В этом огромном мире
События, о которых пойдет речь, произошли давно, и основательно забыты, хотя еще живет легенда о юном мальчике, искавшем своего отца. Искал он, кажется, на юге, в теплом краю. А может, это случилось в большой северной стране, что тянется от края до края географической карты, или среди высоких гор, где всегда лежит снег. Но, вполне возможно, это было в стране тропических лесов и мутных болот, в которых просыпаются спящие в иле крокодилы.
Сопереживание большим страданиям и великим радостям со временем теряет остроту. Зато мелочи надолго оседают в памяти. Например, птицы, взлетающие между деревьями в открытое ясное далекое небо. На небо вдруг набежали облака, за которыми скрылись птицы. Облака спускались все ниже, становясь густым туманом, в который погружались деревья и люди… Или наводнение, затопившее несколько деревень, которое увидел в детстве. Дул ветер, пузыри на волнах от сильного дождя поднимались вровень с крышами погибающих домов… Иногда вспоминаются любовные неудачи или пронзительный запах листьев из-под ног, мокрых, осенних, – очень давно.
Камни были влажными на ощупь и сохраняли прохладу даже в полуденную жару, уже более двух тысяч лет. Некогда они были частью стены в погребе, где стояли высокие амфоры с вином и зерном.
Марко, семи с небольшим лет от роду, достаточно высокий для своего возраста, с копной вьющихся темных волос, стоял на цыпочках в нише под землей, прижимаясь горячим лицом к камням. Из своего укрытия сквозь маленькую щелку он видел дом, где прошла его жизнь, соседний дом с узкой трещиной по фасаду, где жила учительница Роза, которая замечательно пела грустные песни, и даже ту часть площади, где находился киоск матушки Бенеш, в котором раньше продавались бесконечно вкусные миндальные пирожные, иногда с глазурью. На киоске сбоку висела половина рекламного плаката, призывавшего покупать макароны «Стелла», но киоск был закрыт, а на углу, где от площади отходила узкая улочка, возле огромного грузовика с включенным двигателем стояли двое мужчин в военной форме, с автоматами на шее. Один из них курил сигарету и пускал кольца дыма, глядя, как они растворялись в воздухе.
В центре площади рядом с одиноким фонарем, на котором уже долгое время висели связанные шнурками старые туфли с дырой в подошве, стояло несколько человек, почти все с небольшими чемоданами. Люди не двигались с места, лишь теснее жались друг к другу. Равнодушным желтком висело над головами солнце. На расстоянии люди казались Марко разноцветным большим пятном. Пятно покачивалось, люди переступали с ноги на ногу. Он узнал учительницу Розу по ярко-синей косынке на голове. Роза держала за руки двух маленьких детей.
«Откуда эти дети? У нее ведь нет своих детей…» – подумал Марко.
Несколько дней назад прошел короткий шумный дождь. Сквозь отверстие между камнями под землю проникла вода, поэтому Марко стоял на цыпочках в небольшой луже, от которой исходил гнилостный запах. Его ноги в сандалиях были в воде, но он, не отрываясь, смотрел на свой дом.
Большая комната, в которой жили папа, мама, сам Марко и мать папы, находилась на нижнем этаже. В комнате было небольшое окно, но оно выходило во внутренний дворик. Поэтому в комнате было обычно полутемно и сыро, и днем, и вечером, когда на небо веселой гурьбой выбегали сверкающие звезды. Но звезды обходили стороной двор, и увидеть, как они сияют над вечерней площадью перед домом, можно было только с лестничной площадки, где пахло тушеной капустой и старым бельем. В то утро Марко совсем уж собрался глянуть на площадь, где обычно гоняли мяч дети веселого сапожника Доменико, чинившего обувь всей округе, но вдруг за дверью послышались незнакомые тяжелые шаги. Мама схватила Марко за плечо и вытолкнула через черный ход со словами:
– Беги! Спрячься. Найди папу.
