каких-либо национальных предрассудков.
И к животным он относился нежно и трепетно. Есть у него «траурное» стихотворение «На Жулькину смерть» (1964), с характерной строкой: «Прости меня, собачка, что я тебя не спас», и тогда же написанная великолепная ода «Верблюд» («Из всех скотов мне по сердцу верблюд…»), а позднее – «Ода воробью», концовка которой такова: «Поэты вымерли, как туры,/- и больше нет литературы». Но литература и в том числе поэзия по-прежнему существуют, чему подтверждение – последующий творческий путь самого Б.Ч.
Он прожил 71 год без 25 дней. Писать стихи начал в возрасте 6-7 лет (по воспоминаниям его младшей сестры – Лидии Алексеевны, которая сохранила /частично/ детский и юношеский архив брата). Однако сам поэт считал началом серьёзной поэтической работы – повторю это – год 1946-й, когда сочинилось стихотворение «Красные помидоры кушайте без меня…»
В своём анализе я опираюсь на итоговый сборник Б.Ч. «В стихах и прозе», вышедший в издательстве «Наука» (серия «Литературные памятники») в 2013 году, т. е. спустя девятнадцать лет после смерти поэта. Это издание подготовлено Л. С. Карась-Чичибабиной и Л. Г. Фризманом. Из него, в частности, отчётливо видно, что Б.Ч. писал не только оды, но и инвективы. «Кого-то держат в кандалах, как при Малюте.// Я только-только дотяну/ вот эту строчку,/ а кровь людская не одну/ зальёт сорочку./ <…>/ Какое пламя на плечах,/ с ним нету сладу,/ принять бы яду натощак,/ принять бы яду. // Как смертью руки сведены,/ как смертью – веки,/ так все живём на свете мы/ в двадцатом веке» («Живу на даче. Жизнь чудна…» (1966; а в двадцать первом?) В этом жанре потрясающи: «Проклятие Петру» (Великому, 1970), «Клянусь на знамени весёлом…» (1959; рефрен – «Не умер Сталин»; повторено шесть раз), «Крымские прогулки» (1961; концовка: «Когда ж ты родишься,/ в огне трепеща,/ новый Радищев –/ гнев и печаль?») и многие другие, вплоть до одного из самых поздних (1989) – «Скользим над бездной, в меру сил других толкая…»
Попытаюсь внятно разобрать второе стихотворение диптиха «Лине Костенко» (1993). В нём идёт речь о значении в поэзии национального фактора. «Городами древними славна/ Русь моя – Украйна,/ а другая русская страна/ растеклась бескрайно./ Ей земля у хаты не мила,/ канув дымной горсткой,-/ к шири страсть она переняла/ у орды монгольской». Это означает, что не стоит России так гордиться своими просторами – в ущерб Украине. А с другой стороны, что Русь соблазнилась Азией, т.е. задалась целью расширить свою и без того значительную территорию. Б.Ч. считает, что такой соблазн грешен: «…сколько помню, столько и молюсь:/ Господи, прости ей!» (Руси). Одно утешает: в этом (опять же слава Богу) «за царей ответ не понесут/ ни Толстой, ни Пушкин».
Здесь стоит отметить, что Пушкин поссорился с польским поэтом – своим прежним другом Адамом Мицкевичем: тот отнюдь не приветствовал аннексию Россией Восточной Польши, включая её столицу Варшаву. И другое: российским наместником Польши был Константин Романов, брат царствующего в России Александра Первого. Когда тот перешёл в мир иной, на царский трон должен был по старшинству пересесть Константин. Но тот отказался, а российская элита и, главное, войска опередили отказ, присягнув Константину. Хорошо известно, к чему это привело. Им приходилось повторить присягу, только уже другому претенденту на трон – Николаю, что показалось им западло. В итоге «вылупилось из гнезда» декабрьское восстание 1825 года, которое ничем хорошим не закончилось. Николай сделался императором, а декабристы… Пятерых повесили, остальных отправили – кого в ссылку, а кого и на каторгу. А ещё они едва ли не все были друзьями Пушкина. Спустя некоторое время он отправил им своё «Послание в Сибирь».
Далее следует центральная строфа стихотворения Б.Ч «Лине Костенко-2» (всего в нём 13 строф):
На одно я в мире обопрусь –
На родное слово,
Украина, Киевская Русь –
. Русскости основа!..
(Между прочим, опора на родное слово прокламируется и в ряде других стихотворений Б.Ч.)
Вот и значит, Лина, что на том,
Что на этом свете,
Мы один и тот же вспомним дом,
Материны дети.
…А сегодня русские и украинцы рассорились, уверив себя в том, что они – дети разных (и взаимно враждебных) матерей.
Эти слова Б.Ч. звучат особенно актуально на фоне нынешней агрессии России против Украины. Поэт считает, что за свою бескрайность Россия заплатила свободой, «грозным царством встала супротив/ самоё себя же». Утешение одно:
Но, коль позовёт на Страшный суд
Кроткий счёт кукушкин,
За царей ответ не понесут
Ни Толстой, ни Пушкин.
Поставив рядом Украину и Киевскую Русь, автор настаивает на тождественности этих понятий. Более того, он рискует утверждать, что они – дети одной матери, т.е. родные сёстры. Так это или не так, один Бог знает. Во всяком случае настоятельное утверждение Б.Ч., будто в едином доме русские и украинцы равны между собой («В доме том господствовать и клясть/ чуждо горней воле»), сегодняшним фактам, когда русские ведут против Украины агрессивную и захватническую войну, мало соответствует. По словам Путина, «Украину выдумал Владимир Ильич Ленин». Но кто выдумал поэта Лесю Украинку (1871-1913); она, кстати, в отличие от Путина, вышедшего из простонародья, – дворянка.
Короче говоря, Украина была¸ есть и, надеюсь, будет, хоть и изуродованная российскими ракетами.