Дневник резервиста
День первый
День как день. Три операции, клиническая конференция. Обход. Лекция.
Вот только дождь идет. Пасмурно. Хотя дождь для Израиля – жизнь, но мне, мне что-то пасмурно. Предчувствие, что ли.
По дороге заехал в «супер». На обратном пути почему-то поставил машину не на улице у дома, как обычно, а на парковке во дворе. Как будто знал, что завтра на работу не ехать. Когда поднимался на свой третий этаж с тяжёлыми пакетами, писем в почтовом ящике вроде не было. Но что-то дёрнуло: «Проверь». Так и есть. Из ящика вынырнул небольшой бланк со знакомыми до боли атрибутами – Армия Обороны Израиля (ЦАХАЛ).
Положим, такое письмо для меня не в новинку. Я, как и многие в Израиле – резервист, по-здешнему милуимщик. И еще – я врач. Прочитал здесь же, у входа в подъезд: в течение 24 часов должен явиться к месту назначения.
Всё наготове: старая выцветшая зелёная форма без погон, армейская куртка, поношенные жёлтые ботинки на шнуровке. Вещмешок, что в Союзе называли «сидором».
День второй
Самый ранний автобус из Иерусалима в Беэр-Шеву от таханы мерказит (центральной автостанции) отходит в 5 утра. Все места заняты. Едут почти одни солдаты. Молодо-зелено. Из резервистов – только я. Старый зубр 32 лет отроду. Я один без оружия, без погон и лычек. На соседнем сиденье сладко посапывает голубоглазая блондинистая солдатка, ростом сантиметров на тридцать выше своей длинноствольной винтовки М-16. Рот чуть приоткрыт, между ровных белых зубов аппетитно проглядывает кончик розового языка. Длинные ресницы подрагивают. Впрочем, эта «кнопка» уже с нашивкой на рукаве и салатовым беретом батальона «Каракаль». Значит, не совсем уж и «зелень». Насмотрелся я на них за годы службы, на таких обманчиво-молоденьких. Это те еще диффчонки – «крутые» бойцы, с ними шутки плохи.
Армейская база, цель моего утреннего путешествия, находится минутах в пяти езды на такси от таханы мерказит Беэр-Шевы.
Доложился начальству. Оказывается, выступаем завтра. Поступил приказ до утра проверить и укомплектовать все необходимые причиндалы, медикаменты, инструмент. Хотя, всё здесь уже давно учтено и проверено, все стерильно и одноразово, но приказы не обсуждают.
День третий
Встали затемно…
Наш командир – подполковник, взял меня и еще двоих заместителей подразделения – майоров, в свой новенький джип «Субару-Форестер». «Фалафели» (аналоги российских звезд) у всех троих на погонах не потертые, значит только-только получили очередное звание.
– К Газе едем-то…
– Ночью на Сдерот ещё несколько «Касамов» просЫпалось. Когда же это кончится?
Командир:
– Вот завтра и кончится. Вернее, начнётся. Скоро будем на месте.
День четвёртый
За все годы службы такое я вижу впервые. Море боевой техники, танков. И солдаты, и командование – все в полевой форме. До сектора Газы – рукой подать. С раннего утра в небе барражируют самолеты и вертолеты. Земля периодически сотрясается от взрывов авиабомб. Над городом поднимается чёрный столб дыма.
Мой медпункт, возможно, самое тихое место в лагере. Я начал свой прием. По иронии судьбы первыми пациентами оказались арабы. Мне не привыкать лечить арабов, но сегодня… И потом, это не раненые и поражённые. Ближайшая арабская деревня упросила наше командование разрешить медицинский приём арабских жителей. Пациенты – все как один угрюмые, хмурые, но от израильской медицинской помощи не отказываются. С удовольствием принимают из моих рук бесплатные антибиотики и медикаменты. Женщины доверяют лечить своих детей.
Одна бедуинка принесла на руках маленькую голубоглазую девочку. Голубые глаза у бедуинов – редкость… Девочка страдает остеомиелитом, если его не лечить – потеряет ногу. Дал им направление в беэр-шевскую хирургию.
Так и трудился до вечера. По радио объявили, что ХАМАС обстреливает Беэр-Шеву и Ашдод. Есть раненые среди гражданского населения. Позвонил своему другу в больницу «Сорока» в Беэр-Шеве. Пока терпимо, настроение бодрое. Но готовятся к приёму с фронта наших солдат.