Никогда еще мама не выпускала его из дома без завтрака. «Если бы папа был дома, может, она бы так не волновалась», – подумал Марко, влезая в узкий ход своего подземного укрытия. И какие у мамы были твердые пальцы, когда она схватила его за плечо! Но папа ушел совсем рано, чтобы не попасть на глаза полиции, куда-то в другой район города за мостом, в надежде выручить денег за сапоги и мамино старое пальто.
В подземелье, где находилось укрытие, не проникали звуки. Марко лишь видел в узкий промежуток между древними камнями, как дверь их дома распахнулась, и на площадь вышла старая Мальвина с третьего этажа – очень высокая, худая, опираясь на палку. Как всегда, она двигалась левым боком вперед из-за детской травмы. Следом за ней вышла мама, толкая перед собой кресло-каталку с бабушкой, которая спала почти всегда, пока мама не принималась ее кормить; еще мама ее причесывала и по нескольку раз на дню выносила ночной горшок. Когда старушка просыпалась, она говорила с улыбкой при виде внука: «Здравствуй, мой мальчик!» – и подмигивала ему. Марко увидел, что на маме было ее парадное зеленое платье, к которому она обычно надевала бусы, похожие на сочные виноградины.
Последним из дома вышел незнакомый высокий мужчина в военной форме с автоматом на шее, который упирался в спину синьоры Ривы со второго этажа. Ее дочь Каролина пыталась отстать от матери. Мужчина подтолкнул ее дулом автомата – не сильно, но Каролина споткнулась на неровной мостовой, покачнулась и с трудом удержалась на ногах. Конвоир прошел вперед на несколько шагов, более не обращая на нее внимания. Каролина вдруг закричала, громко, отчаянно, и бросилась в сторону, надеясь добежать до края площади и уходящей от нее боковой улицы. Марко не мог слышать крик, лишь видел ее раскрытый рот – и от страха у него сжалось сердце. Военный, пускавший кольца дыма, прикуривая одну сигарету о другую, повернулся и дал короткую очередь в сторону Каролины, целясь ей в ноги. Марко видел дым у края ствола. Видимо, он попал, и Каролина рухнула навзничь лицом на камни.
Все произошло так быстро, что Рива даже не успела повернуться в сторону дочери. Она осела на месте оттого, что ноги перестали ее держать, и лежа, как-то боком поползла в сторону Каролины. Марко видел только ее спину и ноги, которыми она отталкивалась от неровных камней площади, но не слышал ни звука. Стрелявший направил автомат на людей, стоявших в центре площади. Они застыли без движения. Рива доползла до тела Каролины и прижалась к ней лицом. Затем она присела, подняла голову уже неживой дочери и положила себе на колени. На щеке Ривы остался ярко-красный след крови Каролины.
Автоматчик зажег новую сигарету.
Марко видел, как его мама подошла к Риве и склонилась над ней. Он сильно дрожал, думая, что Каролину, наверно, убили, раз у Ривы осталось на лице пятно крови дочери. Марко не понимал, за что стреляли в Каролину, и что будет с мамой, с бабушкой и другими людьми, которых пригнали на площадь. Больше всего ему хотелось побежать к маме, прижаться к ней, почувствовать ее родное тепло. Чтобы она погладила его по волосам и сказала:
– Ну, что ж ты испугался? Это просто сон. Сейчас пойдем домой, будем ждать папу с работы.
Но он знал, что это невозможно, ведь мама велела ему спрятаться и потом искать отца. И значит, это не сон. От отчаяния Марко присел на корточки, охватил голову руками и жалобно заплакал, без слез. Почувствовав, что ноги в воде, он передвинулся в сторону. Казалось, окружающий мир сузился в полной тишине до размера этой душной пещеры, некогда бывшей частью погреба в богатом доме.
Щелка между камнями пропускала мало света. Быть может, впервые в своей недолгой жизни он оказался совсем один в молчаливой пустоте своего укрытия, и оказалось, что это пронзительно страшно. Он боялся плакать громко, чтобы его никто не услышал. Но потекли слезы, все сильнее, теперь уже от жалости к себе.
