На краю большого мира
***
Мы с тобой на кухне посидим,
сладко пахнет белый карантин.
Поглядим на пламя на плите,
фонари на дождевой воде.
Или хочешь – можно в дурака?
Или просто так – в руке рука?
Никуда не надо уезжать,
ты дурак, и я дурак опять.
***
Прошу прощения у ласточки
за дымный воздух над землей,
за всё, что было нам до лампочки,
когда мы жили здесь семьей.
Что лес спилили в пыль сосновую,
сгубили землю, дурачьё, –
за это всё нижайше снова я
прошу прощенья у неё.
***
Хрипит эта азбука, горло дерет,
набор ее ветхозаветен.
Эх, век мой, во весь окровавленный рот
повоем с тобою на ветер.
Но песней лица улыбается он,
где плачет дешёвая скрипка,
медали военные, аккордеон, –
и, знаешь, красива улыбка.
Ведь где еще так от щеки до щеки
займется морозом по коже,
чтоб млели подвыпившие мужики
от сисек шальной контролёрши.
Она наклоняется поздней порой
над лицами спящих товарок,
и молнии даже сродни шаровой
ее понтифийский фонарик.
***
На краю большого мира,
над страной
тихо шелестит квартира
тишиной.
И в сиянье мировое
мы плывем,
серый с белою трубою
съемный дом.
Из трубы на крыше льется
серый дым,
над тобой полоска солнца,
словно нимб.
И в глазах твоих зеленых –
острова.
Чижик-пыжик,
закружилась голова.