Александр Кабанов

Судьбу копипастя

Когда-нибудь, возможно, если —
случайно этот файл сотру:
в нём бабушка спала на кресле,
поджав колени к животу.

В нём точно был херсон, таврида,
где ночь — темнее от костра,
а рядом спали: тётя лида,
чуть дальше — танечка, сестра.

Здесь жил барон, его убили
большевики, неся добро,
чтоб люди в туалет ходили —
семьёй — в помойное ведро.

Чтоб особняк, служивший домом
для четверых дворянских рыл,
назло физическим законам —
рабочим двери отворил.

Для новой эры многосложной,
где сковородка и тажин,
для громкой музыки тревожной
и для любви под скрип пружин.

Сотру и буду помнить где-то,
сгорая между двух огней,
как мир потрескивал от света —
во всей убогости своей.

Я признаю моё участье
в борьбе за родину труда,
но верю, что такое счастье —
не повторится никогда.

                   ***
Андрею Макаревичу
Давай, просыпайся скорей,
родное добро с кулаками:
воскрес макаревич андрей
и я пробудился с сурками.

Ну что там: приволье ворам,
ухмылка на каторжной роже,
убийство, разрушенный храм —
всё те же, мой милый, всё тоже.

Дымится гудок заводской,
как память о стиксе и лете,
и нас отпоют под москвой —
затем, похоронят в планшете.

Ну что там: инфекция, яд,
ковид, лихорадка эбола,
привитые женщины спят
с начальством обоего пола.

В каюту овальная дверь,
за ней — чернокожие боги
америки, кто им теперь —
целует озябшие ноги?

А где-то растёт кугуар,
купаясь в ночном листопаде,
с таинственным кодом-кьюар
в том месте, которое сзади.

И всё же, прекрасней земли —
не знают, судьбу копипастя:
мы поздно в бою полегли,
мы рано проснулись для счастья.

Руками ловили угрей,
и сердце о сердце стучалось,
скажи мне, апостол андрей
ты помнишь, как всё начиналось?

                     ***
Когда нас боги отражают —
в собаках, в кошках, в лошадях,
тогда нас бабы нарожают —
в окопах и на площадях.

Мы будем новые, живые,
и вспомним прошлые дела:
деревьев клетки стволовые
и всех животных — зеркала.

Как выбегали из-под тента —
в лес, что построен без гвоздя:
на запах секонд-хэппи-энда,
на вкус грибов и цвет дождя.

Когда мы были беглецами —
я, перед сном, тебя листал,
теперь мы стали мертвецами,
мы — файлы, сжатые в кристалл.

Избавлены от вечной спешки,
и с нами — босх иероним,
теперь мы знаем, люди — флешки:
мы этот мир — в себе храним.

Ну, а покуда: лёд и жженье,
песок небесный и вода,
и ты во мне, как утешенье:
зачем мне музыка тогда?

                    ***
Вот вырасту и стану первым —
во всех значительных вещах:
я был признателен консервам,
взрослел на ранних овощах.

Мечтал о звёздах под херсоном,
но парня встретила бахча —
в плаще с тяжелым капюшоном,
под руководством ильича.

И служба в армии по нервам
прошлась, с оглядкой на журфак,
и каждый был — немножко первым,
распространяя этот мрак.

Сквозь запах оружейной смазки,
сквозь беловежский геморрой —
я чудом выскочил из сказки,
как любознательный герой.

Чужими книгами запаслив,
меняя профиль на анфас:
и кем я — был, а был я — счастлив,
вот так, примерно, как сейчас.

Плетусь, по щиколотки в новом,
вдоль нескончаемой стены,
и голосую каждым словом —
за прекращение войны.

Деля сложенье вычитаньем,
смотрю и вижу прежний мрак,
и купол церкви, очертаньем,
похож на свёклу и буряк.

И улицы, в пучок моркови —
собрались с видом на закат,
здесь каждый вечер — вкуса крови,
такая вот петрушка, брат
.
Здесь ливень: то с рыбацкой сетью,
а то с авоськой держит путь,
и двадцать первому столетью
опять приходится свернуть —

Туда, где вьется теплотрасса
и окружает детский дом,
туда, где пушечное мясо —
живет в наборе борщевом.