Наверху, неподалеку от незаметного входа в узкий лаз, ведущий в пещеру, послышались голоса. Марко застыл, не шевелясь. От ужаса он даже боялся дышать, потому что собственное дыхание казалось ему оглушительным. Он вдруг почувствовал, что хочет писать, и нет сил сдерживаться. Горячая струйка потекла по ноге. Затем взволнованные голоса приблизились. Марко не понимал их, хотя и знал, что мужчина и женщина говорят на знакомом ему языке…
Голоса стихли. Он старался дышать тихо, из опасения, что прохожие вернутся. Потом решил вспомнить волшебные слова, которым его учил отец, утверждавший, что их повторение обязательно отведет все дурное, но для этого их надо повторять каждый день непременно. Но Марко не мог вспомнить ни единого слова, и от этого ему стало еще страшнее.
Марко опять приник к отверстию в стене. На площади оставался лишь один военный с автоматом, но не тот, что стрелял. Больше никого не было. Мамы тоже не было. И грузовика не было. Все окна, выходившие на площадь, были закрыты плотными шторами, чтобы не видеть лежащий в центре площади рядом с киоском белый прямоугольник простыни в темных пятнах. Марко понял, что под простыней Каролина – дочь Ривы, а саму Риву увели вместе с мамой, бабушкой и остальными. Он собрался снова плакать, но вспомнил, что мама велела идти искать папу. И еще он понял, что очень хочет есть.
Марко осторожно вылез из укрытия. Вылезать пришлось спиной вперед. Но, на удачу, улица оказалась пуста, и он пошел быстро, оставляя позади площадь с телом Каролины и свою прежнюю жизнь. Он не мог бежать, ведь мокрые штаны натирали ноги.
Было позднее утро обычного дня. Он оказался в незнакомом квартале, за мостом по другую сторону реки, но дома на улице были так похожи на дом, где жила его семья, что ему даже показалось, будто пахнет тушеной капустой. Марко узнавал желтые разводы от просочившейся дождевой воды, такую же скрипучую входную дверь и влажное разноцветное белье на веревках за окнами. Мимо него прошло несколько человек в рабочей одежде, но они были заняты своими делами и не обратили на него внимания. Проехала машина мусорщика, собиравшего мешки с мусором, выставленные с вечера на обочину. В небольшом дворе сидела под навесом молодая женщина и кормила ребенка грудью. Открытая грудь в синих прожилках показалась Марко огромной, и он отвернулся.
На стене висел знакомый ему рекламный плакат макарон «Стелла». Марко сглотнул слюну, чтобы заглушить голод, и решил поискать остановку трамвая, чтобы ехать искать папу где-нибудь в городе. Через два или три квартала улица стала шире и многолюднее. По обеим сторонам появились высокие здания, где размещались магазины красивой одежды для мужчин и для женщин. В блестящих больших витринах стояли в разных позах полураздетые манекены. В одной из витрин на нижнем этаже куда-то неутомимо ехали куклы на игрушечных велосипедах, и за ними наблюдали женские манекены в мехах, сидевшие в глубине витрины, отставив мизинцы в угоду хорошим манерам, с чайными чашками в руках.
Солнце поднялось уже высоко. Из магазинов доносилась бодрая музыка. Легко, по-летнему одетые пары входили и выходили с пакетами покупок, а затем отправлялись дальше, по своим важным делам, и никому не был интересен бедно одетый мальчик, от которого странно пахло. Внутри него что-то сжималось, скорее всего, от голода, и он казался себе все меньше в этом огромном незнакомом пространстве, ведь никогда в жизни он не отходил так далеко от своего дома и площади. В его прежнем мире были мама, папа, бабушка, соседи, – особенно Мальвина, которая, встретив его на лестнице, строго сводила брови и заставляла отвечать на вопрос о том, что проходили в классе. И он смущался и не мог ничего вспомнить. Была учительница Роза. Она очень хорошо пела, но в школе она казалась Марко очень строгой, поэтому на ее уроках ему хотелось сбежать из класса и спрятаться в любимом потайном месте. А в этом незнакомом мире жили хорошо одетые люди в начищенных до блеска башмаках.