День пятый
В Газе по-прежнему рвутся бомбы. От них тоже с адским свистом взвиваются в небо белые столбы – на наши города летят «их» «Касамы» и русские «Грады».
Утром (герой, блин!) пошёл самовольно в арабскую деревню – проверить больного ребёнка. На обратном пути арабские детишки забросали меня камнями. Один из них попал-таки мне по кисти правой руки. Указательный палец распух и болит – теперь трудно будет работать.
Ави, наш командир, прослышал о моем «подвиге», вызвал и дал мне нахлобучку.
После обеда привезли двух солдат – у обоих легкие огнестрельные ранения. Обработал и отправил в больницу «Барзилай» в Ашкелоне.
Уже к вечеру наши разведчики доставили арабского мальчика лет 4-х «из сектора». Ребята делали вылазку в Газу, пытались захватить одного хамасовца. Тот передвигался с ребенком на руках, а когда скрылся в подъезде, то бросил его. Малыш упал и сломал ручку… Вот так они воюют. Иммобилизировал перелом и отправил мальца в «Сороку», не возвращать же обратно в сектор.
День шестой
Из Газы днём и ночью поднимается дымный столб, город окутан пылевым облаком. К границе подтянули наши танки – по моей прикидке не меньше танковой бригады. Когда больше сотни «Меркав» грохочут моторами и чадят своим чёрным дымом – наверное, даже кислородная палатка не спасёт. А чумазым танкистам хоть бы что – хохочут, шумят, рвутся в бой …
Работать трудно. Палец мой распух, посинел. Болит, анальгетики не помогают.
Звоню домой – жена плачет, дочь хнычет. Успокаиваю: «Да ладно вам, я не в Газе», – а сам надеваю бронежилет и каску. Именно туда мы и передислоцируемся. А там по домам их снайперы засели.
В последний момент доставили пленную молодую арабку с простреленным плечом. Девка красивая необыкновенно. Выглядит испуганной. Вот такая вот «шахидка» – пыталась взорвать себя вблизи наших солдат. После долгих уговоров позволила-таки обработать рану. Не страшно – ранение навылет, до свадьбы заживёт. Спрашиваю её «киф халек?» (как дела-то?), а она в слёзы.
День седьмой
Всё-таки наши ребята – герои. Они переодеваются в арабские одежды и идут в город, переполненный вооруженными хамасовцами. Но те все время в гуще женщин и детей. Поодиночке вообще не ходят, в бой не ввязываются. Их боевики минируют жилые дома и школы, запрещают мирным гражданам и ученикам оттуда выходить. Сами же снаряжают в этих местах минометы и стреляют «Касамами» по нашим городам. Вот такая война …
Стало чуть легче дышать, дым и пыль частично осели. Но «Меркавы», проезжая, гремят и чадят. Колонны с гуманитарным грузом для Газы движутся непрерывным потоком. Десятки автоплатформ с амбулансами.
Сегодня принял одного раненого в живот бойца. Вольнонаёмный из России. Отправил его в тыл – говорят, не доехал…
Сказать по-честному, очень устал. Опух уже не палец, вся ладонь. Болит…
Объявили широкий призыв резервистов. Значит, операция все-таки вступит в третью фазу. Наверное, и меня скоро сменят…
День восьмой
На войне, как на войне. Наш танк выстрелил и попал в своих. Здесь это называют «дружественный огонь». Есть убитые, раненые. Много, много крови…
А «Касамы» от них всё летят и летят. Неправ был командир… Ави … Его ведь тоже нашёл хамасовский снайпер. Жить Ави , слава Б-гу, будет. Но служить – нет.
День девятый
Кстати, арабов я тоже продолжаю лечить. Один из них, старик, подарил мне свою палестинскую куфию. Неожиданно. Мой мирный трофей из Газы.
А завтра я уезжаю. Домой, в Иерусалим. Звонил в хирургию больницы «Шаарей Цедек», где прохожу обучение. Заведующий отделением веселым голосом сказал: «Аль тидаг (не волнуйся). Нерапе ат а-эцба шельха (вылечим мы твой палец)». А я и не волнуюсь. Я знаю. Он уже и сам стал проходить. Ура, я возвращаюсь домой.
