Назови меня морем
идиоты держат идиотов за идиотов,
планомерно, вальяжно прогуливаясь по городу…
однокашник становится самым обычным ботом,
отпустив беззаботно болтаться густую бороду…
ты читаешь ленту — приходит леность, уходит лето,
и летят над твоей головой шрифтовыми стаями
восемнадцать постов на метр и все об этом:
«марафонец достигнет первым последней стадии»
выключай поскорее комп, прогуляйся к пляжу,
наблюдать, как одна за другой, наливаясь памятью,
серебристые волны плетутся в седую пряжу,
соревнуясь за место на жаркой песочной паперти.
ассорти из приезжих вовсю поглощает свет,
заедая самсой, запивая «мицным черниговским»,
на складной табуретке у пирса сидит поэт,
предлагая приезжим свою юморную книжицу…
упиваясь последним летним соленым днем,
заруби на носу, на подкорке, на веках вырежи —
этот город зациклен настолько, что лето в нем
повторится четырежды.
***
полковник спит — дела его ништяк:
стекает семя на имперский стяг
и тлеет недокуренный косяк,
окутывая дымом обнаженных…
на вымышленном фронте главный гость —
полковник спит, и битва — на авось…
и где-то спят дырявые насквозь
полковником оставленные жены
полковнику приснятся зеркала,
где на повестке старые дела
и вместо отражений только мгла —
лишь силуэт безликий, безучастный —
и следом незатейливый сюжет:
о мальчике, сбегающем чуть свет —
по насту ледяному без штиблет —
чтоб только с папой дома не встречаться
что мы — по сути — кроме темноты?
текстуры выворачивают стык,
и исчезает все, к чему привык —
и ничего не видно, кроме кода…
пусть за плечами невелик пробег —
полковник спит, не поднимая век,
ведь из-под них струится теплый снег
и дарит долгожданную свободу…
и вот уже по горлышко в воде
он вспомнит анекдоты о дожде,
которые одна из лошадей,
пыталась рассказать на переправе…
вчера — полковник, нынче — адмирал
захлебываясь, выхрипит: «аврал!»
и вроде бы никто не умирал,
но мы молчанье нарушать не вправе…
полковник спит, как минимум, сто лет
полковник спит, дела его — привет:
остов ковчега придавил скелет,
снуют повсюду золотые рыбки,
нехитрый завершая натюрморт.
и бьются — то о череп, то о борт,
как жены, что не делают аборт,
клонируя полковничьи ошибки.
30 шекелей
так, как ветер вздымает новые паруса,
так, как воздухом наполняется парашют —
он стремился ворваться в сказочный райский сад,
забывая о том, что сначала положен суд.
а когда над каналом свешивалась луна,
ему снился тот, кто однажды его спасет…
убиенных своих нашептывал имена,
забывая о том, что за это представят счет.
только утро всегда приносило такую муть,
что простить себя никаких не хватало сил…
день за днем проходил он тот же порочный путь,
забывая, о чем недавно еще просил.
день за днем, постигая суть своего стыда,
он скитался по миру, прячась от пустоты…
правда, даже самые мудрые города
забывали о нем, не успев от шагов остыть.
и когда, наконец, случился тот самый суд
и спаситель ему представил тот самый счет,
тридцать шекелей — знал он — точно его спасут
тридцать шекелей — это мелочь, Искариот.
***
расточитель покамест неподотчётен
и ручей не стремителен — быстротечен.
засыпая, надеется — время лечит,
пробуждается только от двух пощёчин
время лечит, но это ещё не точно,
все зависит — ты из какого теста?
расплывается докторский беглый почерк,
и цена подрастает за койкоместо
здесь микстуры похлеще больничной пищи,
принимай их цинично, как яд цикуты
в санитарных халатах скользят минуты
и наощупь все время кого-то ищут
перед сном, перед родиной, перед стойлом —
по одной упаковке, тропе, иконе
принимай их легко, принимай достойно
под короткое соло одной ладони
***
назови меня морем –
я волны оставлю в залог
приходи на меня посмотреть,
надышаться прохладой
назови меня морем
и мой неразборчивый слог
донесёт до тебя
позабытые ухом рулады
назови себя солнцем –
ведь это простая игра,
и пока мы играем в неё –
ничего не случится…
засыпать с Посейдоном,
проснуться в объятиях Ра
на немыслимой скорости
в мчащейся колеснице…
не посмев погрузить
в полусонное тело воды
свои жёлтые пальцы,
не веруя в силу заката,
на рассвете ты выйдешь,
оставив серебряный дым,
обожжённым осколком,
диктующим сроки и даты.
Ошеломительно образно и проникновенно, Влада!