Отчаянно болели ноги. Марко стоял на трамвайной остановке рядом с немолодой парой – они были полные, с одинаковой короткой стрижкой. Женщина обмахивалась веером, сжимая его в толстых пальцах с кольцами. Мужчина с узкой полоской седеющих усов скользнул взглядом по мальчику, поджал тонкие губы и осторожно снял обертку с мороженого.
– Ты разве один едешь? Куда же ты собрался? – поинтересовалась женщина.
– Я еду к папе, – ответил Марко и отступил на шаг.
– А где твой папа? – спросил мужчина, облизывая шоколадное мороженое и хрустя арахисовыми орешками, покрывавшими нежно-коричневую поверхность. И, не дожидаясь ответа, добавил: – Маленькие дети не должны быть в общественном транспорте без взрослых.
– Ты так смотришь на мороженое; ты, наверное, голодный? – вмешалась женщина. Она вынула из сумки булочку, в которую Марко вцепился зубами, даже не успев поблагодарить. Мужчина доел мороженое, не спуская глаз с мальчика.
– Я знаю, откуда ты здесь. Ты сбежал во время облавы.
– Оставь ребенка в покое! – сердито сказала женщина.
Марко похолодел и застыл на месте с полным ртом. В этот момент подошел трамвай. Двери со скрипом отворились, но никто не выходил. Пара двинулась ко входу в трамвай. Женщина хотела взять Марко за руку, но он вывернулся и кинулся в сторону.
– Мы едем или не едем? – окликнул женщину кондуктор, он же водитель. Она все стояла на подножке, не давая двери закрыться, выглядывая Марко, который скрылся за углом.
– Поехали, – сказал мужчина. – Это все не наше дело.
Он втащил женщину в вагон, и трамвай тронулся.
А Марко свернул в сторону и попал в небольшой парк. По аллее шли две пожилые дамы с одинаковыми маленькими белыми собаками. Ему показалось, что обеим собакам он чем-то не понравился, потому что они стали громко лаять. На одной собаке был синий набрюшник, а на другой красный. Дамы одновременно повернули головы и посмотрели на него с подозрением.
Еще никогда в своей недлинной жизни он не был так голоден. Булочка была совсем маленькой и только раздразнила аппетит. Марко казалось, что в его теле вдруг оказался непонятный предмет с острыми углами, который больно впивался в желудок и подкатывался к горлу. «Ах, как сейчас пригодились бы волшебные слова, исполняющие желания. Я заказал бы себе огромную миску макарон. С сыром…» – думал он, бредя мимо скамеек в надежде найти что-нибудь съестное. Сквозь листву он видел футбольное поле, где как раз началась игра. В иное время Марко охотно посмотрел бы на футбол, но не в тот момент, когда от голода сводило живот и ноги подкашивались от усталости.
Мимо пробежал крепко сбитый молодой человек в спортивной одежде, бросил что-то на лавку и кинулся на поле, окликая товарищей. Марко глянул – и увидел недоеденный большой бутерброд из белого хлеба с маслом и сыром, наполовину завернутый в бумагу. Если он не съест его сейчас, то упадет. А может, вообще умрет и не найдет папу! Он огляделся и схватил бутерброд так крепко, что захрустела хлебная корочка под бумагой; бросился в сторону и спрятался за дерево. Как невероятно был вкусен хлеб с согретым на солнце маслом и куском плотного душистого светло-желтого сыра с дырочками, который, казалось, растворялся во рту!
«Я украл, – думал Марко, слизывая последние крошки и масло с ладошки. – И мне совсем не стыдно. Ни чуточки. Папа и мама не стали бы меня сейчас ругать». На некоторое время жгучее чувство голода, что сверлило живот, притихло.