День десятый
Снова автобус из Беэр-Шевы в Иерусалим. На этот раз – почти пустой. Только два офицера ШАБАСа и заплаканная женщина. Я прилег на задних сиденьях и… уснул. Впервые за последнюю неделю уснул. Крепко-крепко. И снился мне мальчишка-арабчонок со сломанной рукой. Он протягивал мне свою здоровую смуглую ручку и улыбался… И говорил голосом командира Ави: «Асита арбе ле арцейну (Ты сделал много для нашей страны). Соф-соф ие шалом (в конце концов наступит мир)» …
Три часа из жизни врача
«Опя-а-а-ть… мете-е-ль… и маются…» – мается будильник моего мобильника. Он как обычно пробудился раньше меня – ровно пять утра, взорвавшись модной некогда песенкой. Эти голоса веками нестареющей российской примадонны и ее дочери превратились в мой утренний «рефлекс Павлова»!
До работы в больнице еще целых четыре часа, но мне и вправду пора…
«Наша служба и опасна и трудна…» Сегодня я спешу, и поэтому весь утренний моцион – чистка зубов, бритьё и даже завтрак – по дороге, за рулем своей «Хонды». На все про все – максимум 20 минут – ровно столько ехать от моего дома до кампуса «Ар а-Цофим» Еврейского Университета.
Филигранно припарковавшись (иначе и быть не могло, как-никак мастер экстремального вождения) на служебной стоянке между джипом «Чероки» и потертым «Фольксваген – Пассатом», поднимаюсь к командиру на инструктаж.
Нашему Старику всего-то сорок три, но он – матерый волчище, если надо, даст сто очков вперёд каждому из нас, молодых и не очень. Впрочем, я тоже из тех, о ком можно сказать – «молодая была немолода». Хотя мне под тридцать, в нашей группе я самый опытный.
Старик даёт вводную. Мужичок он приземистый, квадратный, выглядит этаким незаметным киббуцником в своей мешковато сидящей рубашке с отворотами, в джинсах и поношенных кроссовках. Под рубашкой угадываются мощные, упругие мышцы. Движется Старик чуть бочком, бесшумно, чем-то напоминая рысь. И… невозможно зафиксировать его взгляд. Я о Старике знаю не много больше, чем кто-либо из моей группы. Главная аксиома – он гений стрельбы из всех видов стрелкового оружия. Он – Снайпер с большой буквы. Я, впрочем, тоже крут. Нет, без ложной скромности – и снайпер, и гений. Ну, может быть калибром чуть меньше, чем Старик, но гений. Правда.
– Задача стандартная, – монотонно бубнит командир. – С восьми до восьми сорока пяти утра – лекция Шарика в Университете. Рассредоточиваемся по точкам и прикрываем выход премьера из машины. И через 45 минут – наоборот – посадку в машину. Личная охрана и ШАБАК выполняют функции контроля внутри здания.
Ну да, стандартная задачка… Общеизвестно, что в университетах Израиля учится много арабских студентов и практически все они пропалестински настроены. Откуда нам знать, не взбредет ли кому из них надеть на себя пояс шахида?
Проводим рекогносцировку местности. Местность так местность…
Уж я-то за годы учёбы изучил каждый закоулок своей «альма матер».
Мне достается наблюдательный пункт в здании напротив – с полным обзором подъездов и подходов к лекционному корпусу Университета.
Располагаюсь с комфортом. Такое не каждый раз бывает. В комнате есть стулья, столы, даже маленький митбахон, кухонька, где можно сварить себе кофе и погрызть печенюшки или чипсы из пакета.
Время есть. Проверяю переговорное устройство и свою старушку-«Ремингтон», завариваю «кафе шахор». Вид из окна просто фантастический. Окрестности Иерусалима как на ладони, а дальше – змейка разделительной стены, дорога на Мертвое море. Еще дальше, у горизонта – само оно, море – в далекой дымке.
Но отвлекаться на лирику не стоит. Опускаю взгляд, внимательно прочесываю все подходы к зданию напротив. Пока ничего подозрительного. Парень с девушкой сидят на траве. У девушки на коленях серебристый лэптоп, что-то читает парню вслух. Чуть дальше другой парнишка болтает по мобильнику.
По дороге к стоянке машин проходит лысоватый мужчина с полотняным портфелем в руке. Садится в свой «Субару», отъезжает. Осматриваю окна угловых зданий. Справа на крыше должен быть Моше, слева – в третьем окне от угла – мой друг Ави.
Проверим связь.
– Ветка два, я ветка один, ответьте.
– Ветка один, слышу.
– Ветка три, слышишь меня?
– Я ветка три, слышу хорошо.
Рутина. Ребята из ШАБАКа проверяют окрестности. Ко времени подъезда премьера все должно быть «lege artis».
– Ветка один, я Ствол, как дела?
Старик на связи.– Все чисто.– Понял.