Из осторожности он отошел подальше от того места, где нашел бутерброд, в другую часть парка; присел на лавочку и стал решать, что делать дальше. Мимо него шли люди в светлой одежде, в которой приятно прогуливаться в жаркую погоду; многие носили солнечные очки, закрывающие глаза так, что не было понятно, хороший перед тобой человек или плохой. Марко подумал с опаской, что кто-нибудь обязательно подойдет и спросит, почему он сидит один, и где его родители. Он понимал, что ему следует уйти из уютного парка, где его могут найти военные с автоматами, но не было сил подняться.
Марко подумал, что пора уходить. Но сперва надо было решить: куда идти, когда выйдет из парка? И он вдруг понял, что идти ему некуда, совсем некуда. Он никого не знает в огромном городе, в котором на каждом шагу ему угрожает опасность. Непонятно, где он проведет ночь. От ужаса и беспомощности пересохло во рту. Кровь прилила к лицу, стало жарко. Марко почувствовал, что не может двинуть ни рукой, ни ногой.
Еще утром он проснулся в своей привычной удобной постели от того, что с него во сне сползло одеяло. Он громко чихнул – и сразу пришла мама. Поправила одеяло, поцеловала и сказала, что папа уехал совсем рано, поэтому они будут завтракать без него. Миновало немногим больше половины дня – и теперь он уже далеко от единственного дома, который ему знаком, но в него нельзя возвращаться. Неизвестно, куда увезли маму, бабушку и всех соседей. Прямо на площади застрелили из автомата Каролину. Марко стало до дрожи холодно, и он заплакал.
«Мама! – пришла, наконец, спасительная мысль. – Мама всегда говорила: из любого положения есть выход». Марко вытер слезы рукавом и сказал себе: «Мама велела искать папу. Сейчас немного отдохну и пойду искать».
Марко не знал, сколько просидел в парке. Он очень старался не заснуть, но все же задремал. Когда проснулся, солнце склонилось к закату, и Марко двинулся к выходу. Недалеко оказалась остановка трамвая. Марко вспомнил, что катался на трамвае с отцом, и ему очень понравилось. Отец тогда рассказывал, что трамваи ходят по городу всю ночь, и некоторые бездомные люди даже спят в них.
Трамвай был чистый, как свежевымытое дитя; прямо из депо. Приближался вечер, но в вагоне было еще жарко. Водитель, он же кондуктор – высокий мужчина с веселыми глазами, с короткой жесткой бородой, в которой зависла седина, и носом картошкой, – лишь глянул на Марко, когда тот входил, но ничего не сказал. Он поправил фуражку с гербом, повернул ручку управления, и трамвай тронулся с места, вздрагивая на стыках рельсов. Марко оказался единственным пассажиром.
Пешеходная дорога вдоль трамвайного пути вела в гору, где когда-то в огромном белом доме с колоннами жил богатый человек с большой семьей. Он построил целую усадьбу со множеством выходов в сады, окружавшие его дворец. Сады с диковинными растениями и деревьями, собранными со всех концов света. Поутру он выходил в сад, завтракал и смотрел на море, наблюдая с гордостью простолюдина, ставшего состоятельным человеком благодаря таланту и удаче, как плывут в порт под разгрузку принадлежащие ему корабли с ярко-голубыми флагами на мачтах. Один из его кораблей привез из дальних стран холеру, которая быстро распространилась по всему городу. Человек этот заболел холерой и умер, но усадьба на горе сохранилась. Сверху был самый лучший вид на огромный город, в котором где-то скрывался отец Марко. Но Марко ничего этого не знал.