Все-таки странная штука жизнь. Я тут мирно прихлёбываю кофе, грызу чипсы. А через пятнадцать минут буду готов убить любого, кто покусится на Шариково тело… Правду сказать, именно на этой работе я пока ни разу не стрелял в человека. Просто случай не выпадал. Вот на второй Ливанской…
Я иногда думаю, что палец моей правой руки содержит маленький умный чип, который точно знает, когда нажать на спусковой крючок. У пальца – самостоятельное мышление. Но лучше всего он умеет нажимать на курок «Иерихо». Пистолет для меня вообще оружие интимное, он так желанно и плотно умещается в ладони, а приятная тяжесть сравнима, пожалуй, с тяжестью нежной девической груди.
И бац – без промаха…
Ладно, что-то задумался. Ноги в руки – и к окну.Снова – проверка связи. Снова – подходы к зданию.
Арабский студент уселся на ступеньки у входа. Вроде, читает. На шее повязана чёрно-белая кубиками куфия. О! Футболка на выпуск подозрительно топорщится.
– Ветка пять, проверь того студентика на ступеньках.
Нет, ложная тревога. Это у него мобильник на ремне. Все равно – удалить от объекта. Через две минуты подъедет лимузин …
Подъезжает. Черный, плавный, неприступный. Пуленепробиваемые стёкла затемнены. Парни из личной охраны прикрывают выход и передвижение Шарика. Все спокойно. Вошел.
– Я Ветка один. Объект в здании.
– Я Ствол. Внимание. Продолжаем работать, – голос Старика.
Это значит, что все 45 минут каждый из нас должен находиться в состоянии полной боевой готовности, наблюдая за своим сектором.
Остатки кофе остались остывать на подоконнике, Всё внимание на вход в здание. Правый угол – никого. Левый – чисто.
Из переговорного устройства звучит сообщение, что ко входу направляется машина депутата Кнессета, видного деятеля от оппозиции – «ястреба».
Его авто плавно подкатывает к лестнице. Вышедший из него толстяк с «молотовскими» усами энергично, почти бегом, вкатывается в Университет. За ним впритык следуют амбал в чёрном костюме, с переговорной спиралью, взбирающейся от воротника к уху.
– «Ястреб» в здании.
– Понял вас.
Вскоре из окон аудитории на третьем этаже раздается зычный голос толстяка и дружный студенческий смех. Вновь тишина. Шарик – тёртый калач, боевой генерал, лис, известный всему миру. Его толстяку слабо одолеть.
Осталось пять минут до окончания операции. Сколько же пар глаз, кроме моих, смотрят сейчас на этот маленький клочок земли? Тридцать? Пятьдесят? Сто? Старик, наверное, знает, но не скажет. Здесь работают несколько спецслужб, и наша же, при всем моём к ней почтении – вспомогательная. На крайний случай.
– Внимание. Выходит.
Оба «шарика» выходят из здания, о чем-то приветливо беседуя. Объект чуть задерживается, снисходительно, что ли, похлопывая собеседника по плечу. Садится в машину. Лимузин отъезжает, быстро скрываясь за поворотом.
– Отбой.
Всё, закончили. Есть еще пара минут, чтобы хлебнуть безнадежно остывший кофе, разобрать винтовку, уложить ее в футляр, а затем, спустившись, сдать оружие и переброситься парой фраз с ребятами и Стариком.
Вновь – за руль – и уже на работу.
Паркуюсь на подземной стоянке больницы. На входе сдаю пистолет в сейф секьюрити.
Створки большого бесшумного лифта раскрываются на седьмом этаже.
– Здравствуйте, доктор. Как вы себя чувствуете?
Эта пятидесятилетняя пациентка уже три дня подряд усердно караулит меня по утрам у входа в отделение. Влюбилась, что ли? Она прошла у нас операцию шунтирования, к сожалению, неудачно. Предстоит ещё одна, более сложная. Но она улыбается. Немудрено, ведь без ложной скромности, мой успех у женщин, преимущественно её возраста – просто ошеломляющ. Шучу. Кроме того, я женат…
– Спасибо, Шоши, все хорошо. Как у вас? Сегодня на операцию?
– Да, доктор, – женщина провожает меня взглядом до двери.
Начинается новый день.
В кардиохирургии я – молодой врач, как здесь говорят – митмахе, ординатор. Но никто из моих коллег, наверное, даже не подозревает, что я еще замкомандира подразделения снайперов, а значит – человек, отдающий приказы убивать…
[gs-fb-comments]