Трамвай дружелюбно поскрипывал, двигаясь вверх, и мальчик почувствовал себя в безопасности. Цветы вдоль дорожки стали сливаться в желтый непрерывный коврик, и Марко вновь задремал. Усталость оказалась сильнее, чем чувство голода. Ему приснилось, что все его близкие сидят у стола: мама в своем единственном нарядном платье, папа в темном костюме и в светлой рубашке. Бабушка, как всегда, дремлет в кресле, склонив голову на грудь. Стол покрыт белой скатертью с пышными кистями по углам. На стене над головами – отблески далекого заката, который обычно не виден из их комнаты. Марко остановился в дверях, хочет проститься с родителями перед сном, но они вдруг стремительно удаляются от него. Всего лишь мгновение – и их уже нет в комнате. Марко остается один. Он пытается бежать за ними вслед, но не может ступить ни шагу. Пытается окликнуть их, но они далеко и не слышат его…
Кто-то будил его, положив ему руку на плечо.
– Куда ты едешь, малыш? Это конечная остановка. И смена моя закончилась.
Рука была огромной и теплой. Над ним склонился незнакомый бородатый человек.
Спросонья Марко честно ответил, что ищет папу.
– А почему ты не хочешь поехать домой и там его дождаться?
– Мама сказала, что домой нельзя, – сказал Марко, вспомнив, что перед ним водитель трамвая. – Мне очень надо его найти.
Часто говорят, что невозможно обмануть маленьких детей и животных. Что, мол, непонятные силы притяжения и отталкивания, безошибочные инстинкты подскажут и отделят недобрых людей от хороших. Хотя, возможно, скверные люди не стараются понравиться ни малым детям, ни бессловесным животным. Но ведь доверять человеческому существу приходится иногда от безысходности. Впрочем, рука, все еще лежавшая на плече мальчика, была дружелюбной. И легкой, как неожиданная радость.
Вскоре Марко шагал рядом со своим новым знакомцем Луи через мост на другую сторону реки, разделявшей город. Ноги подгибались, очень хотелось спать долго-долго. Даже больше, чем есть. И ни о чем не думать и не вспоминать.
Яну, сыну Луи, достался от отца маленький нос картошкой, а от матери, умершей при родах, светлые легкие волосы. Ему недавно исполнилось три года, чем он очень гордился. Марко делил с Яном комнату, поражаясь тому, как в комнате светло, особенно утром, когда солнечные лучи присаживались на подоконник и бесцеремонно будили обоих ребят. На стене над кроватью Яна висело изображение богоматери, чтобы все беды обошли его стороной.
К счастью, Ян оказался добрым, веселым ребенком и вскоре привык к Марко. Соседям Луи представил мальчика как родственника из далекой провинции, оставшегося сиротой. Луи любили за неспешную молчаливость, веселую улыбку и трудолюбие, и не задавали лишних вопросов – родственник так родственник.
В депо, где работал Луи, приходили три трамвайные линии. Они пересекали весь город, а №14 даже выезжал за городскую черту. Трамваи ходили по городу круглые сутки. Луи обычно начинал работу в 5:30 утра и работал в первую или вторую дневные смены, а иногда и обе смены, до половины восьмого вечера. Хозяйством в его доме занималась мать покойной жены – Эмма, женщина тихая, маленького росточка, с блеклыми глазами и редкими волосами, стянутыми в пучок. На ногах с раннего утра; она сильно уставала к вечеру и спала так крепко, что даже громкие голоса не в силах были ее разбудить.
– Он будет теперь с нами. Если спросят, скажешь, что приехал из деревни, – объяснил Эмме Луи неожиданное появление нового жильца.
Поев утром черного хлеба с сыром, Луи и Марко отправлялись в депо. Марко носил через плечо холщовую сумку с большим накидным ключом, которым Луи запускал мотор трамвая. Ключ надо было переносить из начала вагона в конец, чтобы двинуться в обратную сторону от конечной остановки. По окончании смены Луи неторопливо смазывал ключ и укладывал в специальный чехол, поэтому от сумки всегда пахло смазкой, и Марко постепенно привык к этому душному запаху. Закончив работу, они вдвоем убирали вагон перед приходом сменщиков.
Поначалу Марко удивляло, как много оберток, клочков целлофана, крошек и монеток оставалось на полу трамвая. Иногда попадались детские игрушки, перчатки. Как-то даже попалось колечко с зеленым камушком, которое напомнило Марко единственное ожерелье его матери. Со временем Марко совсем освоился и стал следить, чтобы никто не протискивался в вагон, не заплатив за билет.
Обычно он спал без сновидений, но в первые несколько месяцев своей новой жизни иногда просыпался по ночам, слушая тихое дыхание Яна. Однажды Марко, уже под утро, вскочил с криком и спрыгнул с кровати, словно готовясь куда-то бежать. Испуганный Ян расплакался и долго не мог успокоиться. Утром Марко не сумел вспомнить свой сон.
К окончанию следующей зимы, теплой, с дождями, Марко уже редко вспоминал свою прежнюю жизнь. Дольше всего помнилось, как прижимался к маме, а она гладила его по волосам. Иногда перед сном он пытался вспомнить те важные слова, которые надо повторять, чтобы сбылось желание найти папу. Но он очень боялся возвращаться мыслями в их дом на площади, на которой стоял киоск матушки Бенеш, где раньше продавались бесконечно вкусные миндальные пирожные; на той площади, где он играл в футбол с сыновьями сапожника, а потом осталась лежать накрытая с головой Каролина.
В депо к Марко привыкли и перестали его стесняться. Таким образом, он узнал немало соленых словечек и выражений. И неприметно его речь тоже стала грубее, что привело бы в ужас его родителей, если б они могли услышать своего сына.
Управляя трамваем, Луи обычно стоял, немного наклоняясь вперед и нависая над пультом управления, но когда приходилось тормозить на повороте или на крутом спуске, он крепче упирался ногами в пол и откидывался назад. Марко обычно садился так, чтобы видеть всех входящих. За время своих поездок по разным маршрутам с Луи он хорошо изучил город – ту часть, что шла вдоль трамвайных линий. Начиная с садов и богатых поместий в верхней части города, и заканчивая портовыми складами, зданием таможни и харчевней Петера близ конечной остановки трамвая №8 у берега моря.
Петер и Луи дружили издавна. Один или два раза в месяц по окончании работы Луи отправлялся повидаться с другом, прихватив с собой Марко. Сидя в харчевне между Петером – небольшого роста говорливым толстяком с лохматой бородой, – и Луи, Марко вдыхал запах морской волны и пролитого на пол дешевого джина, слушая неспешные разговоры приятелей о дальних странах, неизвестных животных и затонувших кораблях, и поражаясь тому, как огромен наш мир.
Иногда в трамвае Марко смотрел на входящих пассажиров и думал, что, наверное, никогда уже не найдет своего отца. Что он будет всегда жить в доме с Луи, Яном и Эммой, пока не станет взрослым; но эта мысль уже не была ни мучительной, ни даже неприятной, скорее привычной.
– Вот подрастешь еще немного, начну тебя учить водить трамвай, – говорил Луи. – Зато потом, когда окончишь школу, у тебя будет хорошая профессия. Никогда не останешься без работы.
В начале весны Ян сильно промочил ноги. Он простудился и сильно кашлял по ночам. Эмма спала так крепко, что к малышу вставал сам Луи, а порой даже и Марко. В одну из таких ночей у Яна поднялась температура. Он кашлял и жаловался на боли в горле. Луи в ту ночь пришлось выйти в ночную смену, на подмену, и Марко просидел часть ночи у кроватки малыша. Он задремывал, положив голову на край кровати, и вновь просыпался, когда Ян заходился в кашле, и в груди у него что-то хрипело, будто старая птица. Сначала Марко укладывал голову на руки, но потом приладил свитер под голову – и заснул уже крепко, чуть не упав спросонья. Под утро температура спала, и Ян крепко уснул.
Солнце осторожно поднялось над развалинами древней церкви за рекой, где рос чертополох и дремали гадюки. Ян посапывал сквозь сон, и на губах у него катался прозрачный пузырек слюны. Марко растянулся рядом.
– Марко! – раздался в ушах тихий голос. – Марко!
Он повернулся на другой бок.
– Проснись, Марко, – вновь зазвучал спокойный ласковый голос. – Проснись, твой отец ищет тебя. Надо ему помочь.
– Я очень хочу, но не знаю, как… – пробормотал Марко, не чувствуя страха.
– Я помогу, но для этого мы должны вернуться в твой дом, где горят свечи, мама в нарядном платье склоняется над ними, и отблеск огня виден в ее глазах. Не бойся же вспоминать!
– А где сейчас мама? – спросил Марко, с трудом выбираясь из сна.
– Туда тебе дороги нет! – был ответ. И Марко не решился переспросить, потому что голос на мгновение потерял свое тепло и стал жестким, как удар молотка по металлу.
– Но кто же ты?
Голос, звучавший в его ушах, тихонько засмеялся, но совсем не обидно, а так, как смеется близкий друг от радости встречи.
– Когда ты вспомнишь слова, которые произносила мама, ты поймешь, почему твой отец называл их волшебными. Ведь когда-то этими словами был создан весь наш бесконечный мир. И ты поймешь, кто Я.
– Сейчас я совсем проснусь… И буду вспоминать, – ответил Марко, не в силах возразить своему невидимому собеседнику.
– Не нужно просыпаться; ты очень устал за ночь. Я подскажу. Это ведь так просто, малыш, просто, как дыхание…
И после паузы голос, уже шепотом, добавил:
– Вот увидишь, вдвоем вспоминать легче, и совсем не страшно…
Когда Эмма пришла будить детей, ее удивило выражение лица Марко.
– Тебе, видно, снилось что-то очень хорошее, – сказала она. – У тебя такое счастливое лицо.
Отец Марко вошел в трамвай ближе к полудню следующего дня. На нем был незнакомый голубой свитер с заплатой на плече, и он отрастил бороду, совсем побелевшую, которая его старила. Марко помнил его глаза, в которых так часто мелькала улыбка. Теперь над усталыми глазами нависали совершенно седые брови.
Марко обнимал отца, вдыхая полузабытый запах, терся лицом о грубую вязку свитера и повторял:
– Папа, папа!
Прошло более полутора лет после их последней встречи, теперь Марко уже был почти по грудь своему отцу. Оба плакали, не произнося ни слова, лишь сжимая друг друга в объятиях.
Луи закрыл двери трамвая, чтобы никто посторонний не помешал встрече. Он смотрел на Марко и его отца, чувствуя, что по его щекам тоже ползут неожиданные слезы.
Луи помнил, как увидел Марко впервые: измученное, голодное, испуганное дитя, спящее, съежившись, на жестком трамвайном сиденье. Мальчик тогда вложил свою маленькую руку в протянутую широкую ладонь Луи с доверием отчаяния, и они зашагали вместе до перекрестка. Там у Марко подкосились ноги, и он сел наземь. Луи посмотрел на него сверху: на голову со следами земли в спутанных кудрявых волосах, на тонкую детскую шею, вздохнул, подхватил мальчонку на руки и понес в дом, в свою жизнь.
Невозможно было представить, что мальчик сейчас выйдет из трамвая, на следующей или через одну остановку, и исчезнет навсегда с человеком, которого Луи никогда не видел, лишь знал о его существовании, но надеялся, что тот уже не появится, хотя и стыдился этого чувства. Он понимал, что и ему, и Яну, который привязался к Марко, как к обретенному старшему брату, придется смириться с расставанием. Для Луи была мучительна эта мысль, ведь он полюбил Марко и надеялся со временем его усыновить и дать ему свою фамилию.
Луи сжимал рычаг управления трамваем все сильнее и сильнее, он задыхался от бессильного гнева, но не произносил ни слова, стараясь не смотреть на обнявшихся Марко и его отца.
– Папа! – повторял мальчик сквозь слезы. – Папа, я знал, что ты придешь за мной, – все, как Он тогда обещал мне.
Барух Ата, Ад-най – благословен Ты, Господь наш.